Глава 24 Точка опоры крестовых походов

Подумайте, возможно, Всевышний создал вас специально для этой цели, чтобы вашими руками он мог избавить Иерусалим от такого унижения… Мы думаем, что с Божьей помощью это может быть сделано.

Гилберт Ногентский о проповеди папы Урбана II накануне Первого крестового похода в Клермоне

В 1087 г., когда турки-сельджуки захватили Иерусалим, баланс сил на Ближнем Востоке сместился. После победы при Манцикерте (1071) турки упорно продвигались на юг к своей цели – мусульманскому Египту. Захват ими Иерусалима отрезал паломникам путь на Святую землю и подтолкнул христиан во всем мире к действию. Воодушевленные словами Урбана II о низких и грязных турках, о проклятой расе и распространении заразы язычества, рыцари, солдаты и даже бедные паломники на Западе «приняли крест» и весной 1096 г. отправились освобождать Святую землю. Последовавшие затем Крестовые походы против неверных на Ближнем Востоке привели в XII в. к открытому столкновению Востока и Запада, в центре которого оказалась Византия.

После десятилетия гражданской войны 1071–1081 гг. Алексей I Комнин (1081–1118) нашел вооруженные силы Византии в беспорядке и осознал невозможность одновременного ведения кампаний на Востоке – против турок и на Западе – против норманнов. Он был вынужден сосредоточиться на вытеснении норманнов из Эпира (1081–1085), а в это время одна из групп сельджуков обосновалась в Никее – в Малой Азии. В 1088 г. Алексей запросил и получил отряд из пяти сотен рыцарей, служивших графу Фландрскому, которые оказались прекрасными наемниками. Так что в 1095 г., когда он обратился за помощью к папе Урбану II, то ожидал прибытия дополнительных вооруженных сил такого же типа, способных оказать эффективное содействие в сражении против турок в Малой Азии. Он думал, что его потребности можно совместить с целями латинских христиан – вместе они вытеснят турок из Малой Азии и продолжат путь к Иерусалиму. После арабского завоевания этого города еще несколько столетий христиане продолжали совершать паломничества на Святую землю. Когда венгры обратились в христианскую веру, оказался открытым сухопутный маршрут в Иерусалим через Балканы и Константинополь, и западные путешественники ближе познакомились с богатствами Византии и ее удивительной коллекцией реликвий, а византийцы – с военной мощью латинских рыцарей. И пусть император не чувствовал жизнеспособности папства, реформированного Григорием VII (1073–1085), и растущего влияния бенедиктинского монашеского ордена на Западе, он установил хорошие отношения с отдельными римскими епископами и искренне желал способствовать христианскому единству. Аналогично, даже если папа Урбан II видел в Крестовых походах возможность подчинить римскому влиянию церковь Константинополя, во всех списках клермонской проповеди содержится призыв к западным рыцарям, привыкшим вести войну даже против верующих – перенаправить свою силу против неверных. Фульхерий Шартрский пишет, что он требовал от них «помощи братьям, живущим на востоке, которым нужна ваша поддержка, о которой они уже много раз просили»,[55] что явно отражает идею общего христианского фронта против ислама. Роберт Реймсский писал, что папа Урбан II приводил и материальные доводы: «Пойдите по пути ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе. Земля та была дана Богом во владение сынам Израиля, и по выражению Писания, течет медом и млеком».[56]

Пока папа проповедовал необходимость для христиан «принять крест» и предлагал за это прощение всех грехов, огромное число паломников, часто бедных и не имевших оружия, включая женщин и детей, решили отправиться в Восточную Римскую империю. Это движение возглавили харизматичные проповедники Петр Пустынник (он же Петр Амьенский), Вальтер Голяк и Готшалк (Готшальк), священнослужитель с Рейна. Эта нищая безоружная толпа пошла в Константинополь из Северной Франции и Германии через Центральную Европу, вдохновленная словами папы Урбана II – поспешить на защиту восточной церкви. Присутствие этой массы людей фундаментально изменило идею о совместной христианской военной кампании против сил ислама.

