Развлечения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Развлечения

Обязанности жителя Стамбула четко очерчены как в области его профессиональной деятельности, так и в сфере религии. И он выполняет свои обязательства всегда, каждый день честно и серьезно. Но помимо труда и выполнения религиозного долга имеются еще и развлечения, а также места, где можно отдохнуть и развлечься, — и в самом Стамбуле, и в его окрестностях{470}. А Эвлийя Челеби приводит, со своей стороны, названия мест отдыха, которые особенно любимы стамбульцами: площадь Ипподрома (Атмейданы), Ага чайири (лужайка аги) вблизи ворот Силиври, Ени Бахче (Новый сад) около Пушечных ворот (Топкапы), Барутхане близ Золотого Рога, Вефа недалеко от мечети Завоевателя, Баязид по соседству с мечетью Баязида II, а также эспланады (открытые пространства внутри изгородей) мечетей Селима, Сулеймана, Мехмета Завоевателя, Шехзаде, Валиде в Аксарае, Святой Софии, Кадырга Лимани на берегу Мраморного моря, место для морских купаний Ланга, площади Эминёню, Самотии, Давуд-паши и т. д.{471}

Вне города, за земляными валами и вдоль них простираются: равнина Сулеймана, сады монастыря мевлеви Еникапы, луга Топчулар и Отакчилар, а за воротами Топкапы и Эдирнекапы — Эюб. Самое известное и наиболее посещаемое горожанами место отдыха на лоне природы расположено там, где Золотой Рог врезается в сушу наиболее глубоко. Оно называется Сладкие воды Европы (Кагитхане), наверное, потому, что здесь бьет источник прекрасной питьевой воды, а рожденный им ручей, пересекая луга, впадает в залив. Охраняя луга от потравы и желая сохранить их для прогулок стамбульцев в первозданном виде, правительство запретило выпас на них скота — даже мелкого рогатого, не говоря уже о крупном. Один из султанов построил здесь павильон (киоск), и пространство, находящееся в общем пользовании, было ограничено.

На берегах Золотого Рога всякий сколь-либо видный османский сановник старался возвести свой собственный киоск или конак — разумеется, в окружении более или менее обширного частного парка. Все же на северном берегу залива остались и свободные от застроек пространства, особенно на склонах холмов, возвышающихся над долинами Хаскёй и Касим-паша. На одном из этих холмов разбита площадка для стрельбы из лука по мишеням, Окмейдани, где тренируются янычары и другие солдаты. В глубине долины Касим-паша, между холмами, высится мечеть Пиале-паши, ближайшие окрестности которой служат излюбленным местом для прогулок стамбульцев, так же как и высоты Бейоглу (Перы), откуда открывается величественная панорама Золотого Рога, Стамбула, Ускюдара, Принцевых островов и Босфора.

Для любителей более долгих и отдаленных прогулок, переходящих в небольшое путешествие, особую привлекательность представляют берега Босфора. Их можно обследовать на сандале (лодке-плоскодонке, рассчитанной на одного гребца) или на каике с несколькими гребцами. Можно из Балыкпазары (Эминёню) добраться до Бешикташа посредством долмуша за 2 аспра или, наняв каик с четырьмя гребцами, за 4 аспра; до Истинийе или до Еникей (деревни, основанной Сулейманом Великолепным) — за 25 аспров в каике с шестью гребцами, но при этом полагается сверх платы и накормить их. Во времена Селима II наиболее посещаемым местом с «туристскими», говоря нынешним языком, целями была деревня Тарабия (Терапия) на европейской стороне Босфора{472}. Далее по европейскому берегу Босфора тянется Белградский лес, названный так по двум причинам. Во-первых, в честь завоевания Сулейманом Великолепным Белграда, а во-вторых, потому что он поручил пленным сербам поддерживать в должном состоянии запруды, которые были реставрированы или сооружены архитектором Синаном для водоснабжения Стамбула посредством акведуков. Рассказывают, что впервые иностранные послы стали строить свои резиденции вблизи Белградского леса, спасаясь от чумы, которая свирепствовала в Стамбуле в середине XVII века. Их примеру последовали османские столичные сановники, и лес постепенно превратился в зону отдыха и развлечений (охоты в особенности). Позднее, в XVIII и XIX веках, летние резиденции иностранных послов появились и в окрестностях Тарабии.

