4.1.1. Политическая ситуация после ухода М.Тэтчер с поста

В момент отставки Маргарет Тэтчер Консервативная партия Британии переживала спад, который длился вплоть до конца века. Новое (кризисное) состояние правящей партии на фоне все еще раздробленной и реформирующейся оппозиции привело к формированию нового типа политической культуры и новой рамочной политикокоммуникативной ситуации – к эпохе слиза.

Конец 1980-х – начало 1990-х – время складывания в общественном сознании концепуальной рамки под названием sleaze («грязь»); мы предлагаем называть ее слизом, так же как позже рамку «spin» – спином: адекватных аналогов этим терминам в русском языке пока не существует. Смена zeitgeist’a с тэтчеризма на слиз оформилась уже к 1994 году, но культура слиза расцвела только в последние годы правления Мейджора. Главным элементом нового духа времени стал резкий рост коррупции властных структур страны – прежде всего Палаты Общин, а затем и правительства.[363] Слиз складывался из нескольких взаимосвязанных элементов:

1. Общая консервативная окраска политики Кабинета Мейджора: частичный возврат к дотэтчеровской повестке дня и частичный отказ от либерализационных реформ под лозунгом «Back to Basics» («Назад к основам») параллельно политике администрации Рейгана под лозунгом «Back to Old Values» («Назад к старым ценностям»). Смена курса вызывала резкую критику либеральных интеллектуалов США и Британии.

2. «Агония Тори» – хронический управленческий кризис парламентской фракции и правительства консерваторов. Как пишут авторы книги «Вестминстерские рассказы», во время правления Мейджора «у власти находилось уставшее и ориентирующееся на случаи правительство»[364]. Синдромом «агонии Тори» стал ряд «кризисов лидерства» (leadership crises). Постепенно становилось ясно: Тори не смогут получить еще один парламентский срок как лидеры нации по причине ослабления партийной верхушки. Симптомом старения партии стало поведение ее лидеров на ежегодных выборах лидера (именно такая процедура привела к отставке Тэтчер). Джон Уильямс, редактор отдела политики «Дейли Миррор», писал в мае 1996 года после «Большой речи» одного из лидеров Тори М.Хезелтайна: «Сейчас мы точно в последний раз проходим через этот ежегодный ритуал – или кризисы уже случаются чаще, чем раз в год?.. Последний, кажется, был не далее как девять месяцев назад»[365]. Падение Мейджора ожидалось несколько лет подряд, на перевыборах 1994–1996 годов; его заместители готовились к смене власти и создали вокруг фигуры лидера несколько конкурирующих кланов влияния. Ситуация в Консервативной партии оценивалась наблюдателями как как паника. Ни один из тех, кто боролся за спиной Мейджора за первенство в партии, не воспринимался как реальный претендент на пост лидера: Хезелтайн слыл главным интриганом британской политики, Хезза был «отыгранной фигурой», а Редвуд – «внеземной формой жизни, неспособной добиться расположения Средней Англии»[366]. Правящая партия стояла перед угрозой раскола после выборов.

3. Подъем коррупции в Палате Общин на небывалый уровень. Отмеченный «взлет лоббинга» (рост числа фирм, предоставляющих услуги по продвижению инициатив в парламент, и технологий такого продвижения) пришелся на конец 1980-х; к середине 1990-х участие в лоббинге стало главной статьей дохода большинства парламентариев.