Некоторые западные рыцари уже имели опыт сражения с мусульманами в Испании, да и многие паломники были знакомы с путешествием к мощам св. Иакова в соборе Сантьяго-де-Компостела. Однако массовое паломничество в Иерусалим в 1096 г. впервые свело вместе тысячи в основном невооруженных бедняков. Идея участия в священной войне против неверных привела христиан к осознанию «других» в средневековом обществе, которое обратилось против евреев. Согласно повествованию, приписываемому Соломону бен Симпсону из Шпайера, паломники «сказали один другому: вот мы идем в дальний путь… мстить мусульманам. Но вот евреи, живущие среди нас, отцы которых убили Его [Христа] и распяли Его ни за что. Отомстим-ка им сначала и истребим их из народов…».[57]

Крестоносцы отыскали и убили столько евреев, сколько смогли найти в Кельне, Майнце, Шпайере и Вормсе, после чего уничтожили синагоги и сожгли Тору. Такое же насилие имело место в Венгрии, где паломники поссорились с местными христианами. Альберт Ахенский, написавший историю Первого крестового похода через 50 лет после него, отметил, что по отношению к венграм крестоносцы вели себя неоправданно жестоко: «Грубые люди, невежливые, недисциплинированные и надменные, они совершили очень много других преступлений».[58] Подобные беспорядки во время прохождения паломников создавали немалые трудности тем, кто шел за ними. Они также создали негативный прецедент в отношениях между жителями Западной Европы и незнакомым им населением Восточной, включая византийцев.

Конечно, Анна Комнина вполне могла преувеличить, утверждая, что в великом паломничестве участвовало 100 тыс. рыцарей и 80 тыс. пеших паломников. Современные историки утверждают, что на византийскую столицу обрушились около 30 тыс. рыцарей и намного больше пеших воинов. Это было совсем не то, что требовалось византийскому императору, ожидавшему прибытия компактного отряда дисциплинированных солдат. Хотя поход называется «крестовым», в то время его участники именовали себя паломниками, шедшими в Иерусалим вместе с вооруженными пехотинцами и конными рыцарями, которые были готовы сражаться за возвращение святых мест. Те, кого возглавлял Петр Пустынник, прибыли в Константинополь первыми. Они намеревались совершить все путешествие пешком, но нуждались в отдыхе перед самым опасным участком пути – через Малую Азию. Были развернуты рынки, чтобы люди могли купить еды, после чего их переправили через Босфор. Когда, наконец, прибыли вооруженные силы, император настоял, чтобы лидеры дали клятву вернуть под его правление любую отвоеванную у сельджуков территорию, раньше принадлежавшую византийцам, чего многие делать не желали. Несмотря на трудности, вооруженные силы христиан все же последовали за паломниками в Малую Азию и сумели взять Никею (июнь 1097 г.). Город был возвращен под контроль Византии, и крестоносцы, в разгар летней жары, двинулись через Анатолийское плато.

Многочисленные повествования о ходе Первого крестового похода западных, византийских и арабских авторов отражают разногласия, возникшие между крестоносцами и Алексеем I, самими крестоносцами, а также с местными мусульманами. Вскоре крестоносцы подошли к стенам Антиохии, которую защищали арабы-мусульмане. После семимесячной осады христианам удалось ворваться в город и занять его (июнь 1098 г.). Но они сразу столкнулись с мощной турецкой армией, собранной эмирами и небольшими племенами, пришедшей на помощь городу. Некоторые представители Запада, бежавшие из него, разубедили Алексея I посылать византийские силы на помощь крестоносцам, утверждая, что Антиохия все равно попадет к туркам. Его решение позднее объявили предательством. Итоговой победой христиане частично обязаны обнаружению Священного Копья – одного из орудий Страстей Христовых. В итоге Боэмунд, сын норманнского правителя Роберта Гвискара, стал правителем Антиохии – вопреки данной византийскому императору клятве.