От деревни Сарыер путь ведет к знаменитому источнику Кастанесу, вода из которого по целебным свойствам приравнивается стамбульцами к воде, почерпнутой из Чамлыджы.

На азиатской стороне Босфора у подножия горы Чамлиджа расположился Ускюдар с его великолепным, в сени величественных кипарисов, кладбищем. С вершины Чамлыджи можно обозреть и Стамбул, и Принцевы острова, и весь Босфор вплоть до Черного моря. Здесь же находится водный источник, самый известный в окрестностях Стамбула. Азиатский берег Босфора усеян ялы, обширными домами, построенными у самого уровня воды среди парков и садов. Обладание ялы — верный признак принадлежности владельца к высшему слою столичной сановной знати. Сам султан обзавелся здесь рядом дворцов, выдержанных все в том же «загородном», почти «деревенском» стиле, и время от времени наезжает сюда восстановить силы и развлечься в окружении своих фаворитов. Отсюда принято совершать морскую прогулку, в барке или каике, к Сладким водам Азии, что находятся около Анадолу Хисар. В XIX веке восточное побережье Босфора все еще считалось в высшем стамбульском обществе наиболее фешенебельным местом летнего отдыха.

Весной, когда ярким цветом цветут бугенвилии и иудино дерево, берега Босфора — сущее очарование. Ялы многочисленны, но все же не до такой степени, чтобы заслонять собой прелестный пейзаж; напротив, их архитектура как нельзя лучше с ним гармонирует. Уже с этого времени великие визири и другие важные персоны Империи начинают время от времени навещать эти места. При каждом ялы — свой каикхане, стоянка собственных лодок и мелких прогулочных судов, а морская прогулка по Босфору — излюбленное развлечение владельца ялы и его гостей. Такие прогулки, однако, сопряжены с известной опасностью — со стороны бостанджибаши, главы телохранителей султана. Ему и его людям доверено наблюдение над водами Босфора вообще, над дворцами султана и прилегающими к ним парками и садами в особенности. Бостанджибаши может наложить тяжелый штраф на каждого, кто в состоянии опьянения или в галантной компании застигнут на прогулке в запретной зоне султанских садов. Еремия Челеби сообщает, что бостанджибаши рассматривает каждого задержанного нарушителя как своего пленника и на этом основании требует за его освобождение выкуп. Дело доходит якобы даже до того, что «если он настигает каик с веселой компанией из мужчин и женщин на море, то безжалостно и без колебаний пускает его ко дну»{473}.

Другое излюбленное место отдохновения и развлечений — хамам. Их много в Стамбуле — роскошных и не очень, одни имеют многочисленную клиентуру, другие предназначены для избранных. Стамбулец в хамам приходит прежде всего для того, чтобы вымыться (или быть вымытым), чтобы ему был сделан массаж и чтобы с его тела удалили волосы. Некоторые хамамы предназначены исключительно для христиан и иудеев, в другие ходят только мусульмане, третьи открывают свои двери — в разные дни недели — и перед правоверными, и перед неверными. Точно так же есть мужские, и есть женские дни посещения бани — где как. Однако эти посещения преследуют не только гигиенические цели (хотя на первом месте стоят, разумеется, именно они) — они одновременно решают и сверхзадачу человеческого общения: именно в хамамах происходят встречи друзей, по предварительной договоренности или случайно, именно в них завязываются новые знакомства. После массажа принято всласть поболтать с приятелями — в зале для отдыха за несколькими чашечками крепкого ароматного кофе и с чубуком во рту. Некоторые хамамы пользуются сомнительной репутацией пристанищ разврата — и это, несмотря на неусыпный надзор над ними мухтесиба, который выполняет обязанность по поддержанию нравственности в общественных местах. Случается также, что пьяницы и вообще лица, потерявшие стыд и совесть, взламывают двери хамамов, когда там моются женщины. Следует, однако, признать, что такие скандалы, во-первых, чрезвычайно редки и, во-вторых, происходят они только в тех банях, о которых как раз и идет дурная молва. Вообще же говоря, существует тесная связь между моральным уровнем «верхов» и в первую очередь султанов, с одной стороны, и нравственностью средних слоев и простонародья — с другой. Если во времена Селима I и Сулеймана Великолепного пристойность была неукоснительным правилом всего турецкого общества, то уже при Селиме II и Мураде III в том же веке и при Ибрагиме I и Мехмете IV в следующем столетии безнравственность широко разлилась сверху вниз как среди мусульманского населения, так и среди представителей религиозных меньшинств.

