Лоуренс Харрисон Способствуя прогрессивным преобразованиям в культуре

Ускользнув от внимания американских академических кругов, новая парадигма, главную роль в которой играют культурные ценности и институты, постепенно заполняет эвристический вакуум, оставшийся после крушения «теории зависимости». Пионером в практическом применении «культурной парадигмы», а также в изощренных инициативах, направленных не только на ускорение экономического роста, но и на укрепление демократических принципов вкупе с социальной справедливостью, выступает Латинская Америка. Помимо этого, «культурная парадигма» имеет приверженцев в Африке и Азии.

Неудивительно, что многие аналитики, изучавшие в последние три десятилетия азиатское экономическое чудо, пришли к выводу о том, что «конфуцианские» ценности — такие как устремленность в будущее, добросовестный труд, хорошее образование, личные добродетели и усердие, — сыграли решающую роль в успехах Азии. (Подобные ценности, напоминающие нам о протестантской этике, присущи не только конфуцианству, но также различным культам почитания предков, даосизму и некоторым другим религиозным системам.) Однако культурные трактовки упомянутых экономических свершений до недавнего времени игнорировались — подобно тому, как нарочито не замечались латиноамериканскими интеллектуалами и политиками успехи Азии на мировых рынках, не укладывающиеся в привычные рамки «теории зависимости». Сейчас, правда, Латинская Америка в основном усвоила азиатские экономические уроки. Сегодня этот континент пытается ответить на следующий вопрос: если экономическую недоразвитость, авторитарную политическую традицию и глубочайшую социальную несправедливость нельзя объяснить ссылками на империализм и зависимость, то в чем же подлинная причина всех этих явлений?

Впервые этот вопрос был поднят венесуэльским писателем Карлосом Рангелем в книге, вышедшей в середине 1970-х годов на французском и испанском языках и называвшейся «От благородного дикаря к благородному революционеру». (В английском переводе она называлась несколько иначе.)¹ Рангель был не первым латиноамериканцем, убедившимся в том, что традиционные иберо-американские ценности и установки, а также отражающие и усиливающие их институты являются главной причиной «провала» Латинской Америки в сравнении с «успехом» Соединенных Штатов и Канады. К схожим выводам приходили и другие мыслители континента. В конце XVIII века среди них был, в частности, Франсиско Миранда, помощник Боливара, а сам Боливар пришел к аналогичным воззрениям три десятилетия спустя. Во второй половине XIX века в том же ряду — выдающиеся аргентинцы Хуан Баутиста Альберди и Доминго Фаустино Сармьенто, а также чилиец Франсиско Бильбао. В начале XX века подобные позиции отстаивал никарагуанский интеллектуал Сальвадор Мендьета.

Испанцы, пытавшиеся анализировать медленные темпы модернизации своей страны (Хосе Ортега-и-Гассет, Фернандо Диас Плаха, Мигель де Унамуно и Сальвадор де Мадарьяга), также делали выводы, вполне применимые в латиноамериканском контексте.

Книга Рангеля, снабженная предисловием Жана Франсуа Ревеля, в котором подчеркивалась неспособность латиноамериканцев к самокритике, вызвала негодование интеллектуалов континента и в основном была проигнорирована североамериканскими и европейскими исследователями. Тем не менее, эта работа оказалась переломной. В 1979 году нобелевский лауреат Октавио Пас разъяснял контраст между двумя Америками в следующих выражениях: «Одна, англоязычная Америка, стала дочерью традиции, положившей начало современному миру— Реформации со всеми ее социальными и политическими последствиями, а также демократии и социализму. Другая, испано- и португалоязычная Америка — дитя вселенской католической монархии и Контрреформации».²

Эхо рассуждений Рангеля можно найти в опубликованной в 1994 году книге Клаудио Велиза «Новый мир готической лисицы»,³ в которой сопоставляются судьбы англо-протестантского и иберо-католического наследия в Новом свете. Автор описывает новую парадигму, используя слова выдающегося перуанского писателя Марио Варгаса Льосы. Последний утверждает, что экономические, образовательные и правовые реформы, столь необходимые для модернизации Латинской Америки, не станут эффективными до тех пор, «пока им не будет предшествовать преобразование обычаев и традиций, всего сложного комплекса привычек, знаний, образов и форм, которые в совокупности составляют «культуру». Культура, в рамках которой латиноамериканцы сегодня живут и действуют, не является либеральной и тем более демократической. На континенте есть демократические правительства, но институты, рефлексы, менталитет Латинской Америки далеко не демократичны. Они остаются популистскими, олигархическими, абсолютистскими, коллективистскими, догматическими, перегруженными социальными и расовыми предрассудками, совершенно нетерпимыми к политическим противникам и претендующими на худшую монополию из всех возможных — монополию на истину».⁴