Изменчивая история Антиохии в эпоху Крестовых походов иллюстрирует противоречивые цели их участников. Для византийцев город, хотя и перешедший в 637–638 гг. под контроль арабов, долго оставался вожделенной целью и в конце концов был взят в 969 г. Веком позже турки снова заняли его, следуя на юг к Иерусалиму. Эту знаковую потерю следовало исправить христианской священной войной, которая должна была вернуть Антиохию Византии. Но для Боэмунда и других рыцарей кампании, которые стремились найти для себя владения на Востоке, захват Антиохии стал первой возможностью совместить паломничество с территориальной оккупацией. Норманны уже продемонстрировали свои честолюбивые планы в этом отношении – Гвискар оккупировал византийские провинции Южной Италии, а герцог Вильгельм – Англию (1066). Вильгельм же сумел избежать репрессий Византии, объявив себя мертвым и покинув регион в смердящем гробу, – об этом нам известно от Анны Комнины.

К 1098 г., когда крестоносцы вышли из Антиохии на Иерусалим, они узнали, что город был повторно взят Фатимидами. Поскольку сельджуки и другие турецкие племена являлись суннитами, то есть выступали против шиитской династии, правящей Египтом, мусульманские силы на Ближнем Востоке разделились. Благодаря этому отсутствию единства, по крайней мере частично, Первый крестовый поход оказался удивительно успешным. После шестинедельной осады Иерусалима (июнь – июль 1099 г.) латиняне сломили сопротивление защитников и убили все население. Затем западные рыцари избрали Готфрида Бульонского – одного из своих лидеров – королем, создав тем самым христианский анклав на Святой земле. Их триумф вызвал глубокий траур и чувство потери у мусульман и иудеев, для которых Иерусалим был особенно святым местом. Отлучение от города, который находился под исламским правлением с 638 г., для мусульман было нестерпимым.

Весь XII в. Иерусалим оставался яблоком раздора. Мусульманские силы не оставляли попыток вернуть город, а Латинскому королевству нужна была дополнительная помощь западных рыцарей. Участники Второго крестового похода не сумели захватить Дамаск, а до Иерусалима вообще не дошли, но дополнительные силы все же прибыли по морю. Несмотря на создание колонии, известной своими художественными промыслами, которым покровительствовала королева Мелисенда, правившая Иерусалимом в 1131–1150 гг., христианскому анклаву постоянно что-то угрожало. Для защиты королевства были построены замки крестоносцев, такие как Крак де Шевалье (в 65 км от Хомса), а церковь Гроба Господня, освященная в 1149 г., символизировала неповторимое смешение раннехристианского, арабского, романского и византийского стилей в архитектуре. В 1187 г. курдский военачальник Саладин, провозгласивший себя султаном Египта, вернул Святой город исламу, причем его милосердие к немусульманскому населению вошло в историю. Тем не менее возврат к исламскому контролю вызвал соответствующую реакцию на Западе, где снова зазвучали призывы к новому походу. Результатом стали Третий (1189–1192) и Четвертый (1202–1204) крестовые походы.

Во всех контактах Восточной Римской империи и Западной язык был основной проблемой. Лишь немногие греки владели латынью, но еще меньше латинян могли похвастаться знанием греческого языка. В XII в. император Мануил I (1143–1180) увеличил число выходцев с Запада, служивших при дворе. По большей части они служили переводчиками и послами. Растущее западное влияние на Византию прослеживалось во всем: увлечение императора рыцарскими турнирами, ношение штанов, выбор западных принцесс для своих сыновей. И пусть все это временами подвергалось критике, византийцы все больше ценили храбрость латинян и их эффективность в сражениях: и конные, и пешие франки – так византийцы называли всех уроженцев Запада – вызывали восхищение своей смелостью. Анна Комнина отметила, что Боэмунд, норманнский враг ее отца, был высоким красивым мужчиной, а Никита Хониат, историк XII в., высоко ценил Конрада Монферратского, союзника и старшего брата Ренье, зятя Мануила I. Хониат даже привел отнюдь не лестное сравнение женственных трусливых византийцев и широкоплечих мужественных латинских рыцарей.

