Нара

Нара

Противоречие между частными инициативами и устаревшей системой образования, готовившей кадры управления, когда-то сформированной по китайскому образцу (как и все учреждения в первом японском гсоударстве), активное приобщение страны, которую еще многое удерживало в доисторической эпохе, к культуре и письменности, столь же сложным, как и в Китае, — быстро потребовали изменений в области образования и воспитания. Все это можно считать прообразом революции в эпоху Мэйдзи. Тогда, как и в Новое время, на протяжении длительного периода наблюдалась утечка мозгов на Запад — гигантский Китай представлялся одновременно и целым миром, и краем света. Жажда знаний проявлялась настолько страстно, что заставляла японцев, которые могли переплывать моря только на скверных кораблях с плоским днищем, забывать о страхе смерти. Гибель во время плавания представлялась нормой, а удачное достижение цели — исключением. Так, из четырнадцати экспедиций, отправившихся в VIII и IX веках, половина судов утонули вместе с людьми и грузом. Те, кто избежал риска при поездке туда и обратно, возвращались в Японию и обучали тому, чему научились сами. Таким образом, постепенно появлялись школы, и в результате увеличения их числа император Тэнти (668–671) назначил руководителя для координации их развития, то есть фуму-ясукаса-но-ками.

Вскоре император Тэмму (673–686) создал в столице университет (дайгаку) и одновременно с этим распорядился организовать подобное учреждение в каждом из куни. Знаменитый свод законов эры Тайхё (701) наконец провозгласил, что было бы хорошо, если бы в каждом клане полюбили учение, посвятили бы себя созданию национальной сети школ, программа которых отныне была официально определена. Университет столицы — тогда ею являлась Нара — принимал только ограниченное количество учащихся, всего четыреста пятьдесят.

В случае если места оставались вакантными, они могли быть заняты детьми простого происхождения. Куни-хакасэ и и-хакасэ обучали с определенными оговорками китайской философии и медицине; преподавали там также историю (кидэн-до), право (миохё-до), математику (сан-до) и каллиграфию (со-до). В каждой провинции школа, установленная по названной модели (кокугаку), давала подобное образование.

На дайгаку возлагалась ответственная задача обучать детей из высокопоставленных семейств, находившихся выше пятого ранга, которые сами фактически считались высокопоставленными особами; трудная задача стояла и перед фубито-бэ, преподавателями — потомками корейских ученых Атики и Вани, которые, согласно «Нихон сёки», обосновались в Японии в начале V века. Эти первые наставники в обучении китайской письменности в Японии официально назначались для того, чтобы составлять литературные сочинения.

Неизвестно, были ли написаны эти сочинения. Между тем открытия современной археологии позволяют утверждать, что письменность была известна в Японии уже в V веке. Первые предметы, па которые были нанесены китайские иероглифы, относятся к середине V века, в частности меч из кургана Фунаяма (Кумамото-кэн), а также к VI веку — зеркало из Сумида Хатиман Гу (Вакаяма-кэн).

Известно, что в молодом государстве Японии были два семейства, которые преданно отдавались каллиграфии. Это семейные объединения, члены которых занимались одинаковой неадминистративной деятельностью, носили одинаковую фамилию и образовали бэ, то есть клан, занимающийся определенной деятельностью, требующей специальных навыков. В эпоху Нара фубито-бэ Кавати, потомки Вани, уже отличались от специалистов японского происхождения фубито-бэ Ямато. Образованные люди в это время пользовались большим уважением. Врачевание было уделом лиц из кусури-бэ, то есть тех, кто принадлежал к клану врачей; лица, изучающие астрологию, набирались из семей потомственных гадателей (ура-бэ).

Сохранившиеся понятия китайского происхождения, которые использовались для того, чтобы определять эти первые шаги в системе образования, не должны, однако, создавать иллюзий. В молодом и жаждущем всего государстве, которое представлял двор Ямато, речь не шла о чистой науке, об «исследовании», если уж использовать современный термин. Эти преобразования предназначались прежде всего для формирования управленческих кадров, для обучения будущих чиновников, практические навыки которых для правильного функционирования государственных механизмов, без сомнения, были важнее, чем знания. Существование в «университете» специального отделения для изучения и составления календарей раскрывает эту специфику: действительно, в Китае всякое хорошее правительство начинало свою деятельность с проверки лунных циклов и подготовки хорошего календаря, чтобы решения главы государства и его народ интегрировались в универсальный космический ритм. Астрология, наконец, также становилась предметом, требующим специального образования, так как Япония унаследовала китайскую традицию гадания (это тоже!), для того чтобы лучше воздействовать на будущее или приспосабливаться к нему. Однако культура и управление не противопоставлялись: как и в Китае, хороший чиновник должен был быть теоретиком и практиком, энциклопедистом и гуманистом.

Не следует придавать слишком большого значения китайским и, главным образом, корейским учителям в начале становления японской культуры; уважение к наставнику, все еще живое на архипелаге, не кажется удивительным, если поразмыслить над тем, что в течение многих веков Япония сама охотно становилась ученицей своего могучего соседа Китая и его представителя Кореи. Конечно, усвоение иностранных ценностей, сколь полным бы оно ни было, проходило не всегда гладко. В зависимости от политических отношений с тем или иным корейским государством китайские идеи и искусства доходили до Японии в разной трансформации. Была ли война, менялись ли союзники, — менялось и содержание этих идей и культуры, контакты тормозились или вообще приостанавливались. Каждый момент китайской истории экспортировал в Японию свой новый образ. Наконец, Япония, все-таки оставаясь ученицей, осуществляла свой отбор культурных ценностей, иногда принимая их сразу, иногда спустя время; этому отбору, как правило, предшествовал более или менее длительный процесс исследования и новых мыслей, и новых технологий.

Первым инициатором политики систематических культурных заимствований и обучения, благодаря чему и приобрел известность, был знаменитый принц Сётоку, ставший героем детских сказок и легендарным персонажем, чем-то напоминающим образ Карла Великого на Западе. Ученик корейского бонзы и незаурядный мыслитель, он комментировал сутры. В 607 году он направил в Китай первую японскую дипломатическую и культурную миссию, которая заложила основу эволюции культуры и образования японцев.