Новейший бестселлер Латинской Америки, «Пособие для идеального латиноамериканского идиота»,⁵ посвящен авторами (колумбийцем Плинио Апулео Мендосой, сыном Варгаса Льосы Альваро и кубинским изгнанником Карлосом Альберто Монтанером) все тем же Рангелю и Ревелю. Книга высмеивает латиноамериканских интеллектуалов XX столетия, пропагандировавших идею, согласно которой во всех бедах континента виноват империализм. Среди последних следующие громкие имена: Эдуардо Галеано — уругвайский автор нашумевшей книги «Вскрытые вены Латинской Америки»,⁶ Фидель Кастро, Че Гевара, Фернандо Энрике Кардозо — нынешний президент Бразилии, Густаво Гутьеррес — основатель «теологии освобождения». Мендоса, Монтанер и Варгас Льоса убедительно доказывают, что реальные причины отсталости континента следует искать в головах латиноамериканцев.

В своей следующей книге «Творцы нищеты»⁷ — упомянутые авторы анализируют пагубное влияние традиционной культуры на поведение шести элитных групп: политиков, военных, предпринимателей, духовенства, интеллектуалов и революционеров (подробнее об этом см. статью Монтанера, вошедшую в настоящий сборник).

Недавняя работа Монтанера — «Давайте не потеряем впустую и XXI век»⁸ — посвящена тем издержкам, которые выпали на долю Латинской Америки из-за нежелания усвоить культурные и политические уроки передовых демократий. В вышедшей в 1999 году книге «Культурные условия экономического развития»,⁹ принадлежащей перу аргентинского интеллектуала и медиа-знаменитости Мариано Грондоны, противопоставляются друг другу восприимчивые к развитию и отторгающие развитие культуры, то есть Соединенные Штаты вкупе с Канадой, с одной стороны, и Латинская Америка — с другой.

Разумеется, по мере демократических и рыночных преобразований, идущих на континенте в последние пятнадцать лет, господствующие в Латинской Америке ценности и установки постепенно меняются. Культура региона трансформируется под воздействием целого ряда сил, включая описанные в настоящей главе духовные веяния, глобализацию экономики и средств коммуникации, подъем евангелического протестантизма. (Протестанты сегодня составляют более 30 процентов населения Гватемалы и около 20 процентов — Бразилии, Чили и Никарагуа.)¹⁰

Книги, утверждающие новую парадигму, и еженедельные газетные колонки Монтанера (он один из самых известных журналистов, пишущих на испанском языке) уже оказали большое влияние на латиноамериканцев. Но в Соединенных Штатах, Канаде и Западной Европе о них практически ничего не знают. Поколение латиноамериканцев, выросшее на «теории зависимости» или на иных концепциях, исходящих из того, что решение проблем континента зависит от великодушия США, считает культурные трактовки неприемлемыми. На одном из семинаров мне довелось услышать видного американского специалиста, называвшего культурные объяснения «вводящими в заблуждение»; на другом форуме утверждалось, что культура не имеет никакого отношения к эволюции континента; на третьем говорилось, что разобраться в запутанной политической истории Венесуэлы с помощью культурных факторов просто невозможно. Боливар, полагаю, с этим едва бы согласился.

Значение упомянутой выше книги Рангеля для меня бесспорно, поскольку, не прочитай я ее, моя первая работа — «Отсталость как состояние ума: случай Латинской Америки»,¹¹ — опубликованная в 1985 году, вряд ли была бы написана. Моя последняя монография — «Панамериканская мечта»,¹² — испанское издание которой увидело свет в 1999 году, также посвящена Рангелю.

Каким образом культура влияет на общественный прогресс

В «Панамериканской мечте» выделены десять ценностей (установок, состояний ума), которые отличают прогрессивные культуры от статичных. Вот эти ценности:

1. Нацеленность в будущее. Прогрессивные культуры устремлены в будущее, в то время как статичные культуры ориентированы на настоящее или прошлое. Нацеленность в будущее означает прогресспстское видение мира, предполагающее способность человека влиять на свою судьбу, вознаграждение добродетелей уже в этой жизни, позитивное видение экономики, в рамках которого богатство постоянно наращивается.