Вдобавок к лингвистическим трудностям причиной определенного напряжения внутри империи стали итальянские купцы. Как мы уже видели в главе 19, в Константинополе венецианцы контролировали целый квартал, расположенный вдоль бухты Золотой Рог, с собственной церковью и складами. Генуэзские и пизанские торговцы также обосновались в портах адриатического, средиземноморского и эгейского побережий. Несмотря на важность для Византии международной торговли в условиях временного обострения политических отношений, местные купцы часто негодовали из-за «режима наибольшего благоприятствования» для итальянцев. Тлевшие искры вспыхнули в 1171 г., и потом снова в 1182 г., когда Мануил I и его преемник Андроник Комнин приказали напасть на венецианцев. Потери оказались настолько велики, что республика потребовала компенсации. Список уничтоженной собственности – дома, корабли, товары – все еще не был урегулирован в 1203 г., что, вероятно, не позволяло затихнуть обоюдной враждебности.

Лингвистические, социальные и экономические основания для взаимной агрессивности между христианами усиливались литургическими различиями. Оговорка filioque, «и от Сына» (см. гл. 4), присутствовавшая в латинском Символе веры, вероятно, оставалась не замеченной местными греками до 1054 г., но затем стала главным разделителем. А несходства, касающиеся дрожжевого или пресного хлеба, числа коленопреклонений, а также дней поста и степени его строгости были очевидными для всех. Византийцев откровенно шокировало то, что западные епископы и священнослужители сражались верхом, словно рыцари, а латиняне считали неправильным факт вступления в брак ортодоксальных священнослужителей и представителей низшего духовенства. Для патриарха Константинопольского притязания папы на главенствующую роль стали прямой угрозой, поскольку давали Риму, епархии, основанной св. Петром, высшую власть над всеми церквами.

Другое серьезное непонимание касалось византийской политики поддержания дипломатических отношений с мусульманскими халифами, другими арабскими правителями и турецкими эмирами. Западные рыцари не воспринимали давнюю традицию обмениваться посольствами с врагами империи, которая создала сеть дипломатических связей и сбора разведывательной информации. На ее основе византийцам часто удавалось избежать войны, обменяться пленными и поддержать мир. На Западе такую политику осуждали как предательскую. Обвинение выдвигалось периодически, и особенно остро в 1180-х гг., когда появилась информация о союзе Андроника I с Саладином и турками. Немецкий монах Магнус Райхерсберг прямо назвал греков предателями и врагами Западной Римской империи. В обвинении была немалая доля пропаганды – возможно, это вообще выдумка. Но очевидно, что латинян удивляли традиционные дипломатические контакты византийских императоров с мусульманскими правителями Ближнего Востока, и такая позиция им не нравилась.

Столь неоднозначные отношения между Востоком и Западом также оказались основанием для подозрений и страхов, которые еще более усилились, когда в XII в. стали раздаваться обращенные к Западу просьбы византийцев о военной помощи против турок. В 1147 г. – во время Второго крестового похода – французский король Людовик VII и германский Конрад III прибыли в византийскую столицу, где император Мануил организовал весьма экстравагантные развлечения и позаботился, чтобы западные правители посетили главные достопримечательности Константинополя. Эхо этого королевского визита появилось в исландских сагах и эпосе о паломничестве Карла Великого в Иерусалим. Западные рыцари были потрясены богатством империи, особенно церквей и рынков Константинополя, и византийцы начали опасаться, что у крестоносцев может пробудиться алчность. В лице Фридриха I Барбароссы они увидели блестящего и амбициозного правителя, который вполне может повернуть свои войска против Царьграда.

Тем временем турки укрепились на центральном плато Малой Азии. В 1176 г. возле Мириокефалона войска Мануила встретились с воинами султана Кылыч-Арслана и потерпели серьезное поражение. Тем самым турки подтвердили свое присутствие в Румском султанате,[59] вынудив епископов бежать, а местных христиан – обращаться в ислам.

