Глава 25 Башни Трабзона, Арты, Никеи и Фессалоник

Высокий колосс, пронзающий воздух, он стремится достичь неба… форма башни, форма тонких сот; шестигранник поднимается к звездам и красотам небесным. Нам Бог дал башню силы… крепость неописуемой красоты, башню несказанной радости.

Иоанн Геометр. Поэма о башне, после 989 г.

К 12 апреля 1204 г. величайший город христианского мира превратился в дымящиеся руины. Его дворцы и великолепные дома знатных семейств разграбили и подожгли. Крыши пожрал огонь. Целые библиотеки и ценнейшие архивы документов если не сгорели, то были открыты ветрам и дождю; они стали пищей для грызунов и насекомых. Все мелочи, которые люди использовали в повседневной жизни, от инструментов до кухонной утвари, икон и молитвенников, вещи, которые накапливались в домах столетиями, оказались уничтоженными. Часть добычи, увезенной тогда завоевателями, сохранилась до наших дней в западных сокровищницах, но очень многие предметы византийского быта в 1204 г. безвозвратно утрачены. Сколько их – мы не знаем, как неизвестно нам и то, сколько их было уничтожено позже другими врагами. Грабежи и разрушения имели место во все времена.

События апреля 1204 г. подверглись активному переосмыслению, когда ученые всего мира отмечали 800-летие со дня разграбления Константинополя. Папа Иоанн Павел II принес свои извинения за это действо. А у нас появился повод по-новому взглянуть на отношение современных историков к Византии. Да, всем известно, что такая империя существовала, но все же мало кто знает, сколь велик ее вклад в европейское развитие, что именно она стала силой, остановившей экспансию ислама на Балканы, защитным щитом, под прикрытием которого раздробленные западные королевства развились в современную Европу. До сих пор на западе ведутся дебаты относительно Четвертого крестового похода, основанные на стереотипе Византии как серой мертвой зоны: серия императоров и череда сражений, которые они вели на протяжении тысячелетия, и ничего больше. Возможно, виноваты ученые-византинисты, писавшие слишком сложные труды, которые не показывали внутренней динамики империи, не пробуждали интереса к ней. В свою очередь, специалисты по западной средневековой истории крепко держатся за представленную им скучную картину и не делают ничего, чтобы ее оживить. Легче всего оставаться верным изначальному взгляду, появившемуся еще в эпоху Возрождения, и считать империю устаревшим умершим государством, недостойным пристального внимания.

Представляется, что одним из источников появления этого стереотипа, хотя это очень сложно доказать документально, являются осада и разрушение византийской столицы в 1204 г. В какой-то мере империя сама навлекла на себя неприятности. Император Алексей IV и его советники проявили необычайную глупость и самодовольство, позволив полностью оснащенной осадной армии оставаться у ворот города, не выплачивать крестоносцам обещанных сумм и не нападать на них. Конечно, успеху крестоносцев в немалой степени способствовало отличное знание дожем Дандоло особенностей стен Константинополя, обращенных к морю, но именно от византийцев венецианцы и научились дипломатическим уловками и необычному сочетанию силы и торговли. Венеция частично была продуктом империи – и, одновременно, ее конкурентом. После захвата города, когда крестоносцы приступили к дележу империи, Венеция потребовала для себя самую большую часть. Папа Иннокентий III отправил западных клириков, чтобы занять земли, оказавшиеся под властью римской церкви. Римляне вынудили ортодоксальных епископов и монахов удалиться в изгнание.

Христианский Запад оказался перед необходимостью объяснить и оправдать массовые убийства и разрушение самого красивого города христианского мира. Почему силы, призванные сражаться с мусульманами, жгли иконы и оскверняли церкви величайшей христианской столицы? Только потому, что византийцы этого заслуживали! Византийская империя должна была оказаться предательской, обреченной, слабой, отталкивающей и непокорной Риму. Исход Четвертого крестового похода также подтвердил для папы Иннокентия и его преемников, западных правителей и монахов, участвовавших в Крестовых походах, что греки, по сути своей, коварные предатели. Они всегда прибегали к дипломатии, чтобы скрыть слабость, а когда не могли избежать сражения, оказывались трусами. Византийскую систему имперского правительства сочли нестабильной, поскольку она допускала, чтобы мятежник стал императором, а законный правитель был смещен и ослеплен. Подобные заявления оказались проявлением явной слабости зарождающихся европейских монархий, где правители всячески старались укрепить свою власть. Осуждение древней политической системы шло рука об руку с восхищением реликвиями, золотыми и серебряными изделиями, иконами и шелками, которые якобы заслуживали лучшего места, чем Византия. Таким образом, крестоносцы оправдали свое мародерство. Появление негативного стереотипа самого понятия «Византия», словно оно характеризует культуру, не заслуживавшую права на существование, уходит корнями к вероломству 1204 г.

Разрушение было таким, что Византия вполне могла никогда от него не оправиться. Многие государства прекращали существовать, получив такой удар в сердце. А Византия всего за полвека возродилась – в многообразии новых форм в разных центрах. Благодаря внутренней жизнестойкости своей цивилизации империя просуществовала еще два с половиной столетия.