«Краткая история слиза» К. Буна – классический пример экстраполяции термина, описывающего современный коммуникативный фрейм, на предыдущую историю Британии; такой подход представляется нам неисторичным (см. ниже). Бун использует термин «sleaze» как синоним слову «коррупция», то есть описывает им только часть более широкого процесса; но «История…» дает понять, как в XX веке развивались условия для коррупции Палаты Общин начала 1990-х. Почти вся история британского парламентаризма в прошлом веке сопровождалась ростом контроля доходов парламентариев, но обе Палаты так и не сумели разработать действенных механизмов самоконтроля и сохранения независимости решений членов Палат от сторонних вмешательств. В 1910 году было принято решение запретить тред-юнионам платить зарплаты членам Палаты Общин от Рабочей партии; в 1911 году всем парламентариям были предоставлены государственные зарплаты (ранее их получали только члены Кабинета). В 1945 году члены Палаты Общин запретили себе принимать от сторонних сил деньги за тейблинг (tabling) – поднятие/придерживание вопросов на заседаниях Палаты; в 1947 году после «дела Брауна» им было запрещено вести «парламентское консультирование» для коммерческих организаций, в том числе профсоюзов. В 1960-х Общины пришли к решению об обязательной регистрации имущества членов Палаты и их личных финансовых интересов (в том числе побочных заработков); в 1970 году был введен официальный регистр, но его форма закрепилась только в 1974 году, после скандала Модлинга – Поултона, который начался в 1972 году. Но на деле регистрация только усугубила проблему: так и не стало ясно, какие точно интересы требуется регистрировать, а какие нет; некоторые парламентарии считали, что зарегистрированный интерес становится легитимным; случаи невнесения собственности в регистр почти никогда не карались, так как не было разработано точных механизмов наказания. Так, Енох Пауэлл постоянно отказывался от описания своей собственности, и ему выносились порицания, однако никакой другой кары он не понес. Также регистр не требовал описывать работу, за которую член Палаты получал вознаграждение (например, чтение лекций), а требовал только указать источник побочного дохода (например, Оксфордский университет). Неэффективность регистра стала причиной того, что с ослаблением Тэтчер вокруг Палаты Общин вырос целый сектор компаний, известных как «общие консультации по парламентским делам» (parliamentary general consultancies); контракт члена Палаты с такой «консультативной конторой» стал обычной практикой. В прессе было высказано «множество мнений о том, что эти компании действуют глубоко недолжным образом, включая прямые взятки членам Палат за их выступления за или против парламентских биллей»[367]; это подтверждают и воспоминания членов Палат. Т.Райт вспоминает: «В мой первый день в Парламенте в 1992 году мне сказали: «Что бы Вы ни делали здесь, в конце у Вас должен остаться «Форд Сьерра 2.3 Дизель»[368]. Этот автомобиль, тогда один из самых удобных и экономичных, получил кличку «MP’s саг» – «Машина парламентария»; в созыве 1992 года 317 членов Палаты Общин имели машину сходного класса и выше, тогда как их зарплата составляла 43000 фунтов стерлингов в год.[369]

4. Процессы борьбы внутри Кабинета. С конца 1980-х длилась министерская чехарда; уровень доверия министерского аппарата министрам неуклонно падал. Неприятие Кабинета работниками департаментов «Уэстлендское дело» 1986 года, когда борьба утечки и другие механизмы работы со СМИ; чиновник без колебаний разоблачил министра, чтобы снять тень подозрений с министерства. «Уэстлендское дело» – только один скандал из целой череды громких разоблачений рубежа 1980-90-х.

И. Смирнова отметила: политический скандал порожден тем, что ответственные лица, олицетворяющие страну, не имеют в глазах избирателя права на ошибку[370]; добавим, что отношение к недолжному поведению политиков формируется в силу возлагаемой на них ответственности за судьбу обывателей, и чем выше должность, тем нетерпимее будет отношение к потенциально скандальному факту. При этом политический скандал сегодня не может состояться без участия СМИ. Бум скандалов в 1990-е был спровоцирован несколькими факторами: коррупцией в парламенте; подъемом интереса к скандалу в таблоидной прессе (поведение газет в конце 1980-х получило название «таблоидной истерии»[371]); сравнением «человека-машины» Тэтчер с «безвольным и мягким» Мейджором. «Скандалы Тори» можно разделить на два несхожих периода: конец 1980-х и 1990–1995 годы. И. Смирнова делит скандалы на сексуальные, экономические, шпионские.[372] «Война с прессой» прибавила к ним медийные: предметом внимания стало противодействие правительства работе прессы.

История политических скандалов в Британии почти повторяет саму политическую историю страны, но никогда до конца 1980-х скандалы не выходили на уровень регулярной повестки дня. Скандалы до 1986 года (например, уход с постов С. Паркинсона и Дж. Торпа) разогрели прессу до состояния истеричности; в первый из указанных нами этапов («Уэстлендское дело», скандал с Джейликоу и Лембтоном, «рекламное дело Говарда» и др.) в скандальную хронику втянулась не только качественная пресса, но и «посторонние» политики и госслужащие. На втором этапе («дела» Меллора, Йео, Эшдауна, Эйткена, сексуальные похождения самого Мейджора, «военный скандал» с Matrix Churchill и др.) началась отработка технологий отпора прессе, и Тори почти потеряли главного союзника. На этом этапе содержание скандалов выхолостилось в пользу «грязных» «общечеловеческих» подробностей.