2. Труд и успех. В прогрессивных культурах, в отличие от статичных культур, труд и приносимые им плоды считаются главным фактором преуспеяния. В обществах первого типа работа упорядочивает повседневную жизнь, а трудолюбие, творчество и стремление к успеху не только вознаграждаются финансово, но и приносят удовлетворение и самоуважение.

3. Бережливость. В прогрессивных культурах эта добродетель является матерью инвестиций (и финансовой безопасности), в то время как в статичных культурах в ней видят угрозу уравнительным порядкам.

4. Образование. В прогрессивных культурах в образовании усматривают ключ к прогрессу, в то время как в статичных культурах оно считается второстепенной, элитарной ценностью.

5. Поощрение способностей. В прогрессивных культурах индивидуальные способности выступают важнейшим фактором личного карьерного роста; в статичных культурах эту роль выполняют социальное происхождение и связи.

6. Общественная солидарность. В прогрессивных культурах радиус общественной идентификации и доверия выходит за пределы семьи и объемлет более широкое социальное целое. В традиционных же культурах сообщество ограничивается семейными рамками. Социальные системы с небольшим радиусом идентификации и доверия более склонны к коррупции, непотизму, налоговым нарушениям и не тяготеют к филантропии.

7. Строгость этических норм. Поведенческие кодексы, принятые в прогрессивных культурах, обычно более ригористичны. По классификации организации «Transparency International», все передовые демократии (за исключением Бельгии, Италии, Тайваня и Южной Кореи) входят в число 25 наименее коррумпированных стран. Государства «третьего мира» в этом списке представлены лишь Ботсваной и Чили.

8. Справедливость и честность. В межличностных отношениях, отличающих прогрессивные культуры, эти качества являются наиболее ожидаемыми. И, наоборот, для статичных культур справедливость, подобно персональному успеху, представляет собой функцию, реализуемую только за деньги или в силу личных связей.

9. Рассредоточение власти. В прогрессивных культурах власть обычно рассредоточена по горизонтали, а в статичных культурах она сконцентрирована и реализуется вертикально. В данном отношении весьма характерен проведенный Робертом Патнэмом анализ различий между Северной и Южной Италией.¹³

10. Секуляризм. В прогрессивных культурах влияние религиозных институтов на общественную жизнь незначительно, в то время как в статичных культурах оно зачастую весьма существенно. В первых из них поощряются разногласия и плюрализм, а во вторых — ортодоксия и конформизм.

Разумеется, перечисленные десять факторов представляют собой обобщение и идеализацию, а в реальности культуры бывают не только «черными» и «белыми». Культурный спектр более широк, оттенки в нем зачастую перемешиваются. Едва ли есть страны, которые по всем показателям получили бы только «десятки» или «единицы». Но, тем не менее, почти все развитые демократии или отличающиеся высокими достижениями этнические и религиозные группы, подобные мормонам, обосновавшимся в США и других местах иммигрантам из Юго-Восточной Азии, евреям, сикхам или баскам, заслуживают куда более значимых показателей, нежели подавляющее большинство стран «третьего мира».

Отсюда напрашивается вывод о том, что приоритетным фактором является все же стремление к развитию, а не культурные традиции как таковые. Тот же аргумент применим и к упомянутому выше списку «Transparency International». Действительно, каузальная связь между прогрессом и культурой довольно сложна и разнообразна. Могущество культуры, однако, явственно обнаруживается в тех странах, где экономические успехи этнических меньшинств заметно превосходят достижения большинства — как получилось, например, с китайцами в Таиланде, Индонезии, Малайзии и на Филиппинах. Оно наблюдается и в Коста-Рике, где в условиях развивающейся экономики расцвели демократические институты. По мнению Патнэма, эволюция Италии на протяжении многих столетий убедительно доказывает, что культурные ценности оказывали на нее гораздо большее влияние, чем экономические факторы. К тому же выводу приходит и Грондона в упоминавшейся выше книге «Культурные условия экономического развития».