Это и есть одна из самых удивительных вещей, которые я открыла при написании этой книги. Я ожидала, что сам Константинополь будет играть центральную роль, как сказочный особенный город. Для меня оказалось полной неожиданностью то, как часто я буду отмечать напористую изобретательность и новизну более широких аспектов византийской цивилизации – от правительства и религии до военных и интеллектуальных качеств. Византия сумела втайне создать морскую артиллерию и сохранить секрет на века. Она смогла вызвать и пережить яростную дискуссию относительно роли икон, отличительных особенностей своей религиозной веры. Когда латинское христианство и мусульманский Восток утверждали, что Священные книги должны оставаться на священных языках – латинском и арабском, – Византии хватило смелости перевести греческую Библию на письменный язык, созданный ее же учеными, чтобы облегчить и ускорить крещение славян. Ей хватило дисциплины, чтобы чеканить и поддерживать стабильные монеты в течение семи столетий! У нее было достаточно изобретательности, чтобы развить царские формы власти, сохранив римскую администрацию. Снова и снова необычайная комбинация римского, языческого, христианского и греческого наследий давала ей возможность возрождаться из пепла вместо того, чтобы исчезнуть, оставив после себя лишь тени достижений. Византия, которая отрицает общепринятые стереотипы, – это живое изобретательное общество, страстно верившее в себя.

Проверка довода, что величие столицы поддерживалось основательными ресурсами цивилизации, главой которой она являлась, случилась в тот момент, когда Византия была обезглавлена, и глубинным районам империи пришлось отреагировать на захват и разрушение Константинополя. Все, что случилось после 1204 г., когда западные крестоносцы создали Латинскую империю в самом центре Византии и заняли ее дворцы на 57 лет, выявило жизненно важные элементы остального византийского общества. А случилось то, что эти мини-византийские империи возродились к жизни во множестве городов, и этот процесс сопровождался взрывом художественного творчества.

В Трабзоне, что на восточной границе, два брата Комнина создали империю, которая была чем-то намного большим, чем обычный город-государство, и просуществовала с 1204 до 1461 г. В 2 тыс. км к западу – на западе Греции – Эпир стал еще одним центром византийской власти, и вместе с городами Арта и Фессалоники превратился в самую активную часть империи, объявив себя истинным наследником Византии. А ближе к стенам Константинополя, на противоположной стороне Мраморного моря, начала бурно развиваться еще одна империя с центром в Никее, чему в немалой степени способствовали беженцы из Константинополя. Даже районы, остававшиеся под властью венецианцев, как, например, Крит до его захвата турками в 1669 г., никогда не утрачивали своих византийских черт, которые были неискоренимы в языке и религии и проявились в новых фресках, иконах, исторических хрониках и поэзии. Сила и форма разных реакций на утрату Константинополя подтверждают глубину образовательных, административных, культурных и военных аспектов византийских традиций и их способность адекватно реагировать на вызовы. Таким образом, стереотип монолитной, бюрократической, слабой, коррумпированной, излишне сложной и неэффективной империи представляется абсолютно неверным.

На протяжении последних двух десятилетий XII в. имели место мятежи в провинциях, отражавшие растущий антагонизм к центру управления в Константинополе. Узурпация власти Андроником Комнином в 1182 г. и убийство его племянника, юного императора Алексея, судя по всему, были сигналом для балканских восстаний. В Сербии Стефан Неманя расширил свою власть, основав независимую династию, которая оставалась у власти до 1371 г., а в Болгарии два брата Асень и Петр отделились от Византии и создали новую столицу в Тырнове. Чувство неудовлетворенности, преобладавшее в удаленных районах, плативших большую дань Константинополю и не получавших ничего взамен, подтверждает жалоба афинского митрополита Михаила Хониата (1180–1205): «Чего не хватает вам? Разве плодородные равнины Македонии, Фракии и Фессалии не производят для вас хлеб, разве не выжимают вам вино Эвбея, Птелерия, Хиос и Родос; разве фиванские и коринфские пальцы не ткут вам одежды; разве не вливаются реки всех богатств в столицу, как в единое море?»[64]

Такая же неприязнь присутствовала на Кипре, жители которого взбунтовались в 1184 г. и дали английскому королю Ричарду Львиное Сердце повод для захвата острова во время Третьего крестового похода (позже он продал остров Ги де Лузиньяну, бывшему королю Иерусалима). В Византии появилось довольно много независимых лидеров, желавших самостоятельно править в своих городах. В Филадельфии, что на западе Малой Азии, Феодор Манкафа стал чеканить собственные монеты. В Греции Лев Сгур сделал своей столицей Акрокоринф, неустановленный правитель правил в Метоне – на юго-западном берегу Пелопоннеса. Эти местные лидеры – архонты – утверждали квази-императорскую власть и мешали центральному правительству в Константинополе.

