Тайники у Березинской переправы

Во время трагической переправы через Березину часть «московской добычи» была, по слухам, зарыта и затоплена – вероятно, в нескольких местах.

Известно, что в течение нескольких послевоенных лет окрестные помещики заставляли своих крепостных нырять в воды Березины и отыскивать на дне реки брошенные французами драгоценности. Все, что удавалось найти – в основном золотые и серебряные вещи, – продавалось за бесценок.

В 1836 году в доме дворянина Станислава Рачковского на одной из окраинных улиц города Борисова остановились на постой четверо солдат-ветеранов, возвращавшихся по домам после двадцатипятилетней службы. Переночевав, они отправились дальше, за исключением одного – некоего Иоахима (Евхима), уроженца Могилевской губернии. Солдат серьезно занемог, и хозяин уложил его в постель.

Вечером, в Покров день, чувствуя, что силы оставляют его, Иоахим попросил хозяина прийти к нему. При разговоре присутствовал десятилетний сын Рачковского, Юлиан, которому на долгое время суждено было стать единственным хранителем тайны умиравшего солдата.

Оказалось, что Иоахиму уже однажды довелось побывать в Борисове – в ноябре 1812 года, когда близ города, на подступах к переправе через Березину у села Студенки происходило четырехдневное сражение между отступавшей наполеоновской армией и стиснувшими ее с трех сторон русскими войсками.

В ту пору Иоахим служил в 14-м егерском полку. Он и еще девять солдат были отправлены дозором в сторону от дороги, по которой шли войска. За перелеском в поле они увидели завязший в грязи крытый фургон, вокруг которого суетилось несколько неприятельских солдат. Очевидно, французы попробовали через поле добраться до переправы, но увязли и теперь безуспешно пытались выбраться. Увидев приближающихся русских солдат, французы бросили фургон и кинулись к переправе.

Иоахим одним из первых подбежал к брошенному фургону, откинул тяжелый полог и заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что фургон пустой, но потом он разглядел восемь небольших бочонков, в два ряда стоявших на дне повозки.

Солдаты выбили дно у одного из бочонков и не поверили своим глазам: бочонок был доверху заполнен золотыми монетами. То же самое было в остальных…

Ситуация не располагала к раздумьям: каждую минуту могли показаться либо французы, либо свои, и еще неизвестно, что было бы хуже. Несколько в стороне, неподалеку от берега реки, у двух дубов солдаты быстро выкопали яму, застелили ее кожаным пологом с фургона и высыпали туда золотые монеты из бочонков. Чтобы замаскировать свежевскопанную землю, над кладом развели костер.

А спустя два дня во время боев у переправы погибли пятеро из посвященных в тайну. Потом был заграничный поход через всю Европу… И так случилось, что к 1836 году Иоахим оказался единственным оставшимся в живых из тех десяти егерей. А теперь и он умирал – прямо неподалеку от заветного клада.

Солдат пообещал Рачковскому показать то место, где у двух дубов зарыто золото, но, увы, встать на ноги ему уже было не суждено, и болезнь унесла его в могилу. Перед смертью он просил Рачковского, если тот выроет клад, три раза в год заказывать общую панихиду за русских и французов, убитых в той войне.

Рачковскому было знакомо место захоронения клада, о котором говорил солдат. Правда, росшие там два дуба уже лет пятнадцать как срубили, но два больших пня все еще сохранились и могли служить ориентиром. Тем не менее он так и не решился выкопать клад.

Прошло несколько лет. Умер старик Рачковский, а его сын Юлиан Станиславович, слышавший все разговоры Иоахима с отцом, был «за политику» сослан в далекую Вятскую губернию. Вернуться в родные места Рачковскому-младшему разрешили, когда ему уже было за семьдесят. Все эти годы он хранил тайну золотого клада, зарытого у двух дубов, и лишь преклонный возраст заставил его нарушить молчание. В 1897 году он направил в Петербург докладную записку о кладе на имя министра земледелия и государственных имуществ. Оттуда его записку переслали в Археологическую комиссию, откуда спустя некоторое время пришел ответ: сообщение Рачковского «принято к сведению». На его последующие обращения туда с предложением своих услуг и просьбой начать раскопки комиссия вообще не сочла нужным отвечать.

Тогда Рачковский обратился к почетному председателю Археологической комиссии графине Прасковье Сергеевне Уваровой. Ответ снова разочаровал его, в нем говорилось: «Ни Петербургское, ни Московское археологическое общество – никто из нас не пускается в такие дела, ибо мы по уставу преследуем только ученые цели, предоставляя кладоискательство частным лицам или правительству».

Но Рачковский упорно продолжал писать во все инстанции, пока наконец Министерство внутренних дел не дало ему разрешение на раскопки сроком на один год.