Предложенный мной список факторов развития не претендует на абсолютную полноту. В той типологии культур, которую разработал Грондона, насчитывается двадцать факторов, причем многие из них совпадают с моими. Но из приведенных десяти пунктов, по крайней мере, видно, какие аспекты «культуры» способны влиять на социальную эволюцию. Более того, сторонники новой парадигмы как в Латинской Америке, так и в Африке склонны списывать медленные темпы модернизации своих стран именно на засилье традиционных ценностей и установок. Подобные взгляды вполне согласуются с исследованием Южной Азии Гуннаром Мюрдалем и исламского мира Бернардом Льюисом, не говоря уже о воззрениях таких искушенных культурологов, как Алексис де Токвиль, Макс Вебер и Эдвард Банфилд. Работа «Демократия в Америке» особенно актуальна для тех, кто выступает против преувеличения роли географических или институциональных факторов в демократическом развитии:

«Европейцы переоценивают влияние географии на устойчивость демократических установлений. Кроме того, слишком большое значение они приписывают законам, и слишком малое — нравам… Если на страницах этой книги мне не удалось убедить читателя в важности практического опыта американцев, их привычек, обычаев, мнений, — словом, всего того, что именуют нравами, — значит, цель моей работы не была достигнута».¹⁴

Культурные интерпретации применительно к другим регионам

В 1968 году Гуннар Мюрдаль опубликовал работу «Азиатская драма: исследование в области нищеты»,¹⁵ написанную после десятилетнего изучения стран Южной Азии. В ней был сделан вывод о том, что культурные факторы, прежде всего религиозные, выступают главным препятствием на пути модернизации. И дело не только в том, что они предопределяют способы предпринимательской деятельности; культура пронизывает и консервирует любое политическое, экономическое и социальное поведение. Мюрдаль пишет, что кастовая система «закрепляет существующее неравенство» и «усиливает господствующее в обществе отвращение к физическому труду».¹⁶ По его мнению, ограниченный радиус социальной идентификации и доверия порождает коррупцию и непотизм.

Мюрдаль критикует антропологов и социологов за их неспособность «разработать всеобъемлющую систему теорий и концепций, необходимых для научного исследования проблемы развития», признавая при этом, что «установки, институты, образы жизни и, рассуждая более широко, культура в целом… гораздо сложнее поддаются систематическому анализу, нежели так называемые экономические факторы»¹⁷ Автор призывает к культурным новациям под эгидой правительств, прежде всего в образовательной системе.

Темпы модернизации в большинстве исламских стран всегда были достаточно медленными. Неграмотность, в первую очередь женская, до сих пор довольно высока, так же как детская смертность и темпы прироста населения. Несмотря на наличие курдской проблемы, а также активность фундаменталистов, Турция остается единственным государством мусульманской культуры — безусловно секулярным, — отвечающим современным стандартам плюралистической демократии. Относительно процветает Малайзия, но ее экономические достижения приходятся в основном на долю китайского меньшинства, составляющего всего 32 процента населения. Нефтедобывающие страны (Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты и Кувейт) живут в изобилии, оставаясь при этом весьма традиционными во многих отношениях. Сказанное подтверждается, в частности, тем фактом, что половина саудовских женщин по-прежнему неграмотна¹⁸

Отсутствие прогресса в современном исламском мире резко контрастирует с той социальной энергетикой, которая отличала ислам после основания его пророком Мухаммедом в VII веке, а также в период расцвета Османской империи в XV–XVI веках. Среди тех, кто объясняет упадок ислама культурными факторами, видное место занимает Бернард Льюис. Особое внимание он уделяет тем последствиям, которые имело предпринятое мусульманскими учеными в IX–XI веках «закрытие ворот ижтихада» (то есть отказ от независимой трактовки Корана). В результате, указывает этот автор, предпринимательство, экспериментирование и оригинальность оказались на периферии, а фаталистическое мироощущение вышло на первый план.¹⁹

Подвергнув анализу африканскую культуру, Даниэль Этунга-Мангеле установил, что бедность, авторитаризм и социальная несправедливость, присущие Африке, обусловлены традиционными культурными ценностями и установками. Среди них выделяются:

• в высшей степени централизованные и вертикальные традиции власти

• сосредоточенность на прошлом и настоящем, а не на будущем

• отрицание «тирании времени»

• нежелание работать («африканцы работают, чтобы жить, а не живут, чтобы работать»)²⁰

• негативное отношение к индивидуальной инициативе, личным достижениям и умению делать сбережения

• вера в колдовство, питающая иррационализм и фатализм

Для тех, кто рассматривает создание институтов в качестве оптимального пути разрешения проблем «третьего мира» (таких людей особенно много в международных финансовых организациях), Этунга-Мангеле приводит афоризм, напоминающий об изысканиях Токвиля: «Культура — мать, а институты — ее дети».

