Русь

Русь

Известный историк Николай Михайлович Карамзин в «Предании веков» повествует о князе Владимире (980–1014): «Владимирова набожность не препятствовала ему утопать в наслаждениях чувственных. Первою его супругою была Рогнеда, мать Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей; умертвив брата, он взял в наложницы свою беременную невестку, родившую Святополка; от другой законной супруги, чехини или богемки, имел сына Вышеслава; от третьей Святослава и Мстислава; от четвертой, родом из Болгарии, Бориса и Глеба. Сверх того, ежели верить летописи, было у него 300 наложниц в Вышегороде, 300 в нынешней Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности. Одним словом, летописец называет его вторым Соломоном в женолюбии».

Царь Иван Грозный и вовсе изводил своих жен, а на простых крестьянок, как пишет Елена Арсеньева в книге «Гарем Ивана Грозного», устраивал охоты, как на лис или зайцев, и подобные жертвы его сладострастия исчислялись сотнями, если не тысячами. Историк Сергей Михайлович Соловьев писал: «В сии годы необузданность Иоаннова явила новый соблазн в преступлении святых уставов церкви с бесстыдством неслыханным. Царица Анна скоро утратила нежность супруга, своим ли бесплодием или единственно потому, что его любострастие, обманывая закон и совесть, искало новых предметов наслаждения: сия злосчастная, как некогда Соломония, должна была отказаться от света, заключилась в монастыре Тихвинском и, названная в монашестве или в схиме Дариею, жила там до 1626 года; а царь, уже не соблюдая и легкой пристойности, уже не требуя благословения от епископов, без всякого церковного разрешения женился (около 1575 года) в пятый раз на Анне Васильчиковой. Но не знаем, дал ли он ей имя царицы, торжественно ли венчался с нею: ибо в описании его бракосочетаний нет сего пятого; не видим также никого из ее родственников при дворе, в чинах, между царскими людьми ближними. Она схоронена в Суздальской девичьей обители, там, где лежит и Соломония. Шестою Иоанновою супругою — или, как пишут, женищем — была прекрасная вдова, Василиса Мелентьева: он, без всяких иных священных обрядов, взял только молитву для сожития с ней! Увидим, что сим не кончились беззаконные женитьбы царя, ненасытного в убийствах и в любострастии!»

Де-юре гаремов на Руси не было, но де-факто в них состояла значительная часть женского населения. Безграничная власть позволяла хозяевам делать со своими крестьянами все, что им заблагорассудится. Феодальное право первой ночи существовало не только в Европе, но и цвело пышным цветом на необъятных российских просторах. Сенные девушки и прочие крестьянки и заикаться не смели о каких-либо правах, покорно исполняя прихоти господ.

Николай Семенович Лесков в романе «Тупейный художник» описывает, как измывался над крепостными актрисами орловский граф Каменский:

«„Камариновые же серьги“ у них был подарок и лестный, и противный. Это был первый знак особенной чести быть возведенною на краткий миг в одалиски владыки. За этим вскоре, а иногда и сейчас же, отдавалось приказание Аркадию убрать обреченную девушку после театра „в невинном виде святою Цецилией“, и во всем в белом, в венке и с лилией в руках символизированную innocence2 доставляли на графскую половину.

— Это, — говорила няня, — по твоему возрасту непонятно, но было это самое ужасное, особенно для меня, потому что я об Аркадии мечтала. Я и начала плакать. Серьги бросила на стол, а сама плачу и как вечером представлять буду, того уже и подумать не могу».

Цирюльник Аркадий, попытавшийся спасти свою возлюбленную, заплатил за это собственной жизнью, а расправа над дерзнувшей бежать актрисой свела ее с ума.

Императрица Екатерина II (1729–1796), как известно, могла выбрать для своих любовных утех любого из подданных. Некоторые из таких фаворитов после императорского «экзамена» становились весьма влиятельными людьми.

Григорий Распутин формально гарема не имел, но сексуальные «подвиги» сделали его ярким историческим персонажем.

Французский посол в Москве М. Палеолог вспоминал:

«Сцена имела место в салоне ресторана „Яр“, в Петровском парке. С Распутиным были два журналиста и три молодые женщины, из которых по крайней мере одна принадлежала к лучшему обществу Москвы.

Ужин начался около полуночи. Было много выпито. Балалаечники исполняли национальные мотивы. Сильно разгоряченный, Распутин принялся рассказывать с циничным воодушевлением о своих любовных похождениях в Петрограде, называя по фамилиям женщин, которые ему отдавались, раздевая их одну за другой, сообщая о каждой какую-нибудь интимную особенность, какую-нибудь смешную или скабрезную подробность.

После ужина балалаечников заменили цыганки. Распутин, совершенно пьяный, принялся рассказывать об императрице, которую он называл „старушкой“. Это смутило общество. Он продолжал нисколько не смущаясь. Показывая вышитый жилет, который он носил под кафтаном, он заявил:

— Этот жилет мне вышила „старушка“. Я делаю с ней все, что хочу.

Светская дама, затесавшаяся в эту авантюру, запротестовала, хотела уйти. Тогда он, взбешенный, катаясь, сделал непристойный жест.

Затем он кинулся к цыганкам. Те встретили его тоже не ласково. Он стал ругать их, вплетая в эти ругательства имя царицы.

Между тем участники оргии боялись быть скомпрометированными в подобном скандале, о котором говорил уже весь ресторан и полицейские последствия которого могли оказаться серьезными ввиду оскорбления императрицы.

Потребовали счет. Как только „человек“ принес счет, светская дама бросила на стол пачку рублей, суммой далеко превышавшую итог счета, и поспешно вышла. Цыганки вышли вслед за ней.

Остальное общество тоже скоро последовало за ними. Распутин вышел последним, бранясь, рыгая и шатаясь».

Тем не менее дар провидца и исцелителя, который приписывали Распутину, иногда находил удивительное подтверждение. Но даже если таковой дар у него и был, то пользовался им старец весьма расточительно:

«Между тем в Царицыне он лишил невинности монахиню, из которой взялся изгонять беса. В Казани он, пьяный, вышел из публичного дома, бичуя поясом бежавшую перед ним голую девицу, что вызвало большой скандал в городе. В Тобольске он обольстил благочестивую супругу инженера г-жу Л. и до того влюбил ее в себя, что она всем рассказывала о своей любви и хвасталась своим позором: это она познакомила его с утонченным развратом светских женщин. Благодаря этим беспрерывно повторяющимся подвигам, престиж его святости возрастал с каждым днем. На улицах, когда он проходил, падали на колени, целовали ему руки, прикасались к краю его тулупа…

В религиозных разглагольствованиях, которыми Распутин обычно прикрывает свой эротизм, постоянно повторяется одна идея: „Одним только раскаяньем мы можем спастись. Нам, значит, надо согрешить, чтоб иметь повод покаяться. Следовательно, если Бог посылает нам искушение, мы должны поддаться ему, чтобы обеспечить себе предварительное и необходимое условие плодотворного раскаяния… Впрочем, не было ли первым словом жизни и истины, которое Христос сказал людям: Покайтесь! Но как покаяться, предварительно не согрешивши?..“»

«Эстафету» Григория Распутина принял один из вождей советского государства Лаврентий Берия. Высматривая новых наложниц из окна своего автомобиля, он отчасти развил коммунистический лозунг о необходимости сделать общим все, включая женщин. Большинство его амурных «спецопераций» все еще хранятся в секрете во избежание скандальных разоблачений известных исторических персон.

Неофициальная полигамия была и остается повсеместным мировым явлением, не говоря уже о проституции.