В течение последних двух десятилетий XII в. и западные, и византийские силы относились друг к другу с большой настороженностью. Во время Третьего крестового похода император Исаак II Ангел (1185–1195) подвергся яростной критике за то, что вступил в переговоры о перемирии с Саладином, в то время как крестоносцы восстанавливали христианский контроль в Акре. Ради Иерусалима папа Иннокентий III в 1198 г. начал проповедовать Четвертый крестовый поход. Годом позже Алексей III Ангел (1195–1203), сменивший на троне своего брата Исаака II и ослепивший его, отправил посольство в Рим с просьбой атаковать турок. Папа ответил, что Алексею придется внести вклад в Крестовый поход, а восточной церкви – вернуться под власть Рима. Угроза независимости церкви Константинополя присутствовала во всех последующих переговорах между крестоносцами и Византией.

Рыцари из Северной Европы, которых вел Жоффруа Виллардуэн, в Четвертом крестовом походе приняли новую стратегию – атаковали мусульман из Египта. Для перевозки воинов через Средиземное море в Александрию они призвали на помощь венецианцев, те согласились, правда далеко не бесплатно. Но в Венецию прибыло слишком мало крестоносцев, чтобы заплатить за свою перевозку в специально оборудованных судах. Тогда венецианцы предложили сделать небольшой крюк от запланированного маршрута и напасть на Зару, христианский город на далматинском побережье. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, крестоносцы были вынуждены согласиться – из добычи, которую можно было захватить в городе, они смогли бы финансировать Крестовый поход. Но в Заре они также узнали о принце Алексее, сыне Исаака, который бежал из византийской тюрьмы и прибыл, чтобы встретиться с лидерами Крестового похода. Юный претендент, рвавшийся на престол и строивший козни против своего дяди Алексея III, предложил 200 тыс. серебряных марок, если они помогут ему отобрать императорский трон. Он также согласился с тем, что константинопольская церковь подчинится папе. Начались длительные споры, и в итоге было решено, что флот еще раз отклонится от маршрута, чтобы подойти к Константинополю, возвести на трон Алексея – законного императора, получить обещанную сумму и уже потом проследовать в Александрию. К этому времени многие рыцари уже покинули экспедицию, раздосадованные постоянными задержками.

Весной 1203 г. флот вышел из Зары, через некоторое время бросил якоря у стен Константинополя, и уже через несколько недель юный Алексей IV Ангел взошел на престол. Теперь настала его очередь выполнять свою часть достигнутого соглашения, что оказалось намного сложнее. Прошел почти целый год, Алексей так и не выполнил своего обещания, и делегация крестоносцев явилась к нему с предупреждением. Было сказано, что бароны «убеждали вас несколько раз, и мы теперь снова убеждаем, в присутствии ваших баронов, соблюсти договор, составленный между ними и вами. Если вы то исполните, все пойдет хорошо. Если же нет, то знайте, что с этого часа и на будущее время они не считают вас ни государем, ни другом, позаботятся о себе как могут».[60]

Далее Жоффруа Виллардуэн продолжает: «Греки были чрезвычайно изумлены, и при виде такого оскорбления говорили, что еще никто и никогда не осмеливался огорчать таким образом константинопольского императора в собственных его покоях. Император Алексей и другие, бывшие с ними до тех пор в лучших отношениях, выразили послам свое неудовольствие. Во дворце поднялась большая тревога, и послы, вернувшись к воротам, сели на лошадей».[61] В истории Крестового похода, написанной им позже, автор сообщил, что был очень рад выбраться из Влахернского дворца живым. После того как вызов оказался брошен, враждебное противостояние стало более вероятным, а когда платежа так и не последовало – неизбежным. В апреле 1204 г. крестоносцы атаковали Константинополь, используя осадное оружие, приготовленное для занятого мусульманами Иерусалима. Спустя четыре дня они ворвались в город через стены с морской стороны и подвергли его пятисуточному разграблению. После этого крестоносцы избрали графа Балдуина Фландрского императором, а венецианца Томазо (Томмазо) Морозини – патриархом, основав свою империю. Византийцы были отправлены в ссылку.