Около десяти лет назад Сальваторе Терези, основатель Европейского института администрации бизнеса (французская аббревиатура INSEAD), провел опрос представителей частного и общественного сектора Сицилии. В ходе исследования он пытался разобраться в причинах неразвитости острова. Результаты этой работы напрямую отсыпали к тем выводам, которые Эдвард Банфилд сделал в 1958 году в своей книге об итальянской деревне: в сицилийской культуре преобладают «беспредельный» индивидуализм, недоверчивость и подозрительность.²¹ Как и в африканской культуре, ценностная система Сицилии подавляла сотрудничество и не поощряла конкуренцию, в которой усматривалась «агрессия». Кооперацию и состязательность здесь подменил сговор частных лиц с государством. Применительно к Латинской Америке Эрнандо де Сото назвал подобное явление «меркантилизмом».²²

Упомянутое исследование выделило и другие культурные факторы из того же ряда: замкнутость в настоящем, неспособность к стратегическому планированию, отсутствие предприимчивости, засилье патронажных отношений. Итоги опроса, потрясшие сицилийскую элиту, послужили стимулом для долгосрочной программы, нацеленной на преобразование ценностей и установок, а также на совершенствование менеджмента, планирования, координации и предпринимательства.

Преобразуя традиционные культуры

Отчасти благодаря воздействию авторов, работающих в духе «новой парадигмы», а отчасти из-за личного опыта, приводящего к аналогичным выводам, все большее число жителей Латинской Америки и других областей земного шара обращается к пропаганде и утверждению прогрессивных ценностей и установок.

Октавио Мавила в течение трех десятилетий занимался продажей автомобилей «Хонда» в Перу. Человек, к семидесяти годам добившийся весьма многого, Мавила много раз посещал Японию. В конце концов он пришел к выводу, что единственное по-настоящему серьезное различие между Перу и Японией состоит в том, что японских детей приобщают к прогрессивным ценностям, а перуанских — нет. В 1990 году он основал в Лиме Институт развития человека (испанская аббревиатура INDEHU). Эта организация должна была внедрять в жизнь перуанцев «десять заповедей развития», среди которых любовь к порядку и чистоте, пунктуальность, ответственность, предприимчивость, честность, уважение к правам других, уважение к закону, трудовая этика, бережливость. Курсы, подготовленные институтом, посетили более двух миллионов человек.

Проповедь «заповедей развития» не ограничивается пределами Перу. В двух последних администрациях Никарагуа министерство образования возглавлял Умберто Белли, считавший перечисленные выше нормы основой предлагаемой им программы образовательных реформ. Рамон де ла Пена, ректор пользующегося большим престижем в Мексике Института высоких технологий (испанская аббревиатура ITESM), находящегося в Монтеррее, также пропагандирует «десять заповедей» среди своих студентов.

Эффективность евангелического подхода к культурным преобразованиям нуждается в практической поддержке. Как заметил Луис Угальде, ректор Католического университета Каракаса (Венесуэла), иезуит, если дети, усвоив со школьной скамьи прогрессивные ценности, позже обнаруживают их несоответствие социальной действительности, результат такой проповеди будет плачевным. Вот почему ректор, убежденный в исключительной важности ценностных подходов и установок, поддерживает антикоррупционную кампанию в правительстве и бизнесе.

По моему убеждению, коррупция в значительной мере представляет собой культурный феномен, обусловленный такими факторами, как ограниченный радиус социальной идентификации и доверия, которые ведут к ущербному восприятию сообщества и «эластичности» этических норм. Данный вывод подтверждается и в статье Сеймура Липсета и Габриэля Ленца, опубликованной в нашем сборнике. Для Латинской Америки коррупция стала одной из центральных проблем. В начале марта 1998 года Организация американских государств приняла Всеамериканскую конвенцию против коррупции, четырнадцатистраничный документ, к концу того же года ратифицированный тринадцатью странами. Разумеется, мало кто ожидает, что эта инициатива сама по себе решительно сократит масштабы коррупции, поскольку среди поддержавших ее — четыре из пяти латиноамериканских стран (Парагвай, Гондурас, Венесуэла и Эквадор), которые входят в десятку самых коррумпированных согласно рейтингу «Transparency International». (Пятая страна, Колумбия, пока не ратифицировала конвенцию.) Исключительно важно, однако, что сейчас коррупции уделяют гораздо больше внимания, чем в те недалекие времена, когда ею интересовался только Мировой банк и прочие структуры, поддерживающие развитие.