С того далекого дня, когда солдаты зарыли клад, прошло уже восемьдесят пять лет. Берега Березины, ежегодно заливаемые весенним паводком, неузнаваемо изменились. Поэтому найти то место, где некогда стояли два дуба, было уже невозможно. Тем не менее на свои собственные средства старик нанял нескольких землекопов, те потыкали землю железными щупом, покопались наугад в двух-трех местах. На том поиски Рачковского и кончились.

Но клад у Березинской переправы продолжают искать и в наши дни. Сегодняшние кладоискатели оснащены гораздо лучше, чем во времена Рачковского. Поэтому точку на этом деле ставить рано. И вдруг однажды под лопатой искателей сокровищ блеснут золотые монеты, зарытые в холодном ноябре 1812 года солдатом Иоахимом и его товарищами…

История с кладом Иоахима – не первое и не единственное свидетельство о тайниках у Березинской переправы. В 1821 году в Министерство внутренних дел великого герцогства Баденского было доложено о просьбе трех жителей герцогства – врача Леопольда Баугефера, юриста Йозефа Рихтера и бывшего солдата наполеоновской армии, 45-летнего обойщика Якоба Кенига – выехать в Россию для отыскания клада: четырех бочонков с золотом, которые везли три баденских солдата, служивших в корпусе «маршала фон Экмюль» – маршала Даву, князя Экмюльского. При переправе через Березину стремительное наступление русских войск вынудило баденцев закопать золото в какой-то роще неподалеку от города Борисова. При этом они для памяти зарисовали план местности, на котором были обозначены река, дорога, роща, близлежащая усадьба и ее название.

Поздно вечером солдаты прибыли к переправе в Студенку и на другой день, 28 ноября, переправились на левый берег Березины. А утром 29 ноября в 9 часов мосты через Березину были сожжены.

К 1821 году из этих трех солдат в живых оставался только один – 45-летний Якоб Кениг из Ульма.

В 1823 году Кениг, Баугефер и Рихтер получили разрешение на поездку в Россию и 4 ноября приехали в Петербург. Русское правительство выделило им на поиски 2500 рублей и гарантировало помощь местных властей и свободный вывоз причитающейся баденцам половины найденных денег за границу. Другая половина подлежала сдаче в русскую казну.

26 ноября кладоискатели на тройке в сопровождении капитана Фридерикса, адъютанта начальника Главного штаба гвардии, отправились в Борисов. Кенигу удалось быстро найти знакомую местность, место переправы, господский двор, расположенный у самой реки. Но, сверившись с планом, Кениг растерянно признался, что он не знает, та ли эта река, действительно ли на берегу Березины находится нужный ему Борисов и нет ли здесь еще какого-нибудь Борисова? Одно он помнил хорошо: «тот» Борисов находился в трех милях от Минска.

Фредерикс пытался выяснить, через какие селения проезжал Кениг со своими товарищами осенью 1812 года. Но кроме Смоленска, Жодина, Борисова и Белостока он ничего не смог вспомнить. Не помог и план. Две недели поисков ни к чему не привели, и кладоискатели возвратились обратно.

Весьма любопытна и следующая история. В мае 1830 года к русскому послу в Париже графу Поццо ди Борго обратились с просьбой о выдаче паспортов для поездки в Россию парижане Жаккас и Шен. По их словам, им известно о бочке с золотом и драгоценными камнями, укрытой французами где-то на берегу Березины. Из-за Июньской рволюции 1830 года это предприятие было отложено. Но в марте 1831 года Жаккас снова явился в русское посольство и передал графу Поццо ди Борго приблизительный план местности, где укрыто сокровище, прося переправить этот план в Петербург. 31 августа 1831 года этот план поступил во II отделение жандармерии.

Неизвестно, что предприняли по этому делу в Петербурге, но есть основания предполагать, что дело без последствий не осталось. Известно, что в начале XX века в Борисове и его окрестностях рассказывали про клад, относящийся к эпохе наполеоновского нашествия. Речь шла о затопленном французами в каком-то болоте в Борисовском уезде ящике с золотом и драгоценными камнями. Его не раз пытались достать местные крестьяне. Местонахождение клада было известно многим. В частности, в 1910-х годах тайной этого клада владел некто Рафаил Сандюк, бывший служащий интендантства в Петербурге, проживавший в 1912 году в Варшаве на улице Злотой. Вполне вероятно, что и Жаккас в 1831 году, и Сандюк в 1912 году располагали сведениями об одном и том же кладе. На это указывает как местонахождение клада, так и его состав: «золото и драгоценные камни».

В окрестностях Борисова таятся не только клады французов. Известно, например, что, отступая в июне 1812 года к Бобруйску, Багратион приказал начальнику Борисовского укрепленного района полковнику Грессеру «как только неприятель приблизится к городу, не ожидая других повелений, заклепать все пушки, бросить их в воду и с командою отступить в Бобруйск». Этот приказ был исполнен полковником Гессером 30 июня 1812 года. А пушки, вероятно, до сих пор лежат где-то на дне Березины…