В этих событиях решающую роль сыграл венецианский дож Энрико Дандоло. Он жил в Константинополе в 1180-х гг. и лишился глаз во время нападения на собственность республики. Теперь он предложил, чтобы осаждавшие согласились на раздел предполагаемого количества добычи – венецианской техники, уже использованной в Заре. Patritio terrarium Imperii Romaniae от 1204 г. был составлен, чтобы оправдать и закрепить ожидавшуюся прибыль – не только богатства города, но и территории Романии (западное название Византийской империи). Когда впечатляющие стены Константинополя выглядели неприступными, именно экспертные знания местных условий дожа Дандоло оказались критическими для успеха итоговой атаки. От взятия Константинополя Венеция выгадала больше всех – в том плане, что она получила возможность занять все торговые поселения. Венецианская торговая империя, появившаяся в результате Четвертого крестового похода, оказалась намного успешнее и основательнее, чем Латинская империя Константинополя, которая просуществовала всего 60 лет.

Однако в Византии разграбление столицы, имевшее место в апреле 1204 г., оставило раны, которые так никогда и не затянулись. И греческие, и латинские авторы сохранили яркие описания этого события: Жоффруа Виллардуэн, Робер де Клари, Гюнтер Пэрисский – жители Запада, и Никита Хониат, величайший византийский историк Средневековья – житель Константинополя. Обе стороны говорят о разрушениях и мародерстве. Все бедствия усугубили пожары. Гюнтер пишет: «Золото и серебро, драгоценные камни и одежда, изобилие товаров для продажи, продовольствия, дома, полные добра любого рода… неожиданно превратили [крестоносцев] из нищих чужеземцев в очень богатых горожан».[62]

Никита Хониат жалуется, что неприятели «бесстыдно бросились грабить, начав с возов, как частные, так равно и посвященные Богу имущества. <…> Увы, вот бесчестно повержены достопоклоняемые иконы! Вот разметаны по нечистым местам останки мучеников, пострадавших за Христа! …О город, город, око всех городов, предмет рассказов во всем мире… вместилище всякого блага! И ты испил чашу гнева от руки Господней, и ты соделался жертвою огня… Увы, ты был многочаден, облекался в виссон и царскую порфиру; а теперь столько же грязен, растрепан, обречен на всякие беды и лишен собственных своих детей! Увы, ты… ты был величествен по виду, достоин удивления по красоте, а теперь низринут, – изорваны твои роскошные хитоны и пышные царственные уборы головные, померк веселый взгляд, и похож ты на старую кухарку, покрывшись сажею от пожаров».[63]

Спустя пять дней Хониату и его семье удалось спастись, благодаря другу Никиты – венецианцу, торговцу вином, который сделал вид, что взял греков в плен.

Латинская оккупация Константинополя имела далеко идущие последствия. Очень многие христианские реликвии, памятники и сокровища были вывезены на Запад. В 1207 г., например, Генрих фон Ульмен подарил местному епископу роскошный золотой реликварий, сделанный около 963 г. Его присутствие сегодня в сокровищнице кафедрального собора Лимбурга является напоминанием о разграблении величайшего христианского города средневекового мира. Четыре древние бронзовые статуи коней, ранее стоявшие на ипподроме и вдохновлявшие соревнующихся начиная с V в., были вывезены в Венецию и установлены на фасаде Сан-Марко – сегодня там находятся копии. Крестоносцы вывезли резьбу VI в. из церкви Св. Полиевкта, скульптуры, иконы, шелка, манускрипты и ценные предметы для проведения литургии – вся эта добыча была поделена между крестоносцами.

Таким образом лидеры Четвертого крестового похода разрушили идеалы Первого. Дух христианского паломничества и приключений, который зародился после клермонской проповеди папы Урбана II, был уничтожен латинской оккупацией Константинополя. Хотя она не положила конец крестоносной идее, ее мрачная тень неизменно мешала всем последующим попыткам возродить христианское единство для борьбы с мусульманами.