Обостряется внимание и к гендерной проблематике, бросающей вызов традиционной «культуре мачо». Женщины Латинской Америки все более приобщаются к гендерной демократизации, охватившей в последние десятилетия страны «первого мира». Они объединяются, выдвигая инициативы, направленные на преодоление сексизма, отводящего им второстепенное место в обществе. В нескольких государствах удалось смягчить в пользу женщин законы, касающиеся родительских прав, собственности, разводов, а в девяти государствах предусмотрены обязательные электоральные квоты для кандидатов-женщин. И хотя такое законодательство не везде работает одинаково эффективно, его появление говорит о том, что гендерная революция и связанный с ней пересмотр традиционных ценностей наконец-то достигли Латинской Америки.

В последние годы на континенте спонтанно возникали и другие организации, среди целей которых числилось внедрение культурных новаций. В данной связи можно привести следующие примеры:

• Мексиканская женская организация «Общественная поддержка» (испанская аббревиатура ENLACE) располагает довольно широким членством, но весьма скудными ресурсами, направляемыми в основном на переработку школьных программ. В частности, в учебные курсы внедряются представления о ценности семьи и важности образования.

• Лидеры Центрального объединения кооперативов, действующего в Баркисимето (Венесуэла), убеждены, что реальный прогресс сельских регионов страны невозможен без преобразования традиционных ценностей и установок, которые разделяют крестьяне.

• Общественные организации Колумбии, Коста-Рики и Мексики активно пропагандируют и реализуют на практике идеи филантропии. В предыдущие годы филантропическая деятельность в Латинской Америке почти не осуществлялась, что свидетельствовало об узком радиусе социальной идентификации и доверия, присущем традиционным культурам.

• Аргентинская группа «Гражданская власть», состоящая в основном из адвокатов, считает своими главными целями воспитание гражданской ответственности и вовлеченности, а также борьбу с коррупцией.

Культурные новации внедряют и другие профессионалы. Психиатр из Коста-Рики Луис Диего Эррера сосредоточил свое внимание на формировании личности и передаче культурных ценностей в детстве. Целая сеть политологов и социологов, причастная к всемирным опросам по изучению ценностей, отслеживает изменения ценностных ориентиров и установок. Среди них — Мигель Басаньес, мексиканец, возглавляющий американскую организацию «Marketing and Opinion Research International», и Марита Карбальо, глава службы Гэллапа в Аргентине.

Многие из этих практиков и теоретиков, включая Монтанера, Грондону и Угальде, знают друг друга благодаря двум симпозиумам, посвященным роли культурных факторов в развитии Латинской Америки. Первый из них состоялся в Центральноамериканском институте деловой администрации в Коста-Рике в 1996 году, второй — в штаб-квартире Мирового банка в Вашингтоне два года спустя. Среди выступавших на гарвардском симпозиуме, материалы которого послужили основой для настоящей книги, есть люди, участвовавшие, по меньшей мере, в одном из предыдущих форумов. Это Монтанер, Грондона, Этунга-Мангеле, Фэйрбенкс, Инглхарт, Линдсей и автор этих строк.

В 1983 году в Кембридже, штат Массачусетс, Майкл Портер основал консалтинговую компанию «Монитор». Она быстро развивалась и вскоре стала весьма влиятельной на своем поприще, особенно в «третьем мире». Майкл Фэйрбенкс и Стейс Линдсей, подготовившие две главы настоящей книги, разработали специальную методику по замеру конкурентоспособности стран мира. Их же перу принадлежит и книга «Вспахивая целину», вышедшая в 1997 году.²³ Ее название заимствовано из завещания Боливара, написанного в 1830 году: «Любому, кто делает революцию [в Латинской Америке], приходится поднимать целину».

И Фэйрбенкс, и Линдсей имеют опыт практической работы в «третьем мире»: первый в Африке, второй — в Центральной Америке и Карибском бассейне. Консультируя своих партнеров, они вскоре поняли, что традиционный подход к конкуренции, предполагающий такие составляющие, как анализ рынка, определение потребительских ниш и тому подобное, отнюдь не гарантирует фирмам развивающихся стран высокую конкурентоспособность. Постепенно ими был сделан вывод о том, что главной проблемой являются «незримые» факторы, коренящиеся в культурных ценностях и установках. После этого Фэйрбенкс и Линдсей предложили новый подход к консультированию, опирающийся на ментальные модели. Главной целью здесь выступало преобразование традиционных ментальных моделей, препятствующих творчеству и эффективности, без которых конкуренция и экономический рост просто невозможны.