Кафе, кабачки и таверны — тоже места отдыха и развлечений. С тем, однако, отличием первых от вторых и третьих, что в кафе пьют только кофе и что эти заведения не бросают вызова общественной нравственности. Известно, что кофе был завезен в Стамбул двумя друзьями сирийцами (один из Алеппо, другой из Дамаска) в середине XVI века. Мода на этот напиток и на кахвехане (кафе) распространилась с быстротою эпидемии. Вскоре к дегустации кофе во многих кахвехане добавились и иные развлечения: игра в триктрак, шахматы, музыка. Но самое главное в том, что кафе стали обычным местом встречи поэтов, литераторов и вообще представителей мира искусства. «В этих местах могут общаться люди различных религий и общественного положения — посещение их не наносит ущерба ничьей репутации. Вне помещения кахвехане, на свежем воздухе, нередко устанавливаются каменные скамьи, устланные циновками. На них именитые посетители любят посидеть, посмотреть на уличных прохожих и себя им показать. Обычно в кахвехане выступают скрипачи, флейтисты, другие музыканты — их нанимают владельцы заведений, чтобы они играли и пели для привлечения публики»{474}. Этим «кафешантанам» удалось даже потеснить отчасти трактиры, особенно в фешенебельных кварталах столицы, где кафе строились в тени парков, среди цветущих садов, по соседству с красивыми фонтанами. Что не помешало их закрытию, когда поднялась волна борьбы с питьем кофе. Впрочем, гонения на кафе не были ни серьезными, ни продолжительными.

О тавернах, напротив, с самого их возникновения идет дурная слава. Их держат только немусульмане, и в мусульманских кварталах их, в принципе, быть не должно. Запрет на их существование вблизи мечетей оформлен даже и в соответствующих документах. Эвлийя Челеби, даром что мусульманин, был, судя по всему, одним из усердных их посетителей, знал их досконально, а потому и оставил потомству ценные сведения о них: «Их мерзкие заведения, числом в 1060, имеются во всех четырех основных районах города, а число их самих, продавцов вина, неверных и нечестивцев, достигает 6000… В наибольшем количестве кабаки сосредоточены у ворот Саматии, в Кум-капы, в Ени Балыкпазари, Ункапани, Джибаликапысы, Айякапысы, в Фанаре, Балате и напротив него (то есть на другом берегу Золотого Рога) в Хаскёй. Что касается Галаты, то сказать: „Галата“ — это все равно что сказать: „таверны“… Вдоль по Босфору, вплоть до самого Черного моря, что ни деревня — то таверна»{475}. Достойно внимания то обстоятельство, что кабачки группируются главным образом около портовых причалов, то есть там, где клиентура, состоящая из моряков, грузчиков и всех тех, кто имеет отношение к заморской торговле, делает такого рода заведения прибыльными наверняка. Однако это заслуга не только моряков и всех, кто с ними, — свою широкую дорогу протоптали, несмотря на все запреты, и янычары, обнаружив в них однажды неисчерпаемый источник наслаждений, иногда и противоестественных: «Несколько янычар в одной из портовых таверн за чертой города, приведя с собой женщин и мальчиков, после того, как изрядно, по обычаю, напились и пресытились всеми видами разврата, принялись курить и заснули со своими трубками, не вынимая их изо рта. Горящий табак посыпался из трубок на циновки — они загорелись, и вскоре вся таверна заполыхала»{476}.

