Русские «хуацяо» и русские по крови

Анна Русская, став женой Генриха I и впоследствии французской королевой, навряд ли задумывалась о том, что от нее пойдет порода «французов, русских по крови». Мы в России часто говорим: поскреби русского, найдешь татарина. Во Франции вполне имел бы право на жизнь аналогичный афоризм: поскреби француза, найдешь русского. На берегах нынешней французской Атлантики наши предки-славяне появились еще со времен варягов. У них были целые поселения в долине Луары, в нынешней Нормандии и в парижском регионе Иль-де-Франс, хотя официальная французская археология относит все связанные с этим находки к этрускам и варягам.

Постоянная торговля с Европой не могла не оставить по себе след в генофонде французской нации. Француженки влюблялись в русских дворян, купцов и царских воинов, а в России многие сходили с ума от француженок. Представители французских фирм и «великих марок» годами жили в России. «Дом Камю» и «Вдова Клико», а затем и другие виноделы были поставщиками двора Его императорского величества. Сотни французских специалистов — те же французские крестьяне Бенуа — получили русское дворянство, а русские офицеры не раз становились кавалерами Ордена Почетного Легиона.

В ходе войны 1812–1815 гг. против Наполеона русские войска прошли всю Европу от Москвы до Парижа. Уже в январе 1814 г. первые русские части вошли во Францию. По ходу наступления наши казаки едва не взяли в плен Наполеона, который был вынужден лично отбиваться от неожиданно окружившего его штаб казачьего разъезда. 19 марта русские взяли Париж.

Им вновь его пришлось брать в 1815 году после разгрома Наполеона под Ватерлоо. Русская армия стояла во Франции до 1818 года. И если в военном отношении наши солдаты и офицеры были достаточно пассивны в то время, то в мирных баталиях они действовали весьма напористо и укрепили позиции русского гена на сотни лет вперед. Французы нам отчасти заплатили той же монетой еще в 1812 году и во время Крымской войны, но уже через полгода после ее окончания русская эскадра получила постоянную прописку в бухте Вильфранш под Ниццей, и наши матросы и гардемарины там не простаивали. С этого же времени берет начало Русская Ницца, о которой у нас рассказ впереди.

… В европейских архивах иногда находятся такие трогательные документы, рассказывающие о любви русского солдата и француженки, что просто слеза прошибает. Один из них восходит ко времени Венского конгресса 1814 года. В ходе этого собрания европейских монархов король Пруссии Фридрих Вильгельм III упросил императора Александра I поселить у него в Потсдаме группу русских военных песенников. Император исполнил это желание, прислав 23 марта 1813 г. королю 4 фельдфебелей, 4 унтер-офицеров и 13 рядовых. Прикомандированные к лейб-роте, они следовали за полком во Францию, были в 1813 и 1814 гг. в Париже, совершили в 1815 году вторичный марш туда и получили прусские военные медали, установленные в память этих событий. По окончании кампании против Наполеона солдаты-песенники так и остались на чужбине навсегда, обзавелись семействами. Об одном таком браке рассказывает архив, обнаруженный в Потсдаме. Запись привожу буквально: «Стефан Никитин Волгин, правосл., род. в Тобольске 8 ноября 1778; с 8 марта 1799 по 18 окт. 1812 нес русскую военную службу, участвовал в компаниях 1807, 09, 12 гг. и имел орден Св. Анны 5 кл., медаль 1812 г. и звание унтер-офицера. С 18 окт. 1812 в течение 13 л. 2 м. состоял в прусской военной службе, при отбывании которой был в компаниях 1813, 14 и 15 гг. и удостоен медали 1813 за занятие Парижа и служебного отличия 1 кл.; росту был 5 Zoll; трактамент получал в размере 5 марок). 11 мая 1815 Волгин женился на француженке Жанетте Лакони (особе чрезвычайно подвижной [flink], католич. вероисп., говорившей только на своем родном языке. Сказывали, что от жары Жанетта защищалась особого рода шляпою. По профессии Волгин был портной и вместе с женой занимался изготовлением перчаток. + 14 ноября 1833 от чахотки.) Очень доброго нрава и покорный».