Реконструкцией ментальных моделей вдохновляется и Лионель Соса; для него основной референтной группой выступают латиноамериканцы, перебравшиеся в Соединенные Штаты. В своей книге 1998 года «Американская мечта»²⁴ этот автор, по происхождению мексиканец, создал своеобразный каталог ценностей и установок, не позволяющих его соотечественникам добиться среднеамериканского уровня процветания. Мы уже сталкивались с чем-то подобным.

• Смирение бедных: «Быть нищим — значит заслужить себе Царство небесное. Быть богатым — обречь себя на адские муки. Страдание в этой жизни есть благо, поскольку в следующей жизни обретешь вечное воздаяние».²⁵

• Пренебрежение к образованию: «Девочкам оно вообще не нужно — им все равно выходить замуж. А мальчики? Им бы лучше работать, помогать семье».²⁶ Здесь уместно упомянуть, что в США до 30 процентов испаноязычных детей не в состоянии закончить среднюю школу; это гораздо выше аналогичного показателя как белых, так и черных американцев.

• Фатализм: «Личная инициатива, стремление к достижениям, уверенность в себе, амбициозность и агрессивность — все эти качества бесполезны, когда торжествует установка на подчинение воле Божьей… Добродетели, без которых невозможно преуспеть в американском бизнесе, в глазах церкви, которую посещают «латинос», выглядят грехом».²⁷ Здесь приходится вспомнить о том факте, что число испаноязычных американцев, имеющих собственное дело, гораздо ниже среднего по стране.

• Недоверие к людям, не входящим в семейный круг, обусловило незначительные размеры бизнеса, принадлежащего американцам испанского происхождения.

В конце книги Соса представляет программу достижения успеха, основанную на «двенадцати добродетелях удачливых “латинос”».²⁸ Они очень напоминают «десять заповедей развития» Октавио Мавилы.

Резюме

Важное и многообещающее духовное веяние, касающееся культуры и культурных новаций, распространяется сегодня по всему миру. Оно затрагивает как отсталые страны, так и бедные меньшинства в богатых странах. Упомянутая тенденция не нова. Она берет начало в трудах Банфилда, Вебера, Токвиля и Монтескье. Предлагаемые в ее рамках подходы помогают понять, почему одни страны и религиозно-этнические группы добиваются больших успехов, чем другие, причем не только в экономике, но и в консолидации демократических институтов и обеспечении социальной справедливости. Их уроки все чаще находят практическое применение, особенно в Латинской Америке. Более того, они указывают путь к процветанию подавляющему большинству жителей земного шара, для которых благополучие, демократия, социальная справедливость все еще остаются недоступными.

Сведения об авторах

Рональд Инглхарт — профессор политологии и директор программ Института социальных исследований при Университете штата Мичиган. Принимал активное участие в основании европейской социологической службы «Евробарометр»; возглавляет наблюдательный совет Всемирного опроса по изучению ценностей. Среди его последних работ — Modernization and Postmodernization: Cultural, Economic, and Political Change in Forty-Three Societies; Human Values and Beliefs: A Cross-Cultural Sourcebook (в соавторстве с Мигелем Басаньесом и Алехандро Морено).

Дэвид Ландес — историк экономики, профессор истории и экономики Гарвардского университета. Автор следующих книг: Bankers and Pashas: International Finance and Imperialism in Egypt, The Unbound Prometheus: Technological Change, 1750 to the Present; Revolution in Time: Clocks and the Making of the Modern World; The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are So Rich and Some So Poor. В настоящее время исследует роль семьи в развитии предпринимательства.

Габриэль Салман Ленц — политолог. Работает под началом Сеймура Мартина Липсета в Университете Джорджа Мэйсона и Международном научном центре имени Вудро Вильсона.

Стейс Линдсей — руководитель латиноамериканских программ компании «Монитор». Совместно с Майклом Фэйрбенксом является автором книги Plowing the Sea: Nurturing the Hidden Sources of Growth in the Developing World. Профессор Школы бизнеса Джорджтаунского университета. В настоящее время является консультантом ряда неправительственных и коммерческих организаций.