Худшие из таверн служат местом встречи для всего «дна» Стамбула, и требуется особая бдительность полиции, чтобы эти подонки и пьяные янычары после «хорошо проведенного вечера» расходились по домам и казармам более или менее мирно, без очередного ночного буйства. Пьяницы на ночных улицах — вовсе не редкость. Среди них немало женщин (легкого поведения и немусульманок, по большей части). Наверное, именно такого рода «социальный элемент» как раз и устраивает всяческие бесчинства в хамамах и мирных кварталах столицы.

Проституция Стамбулу хорошо известна, а в некоторые эпохи она выставляет себя напоказ не только по вечерам, но и средь бела дня. При Селиме II некоторые проститутки достигали известности, сравнимой с той, какой пользовались крупнейшие тогдашние поэты. Действуют публичные дома, персонал которых регулярно обновляется путем набора среди гречанок, евреек, армянок, черкешенок, даже европейских женщин. Есть среди них и мусульманки — сирийки, персиянки, даже турчанки. Одни проститутки (и их большинство) избирают в качестве поля деятельности таверны, другие слегка вуалируют свою истинную профессию, выступая в роли продавщиц каймака в лавках каймакчи. В конце XVI века кварталы с наихудшей репутацией в этом смысле — Галата, Топхане и Эюб. В Эюб проститутки слетаются как мухи на мед, потому что гробница святого привлекает к себе множество паломников, немало из которых не в силах устоять перед соблазном. Неверные устроили там и кабаки, и лавки по продаже каймака, которые выполняют функцию домов свиданий. Мурад IV пытался суровыми мерами остановить распространение проституции в святом месте: множество проституток было арестовано, неверные изгнаны из Эюба, лавки, изобличенные как гнезда разврата, закрыты. Однако султан не мог предвидеть всех последствий своих решительных мер: теперь уже в разных кварталах собственно Стамбула как-то вдруг и сразу стали одна за другой открываться прачечные. За этой благонамеренной вывеской скрывались все те же дома свиданий, дома терпимости, по отношению к которым столичная полиция проявляла терпимости больше, чем нетерпимости; и эта ее высокая толерантность не оставалась, конечно, без вознаграждения{477}.

Личные встречи, даже частные собрания, весьма распространены. Стамбульцы народ общительный: они любят ходить в гости и принимать у себя гостей, любят за чашкой хорошего кофе, покуривая свой чубук, поболтать о том и о сем, а заодно уж и решить все вопросы мироздания. На свои собрания они часто приглашают поэтов, а если хозяин дома принадлежит к высшему обществу и располагает достаточными средствами, то он созывает гостей на спектакль с музыкой, пением и танцами. По словам Эвлийи Челеби, в Стамбуле середины XVII века было более шести тысяч музыкантов{478}, среди которых следует выделить «музыкантов на государственной службе», размещенных по казармам вблизи Сераля. Их обязанности состояли, во-первых, в исполнении утренних серенад, посвященных падишаху и видным особам после их вступления в новую, еще более высокую должность, и, во-вторых, в том, что они должны были в урочный час будить весь дворцовый персонал, дабы он успел приготовиться к утренней молитве. Эти музыканты объединены в особый корпус мехтеров. Принадлежность к нему почетна, и его члены хорошо вознаграждаются. Однако он не входит в состав городских корпораций и корпорацией не является. Другие музыканты распределяются на группы соответственно тем инструментам, на которых играют. Они находятся в подчинении у своего шефа, сазендебаши. Всего же этот видный персонаж культурной жизни столицы руководит 71 музыкальной корпорацией исполнителей на струнных, духовых и ударных инструментах.