…. В ходе Первой мировой войны русские войска участвовали вместе с французами в самых кровопролитных битвах под Седаном и Верденом. Большая часть русского экспедиционного корпуса уже после Февральской революции 1917-го попыталась из французских окопов уйти в Россию. Но ушли не все. Многие остались жить во Франции, и их дети уже были французами.

После революции только через Париж прошло примерно 140 тысяч русских эмигрантов. В 1926 году население «русского Парижа» — главного центра послеоктябрьской эмиграции — составляло 71 928 человек. Со временем часть эмигрантов вернулась на родину, другие подались в Америку, иные страны. В Париже в начале 30-х годов оставалось 63 394 русских эмигранта. В основном это была интеллигенция. Всего же, по данным Нансеновской комиссии, к началу 30-х годов во Франции осело около 400 тысяч русских из 860 тысяч послеоктябрьских эмигрантов, то есть почти половина.

В эмиграции наши «хуацяо» (буквально — зарубежные китайцы; этим термином китайские коммунисты обозначили соотечественников, поселившихся за рубежом, но считавшихся патриотами Китая) оставались русскими. Но их дети уже говорили лучше по-французски, чем по-русски, и исключения здесь, такие, как действительный член Французской академии Элен Каррер д’Анкос, довольно редки. А уж их внуки и вовсе не владели языком своих предков, хотя редко кто из них предпочитал забыть, что в них течет русская кровь. В большинстве своем они этим гордились, в чем я не раз убеждался на личном опыте.

Прибытие русских эмигрантов в Париж, 1917 год

О степени интеграции русских во Франции говорит такая цифра: только 10 тысяч французов в ходе переписи начала 90-х годов XX века заявили, что они — русские.

Вскоре после развала Советского Союза во Францию приехал Ролан Быков. Он готовил фильм к 50-летию Победы и попросил меня помочь ему поискать во Франции следы русских солдат, которые ушли в маки или сражались в рядах союзников на французской земле с 1944 по 1945 годы. Следов мы нашли немало. Одна из моих историй Ролана просто потрясла. Я повез его съемочную группу в г. Ним, где до сих пор в отличном состоянии сохраняются римский амфитеатр и древнеримский двухъярусный виадук. Так вот этот виадук немцы перед своим отступлением решили взорвать. Но не сумели. Спасли его для будущих поколений советские военнопленные, бежавшие из немецких лагерей к французским партизанам.

Под Нимом живет мой давний знакомый с русским именем — Иван Гарсия, о котором я не раз писал в газете. Его отец — Григорий Еськов бежал из фашистского плена летом 1944 года и его укрывала какое-то время семья Гарсия. Мария Гарсия, мать Ивана, только перед своей смертью рассказала сыну о том, кто его настоящий отец. После войны в 1945 г. его репатриировали, и сколько Мария не писала писем в СССР по тому адресу, который ей оставил Григорий, ответа не было. Только после того, как я написал об этой истории в «Правде», Еськов откликнулся и прислал свой адрес из Ставрополья. Иван поехал туда, и они, наконец, встретились. Отцу его был уже 71 год, а Ивану — 45. Когда я рассказал Ролану об этой истории, он загорелся и решил ехать в Ним снимать сюжет о французском сыне русского солдата. Мы созвонились, и Иван согласился принять нас на пару дней. Там он и рассказал нам перед камерой Ролана все подробности своей поездки в Ставрополь. Приняли его, как родного, и он, к радости своей, узнал, что у него есть в России братья и сестры, многочисленные племянники и даже один внук. Таких судеб, которые живыми нитями связывают наши две страны, немало. В XX веке эти нити в Стране Советов безжалостно рвали и нередко по живому. К счастью, это безумие мы сумели преодолеть.