Сеймур Мартин Липсет — профессор публичной политики Университета Джорджа Мэйсона. Ранее был профессором политологии и социологии в Стэнфорде и профессором управленческой социологии в Гарварде. Автор многих книг, среди которых: Continental Divide; Jews and the American Scene; American Exceptionalism; It Didn’t Happen Here: The Failure of Socialism in the United States. Бывший президент Американской ассоциации политических наук и Американской социологической ассоциации.

Карлос Альберто Монтанер — один из наиболее известных публицистов, пишущих на испанском языке. Среди его последних книг бестселлеры: Manual del Perfecto Idiota Latinoamericano; Fabricantes de Miseria (обе работы написаны в соавторстве с Плинио Апулео Мендосой и Альваро Варгасом Льосой); No Perdamos Tambiun el Siglo Vientiuno.

Лусиен Пай — профессор политологии Массачусетского технологического института, специалист в области сравнительной политики, а также политической культуры и психологии Азии. Бывший президент Американской ассоциации политических наук. Автор и редактор двадцати семи книг, последние из которых — Asian Power and Politics and TheSpirit of Chinese Politics.

Дуайт Перкинс — профессор политической экономии Гарвардского университета. В 1980–1995 годах руководил Гарвардским институтом международного развития. Автор и редактор двенадцати книг по экономической истории; особое внимание уделяет Китаю, Корее, Вьетнаму и другим странам Восточной и Юго-Восточной Азии.

Джеффри Сакс — профессор международной торговли Гарвардского университета, директор Центра международного развития. Являясь экономическим советником правительств ряда латиноамериканских, африканских, азиатских и восточноевропейских стран, сыграл заметную роль в принятии ими либеральной экономической стратегии. Его статьи публикуются в наиболее читаемых мировых журналах.

Ту Вэймин — профессор китайской истории и философии Гарвардского университета. Ранее преподавал в Принстонском университете и Университете Калифорнии. Автор следующих научных работ: Neo-Confucian Thought: Wang Yang-Ming’s Youth, Centrality and Commonality, Humanity and Self-Cultivation; Confucian Thought: Selfhood as Creative Transformation; Way, Learning, and Politics: Essays on the Confucian Intellectual.

Фрэнсис Фукуяма — профессор публичной политики Университета Джорджа Мэйсона и консультант «Рэнд корпорэйшн». Автор известных книг: The End of History and the Last Man; Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity; The Great Disruption: Human Nature and the Reconstruction of Social Order. В 1989 году исполнял обязанности директора отдела политического планирования Государственного департамента США.

Майкл Фэйрбенкс — руководитель группы по изучению конкурентоспособности компании «Монитор». В последние десять лет консультировал политиков и бизнесменов в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Совместно с Стейсом Линдсеем является автором книги Plowing the Sea: Nurturing the Hidden Sources of Growth in the Developing World. Научный сотрудник Гуверовского института (Стэнфорд) и член Комитета по социальному развитию Мирового банка.

Самюэль Хантингтон — профессор, директор Института стратегических исследований имени Джона Олина, глава Академии международных и региональных исследований при Гарвардском университете. В течение одиннадцати лет возглавлял Центр международных исследований Гарвардского университета. Автор многочисленных книг, последней из которых стала работа The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. В 1977–1978 годах был координатором оборонного планирования в Совете национальной безопасности США.

Лоуренс Харрисон — в 1965–1981 годах возглавлял представительства Американского агентства международного развития в пяти латиноамериканских странах. Автор следующих книг: Underdevelopment Is a State of Mind; Who Prospers?; Pan-American Dream.В настоящее время является ведущим научным сотрудником Академии международных и региональных исследований при Гарвардском университете.

Ричард Шведер — культуролог и антрополог, профессор развития человека Университета Чикаго. Автор и редактор нескольких книг, среди которых следующие: Thinking Through Cultures: Expeditions in Cultural Psychology; Culture Theory: Essays on Mind, Self and Emotion; Welcome to Middle Age! (and Other Cultural Fictions). Бывший президент Общества психологической антропологии. В настоящее время — сопредседатель Исследовательского совета по социальным наукам.

Роберт Эджертон — профессор антропологии Университета Калифорнии (Лос-Анджелес). Среди его публикаций есть статьи и книги, посвященные весьма разнообразным предметам (умственной отсталости, социальному порядку, отклоняющемуся поведению, социальной защите), но центральная тема научных исследований — социальная адаптация и влияние на нее культурных факторов. Его последняя работа — Sick Societies.