События 1204 г. окончательно разделили императорскую власть, и теперь в Византии правили: братья Комнин – в Трабзоне, Михаил Комнин Дука – в Арте, Феодор Ласкарис – в Никее. Тем временем Алексей III Ангел упорно продолжал считать себя императором in absentia. Он заключил союз с Львом Сгуром, выступил против Ласкариса в Малой Азии и умер в плену в Никее в 1211–1212 гг. Некоторые крестоносцы, принимавшие участие в разграблении в апреле 1204 г., вернулись домой с добычей, но многие остались и начали заявлять претензии на территории, распределенные Partitio terrarium Imperii Romaniae. Пока западные рыцари соперничали с местными архонтами за землю для себя, все имперские провинции оказались охваченными политическими беспорядками. Из Константинополя Бонифаций Монферрат повел группу крестоносцев к Фессалоникам – территории, которую ему выделил латинский император Балдуин. Члены семьи де ла Рош устремились к Фивам и Афинам, а Жоффруа Виллардуэн, племянник знаменитого историка, и Вильгельм Шамплитский (Гийом I де Шамплит) двинулись на юг, чтобы основать Ахейское княжество на Пелопоннесе. Все они столкнулись с сопротивлением, организованным бывшим императором Алексеем III, другими недовольными византийскими лидерами и булгарами. Тем временем венецианцы установили контроль над многими портами Средиземного моря, к которым они добавили Крит, купленный у Бонифация, не имевшего военно-морских сил. Эти морские центры составляли ядро торговой империи в Восточном Средиземноморье вплоть до XVII в.

Фрагментация имперской территории могла иметь положительные результаты на местах, поскольку все претенденты на византийскую власть создали дворы, для поддержки которых нужны были администраторы, риторы, учителя, художники и военачальники. Благодаря существованию систем обучения в каждом центре и церковной иерархии высокообразованных епископов новые дворы оказались хорошо укомплектованы. Правители Трабзона, Арты и Никеи вкладывали средства в строительство, право, сельское хозяйство и торговлю, активно способствовали их развитию, покровительствовали искусству, произведения которого были представлены в новых церквах и монастырях. В своем соперничестве за право считаться преемником Византии новые центры опирались на разнообразный местный опыт и конкурировали, используя средства пропаганды, блестяще оформленной историками и интеллектуалами, проповеди, написанные эрудированными священнослужителями, и постройки, выполненные в имперском стиле и украшенные местными ремесленниками.

Значительному числу византийских преемников предстояло столкнуться с еще одним следствием 1204 г. Папа Иннокентий III и его последователи не могли не воспользоваться возможностью, предоставленной Алексеем IV Ангелом в Заре, – привести византийскую церковь под свой контроль. Во все главные византийские епархии, контролировавшиеся крестоносцами, были немедленно назначены латинские епископы. Францисканцев, доминиканцев и цистерцианцев направили туда, чтобы занять монастыри, которые стали центрами обращения греческой ортодоксии в латинское христианство. Таким образом, в Византию вторично вторглась крупная религиозная сила, исполненная решимости показать ортодоксальным грекам ошибки их теологии. Но эта попытка духовного завоевания была по большей части неудачной. Византийцы сохранили верность своей церкви, даже когда их священнослужителей отправляли в изгнание. Византия сопротивлялась и сохранила свое культурное наследие даже в самых удаленных районах.

На Кипре, к примеру, православные церкви с фресками, мозаиками и иконами остались главной чертой острова, хотя позднее Средневековье и начало Нового времени на острове было связано с иностранными оккупантами: крестоносцами, франками, венецианцами и оттоманами. Наряду с устремленным ввысь готическим собором Фамагусты, монастырем Беллапаис, замками Св. Илариона, Киренийским и Сорока Колонн, развивались местные византийские традиции. Аналогичная картина наблюдалась в Центральной и Южной Греции: арочные окна украшали готические церкви и монастыри, перестроенные западными монахами в Дафни (Дафнионе) и Андравиде; замки, созданные в западном стиле, высились в Каритаине и Мистре; и по всей центральной части Греции можно было встретить остатки франкских башен. Все это отражало западные строительные техники. Афинский Акрополь превратили в укрепленный замок, окружавший дворец, о котором писал еще Шекспир в комедии «Сон в летнюю ночь». Это был идиллический дом герцога Тезея, но он остался греческим, а не латинским.

Это смешанное общество, состоявшее из латинян и греков, византийцев и крестоносцев, превосходно описано в «Морейской хронике» – стихотворном эпосе начала XIV в., посвященном завоеванию Пелопоннеса. Название «Морея» может отражать широкое распространение шелковицы – morea или murus – важнейшего компонента в производстве шелка. Эта стихотворная хроника сохранилась на старофранцузском, арагонском, итальянском и демотическом греческом языке – явный признак многоязычного населения. В результате межнациональных браков появились так называемые гасмулы – наполовину греки, наполовину латиняне, чьи права и статус регулировались «ассизами Романии», составленными по образу и подобию сборника законов Иерусалимского королевства. Хотя завоеватели навязали западный тип феодального правления, византийский характер регионов совершенно очевиден – прежде всего в сохранившихся памятниках, особенно деревенских церквах с фресками и иконами в традиционном стиле. Новые центры провинций поощряли этот рост, храня верность ортодоксальной церкви, которая воплощала не только чистую религию, но и исконные византийские традиции.