Именно музыкантов второй категории приглашают давать частные концерты в конаках. Часто — совместно с танцовщицами, черкешенками и цыганками. Не столь уж и редко эти концерты с танцовщицами перерастают в оргии. В этом отношении высший свет следует малопоучительным примерам, которые в свое время были даны Селимом II и Ибрагимом I.

Среди корпораций имеются и такие, которые объединяют тех, кого Эвлийя Челеби определяет как профессиональных «забавников» и развлекателей. Этот разряд деятелей искусства подразделяется, согласно одной турецкой хронике, на комедиантов, шутов и фокусников. Среди них есть турки, арабы, евреи, армяне, цыгане. По словам Эвлийи Челеби, все они — повесы и негодяи с твердо установившейся репутацией распутников, а праздничные вечера с их артистическим участием непременно заканчиваются оргиями тоже с их участием, но уже в качестве партнеров для гостей{479}.

Имеются развлечения и более пристойные. Турки очень любят играть в триктрак (тавда), игра эта особенно распространена в кафе. Они играют также в шахматы (сатранч). Те из них, кто привычен к спорту, в большинстве своем предпочитают борьбу (гюреш), которая имеет глубокие корни в национальной турецкой традиции. Этот вид спорта подразделяется на вольную борьбу и на борьбу, перед вступлением в которую противники обильно смазывают свои тела оливковым маслом, чтобы затруднить захват. В борьбе второго рода особенно отличаются дубильщики из Касим-паши. Стамбульцы увлекаются также борьбой верблюдов, баранов и петушиным боем{480}. Плавание и легкая атлетика пользуются гораздо меньшей популярностью. Зато подлинно национальным видом спорта следует признать стрельбу из лука: первоначально она входила неотъемлемой частью в общую тренировку воина и лишь потом превратилась в общенародное развлечение. В соревнованиях по стрельбе из лука нередко принимают участие самые высокие сановники Империи. Обычное место этих состязаний — Окмейдан, площадка, разбитая на вершине холма, возвышающегося над Касим-пашой; по краям этой площадки установлены стелы с высеченными на них именами победителей соревнований.

Другой тоже традиционный вид спорта — это охота. Все султаны, за малым исключением, развлекались охотой, но у некоторых из них это увлечение перерастало в подлинную страсть. Как, например, у Мехмета IV, который в историю вошел как Авджи (Охотник). Охотничьи угодья располагаются либо на землях, находящихся в личной собственности султана, либо во Фракии; охотятся либо с луком, либо с копьем, иногда с рогатиной; султан преимущественно охотится с соколом и с собаками. Некоторые придворные и слуги в свите падишаха отвечают за обучение охоте и за содержание соколов (доганджибаши), и за натаскивание на дичь собак (самсунджубаши). Некоторые территории в окрестностях Стамбула выделены в качестве угодий для охоты исключительно султана, на других дозволено охотиться всем мусульманам, но — не «франкам», которым отводятся для этого особые участки. Вообще говоря, удовольствия от занятий охотой — счастливый удел лишь стамбульцев, причем немногих. Если какой-нибудь крестьянин из окрестных деревень и вздумает иной раз поохотиться, то возьмет лук в руки не ради забавы и развлечения, а для того, чтобы продать дичь на одном из столичных рынков. Впрочем, турок, как правило, не очень-то и ценит в качестве яства дичь, которая идет на приготовление лишь изысканных блюд, подаваемых в Серале или в домах «франков» в Галате.

Однако имеется еще один вид охоты, он доступен для людей из простонародья и любим ими. Речь идет о ловле силком птиц, особенно певчих. В самом деле, есть в Стамбуле очень многочисленная корпорация ловцов птиц, которая насчитывает до 600 членов{481} и 500 лавок, считая торговцев соловьями, которые «продают первоклассных соловьев-певцов»{482}. Сам султан располагает огромным вольером с большим количеством разных птиц{483}. Вольер сооружен в Ахыркапы, недалеко от Сераля. Падишаху же принадлежит и расположенный неподалеку зоологический сад, где властелин время от времени любуется дикими зверями — львами, тиграми, пантерами и пр. Для горожан вход в зверинец закрыт.