5. «Взрыв критики в сторону парламентариев за их предполагаемое «грязное» поведение»[373]. Мейджор был вынужден инициировать работу двух парламенских комиссий. К середине 1990-х явления, описанные Т. Райтом, стали повсеместными, и начала работу Комиссия по пересмотру зарплат высших чиновников; но ее выводы не отразили реальности. По словам Райта, Комиссия отметила ряд депутатских промахов, но «важнее была коррупция всей институции – такая, которая рано или поздно инфицирует всех; Комитет проявил очаровательную наивность в этом вопросе»[374]. Райт с цифрами в руках опровергает статистику Комиссии, согласно которой каждый член Палаты Общин тратил на работу более семидесяти часов в неделю, а 72 % членов Палаты тратили больше часа в день (без выходных) на заседания в парламентских комитетах и комиссиях. До отчета Комиссии не существовало никакого письменного руководства для парламентариев и никакой организации по аудиту их работы; но разработанное

Комитетом «описание сущности работы члена Парламента» (generic job description) также не дало четких указаний, ограничившись описанием целей этой работы. Райт отмечает, что в отсутствие таких указаний все члены Парламента делают свою работу по-разному и получают зарплату на основе «мифа о том, что Парламент как некий коллективный разум существует и определяет, что делают парламентарии. Он, однако, этого не делает… и когда избиратели поймут, что его не существует, они могут захотеть переизобрести его»[375]. Вторую комиссию организовал созданный Мейджором Комитет по стандартам общественной жизни; в 1990-е он будет играть одну из ведущих ролей в критике слиза и спина. Возглавил комиссию лорд Нолан; результаты его расследования были так же противоречивы. Отчет не содержал прямых доказательств того, что коррупция в Палатах была на подъеме, но было отмечено: 70 % бэк-бенчеров имеют соглашения со сторонними организациями именно в силу своего положения члена Палаты Общин, а у общества нет уверенности в парламентариях: 60 % опрошенных сказали комиссии, что уверены в том, что использование членами Палат своих мест для обогащения – обычное дело. Комиссия: 1) рекомендовала запрет «парламентских консультаций» (что исполнено не было); 2) раскритиковала регистр, порекомендовав создать должность Парламентского уполномоченного по стандартам, в обязанности которого входили бы надзор за регистром и регистрация нарушений стандартов парламентской деятельности; 3) попыталась остановить запросы парламентской информации со стороны парламентариев для продажи информации третьим лицам.[376] Но остановить волну коррупционных скандалов Нолану не удалось.

Итогом всего вышесказанного стало полное разочарование электората в партии Тори и резкое повышение ожиданий от лейбористов (см. Приложение 1,40). Как отмечает политолог Джон Уильямс, ситуация в партии по сравнению с 1990 годом кардинально переменилась: Тэтчер пришлось уйти, потому что население и партия не поддержали налоговую реформу (введение «подушного налога»), но избиратели не отвернулись от самой Консервативной партии, что и показали итоги выборов в 1990 году. В 1996-м ситуация усугубилась многократно: 1) премьер-министр как лидер потерял поддержку населения (рейтинг Мейджора как лидера партии – 16 % в 1994,19 % в 1996 году против в среднем 40 % у Блэра): почти 50 % населения считали, что он потерял контакт с простыми людьми; 2) кредит доверия исчерпала партия – рейтинги Мейджора были еще «вполне респектабельны по сравнению с общепартийными»[377]. В 1997 году 69 % считали, что партия не выполнила обещаний, а 67 % – что правительство было фундаментально нечестным с народом. Население «вешало на партию всех собак» (см. Приложение 1, 41), и в ее эффективность в будущем не верили 65 % населения[378]; 3) избиратели перенесли неэффективность работы правительства на всю политическую систему и считали, что система требует улучшения (см. Приложение 1, 42).