Хороводы призраков

Хороводы призраков

Здесь кто хотел — в лесах искал прохлады,

Кто к солнцу устремлялся на простор;

Плескались в речках резвые наяды,

В тиши журчал ручьев созвучный хор;

Издалека виднелись кручи гор,

От взоров долы скромно укрывались…

Э. Спенсер

Когда почти вся Европа была покрыта доисторическим ледником, в юго-западной ее части жили племена, отступившие в эти места из срединной части материка по мере ее оледенения. Р. Лихтенберг считал, что «средняя Европа обладала значительным населением еще задолго до последнего ледникового периода». Это подтверждается и археологическими данными. Люди палеолита, спасаясь от наступавших холодов, осели в основном на территории нынешних Испании и южной Франции, лишь немногие из них успели уйти в южнорусские степи и в горы Кавказа. «В те отдаленные времена, — рассуждает Лихтенберг, — Европа была очагом, где развилась первая настоящая культура и откуда она затем распространила свое светлое влияние на другие части света и на представителей иных рас». Здесь, в районе Пиренеев, встретились и мирно сосуществовали представители всех тогдашних европейских этнографических ветвей, вырабатывая общность религии, языка и культуры, получившей впоследствии название арийской.

Индийские священные книги «Веды» (слово это означает «знание», отсюда и русские — ведать, ведун, ведовство, ведьма) упоминают ее носителей под именем арьяс — достойные, светлые, благородные (отсюда греческие аристос, от которых «произошли» аристократы всей Европы, валлийское ариан — серебро). Если их собратья, устремившиеся на юго-восток, смешались с тамошними племенами и растворились в них, образовав новые народности (будущих хеттов, эламитов, митаннийцев), то арийской общности, отрезанной от остального мира, приходилось развиваться в самой себе. Ариям ещё предстоит оказать «светлое влияние» друг на друга, но это случится нескоро…

Главенствовали среди ариев, по-видимому, высокорослые кроманьонцы — в этом убеждает сравнительный анализ памятников материальной культуры. Это они, вероятно, предприняли отчаянную попытку пересечь море в поисках еще более теплых мест и прибыли в Ирландию во главе с Кессаир, что вовсе не удивительно для эпохи матриархата. И они были первыми, кто узнал, что острова в океане никогда не были покрыты льдом. Вероятно, несколько позже они добрались до Сицилии и обосновались на ее западном побережье и прилегающих к нему островах. Не случайно еще столетия спустя Одиссей встречался в тех местах с «великанами» — киклопами и лестригонами. И, возможно, тогда же была предпринята новая попытка овладеть Ирландией: точно такие же кровожадные великаны фоморы, будто сошедшие со страниц поэмы Гомера, прибыли к ее берегам.

Таяние ледника вызывало небывалые катастрофы — вроде цунами, смывавших с Ирландии все живое. Отдельные арийские племена — бортники, охотники и рыболовы — пытались обрести самостоятельность и избирали собственную судьбу. Одни устремились на север, возможно на свою былую родину, и со временем дошли до Ледовитого океана. Большинство этих переселенцев осело на Скандинавском полуострове и в Северной Европе, положив начало формированию кельто-германо-славянской общности. Другие двинулись по Средиземноморскому побережью навстречу солнцу и добрались до Черного моря, Кавказа и Индии. Не всем этот путь оказался по плечу или по душе. Многие отставали от лавины своих спутников и осваивали промежуточные пространства Европы. Это были пращуры фракийцев и иллирийцев. Третьи сели на корабли и, вручив свою судьбу ветрам и волнам, прибыли к берегам Италии, Греции и Малой Азии, где их ждала встреча с ассимилировавшимися тысячелетия назад «родственниками». Это была встреча потомков тех, кто жил когда-то в Центральной Европе.

Первые и вторые сохранили исконный свой обычай хоронить соплеменников в круге из камней или отмечать их могилы дольменами и менгирами. Тем, кто пришел позже, сооружения эти были уже непонятны и внушали священный ужас. То были «следы великанов». Они уводили далеко на север. Здесь часто находили остатки тризн — осколки сосудов с глубоко вдавленными в мягкую глину узорами и лишь затем обожженными.

Путь третьих отмечен от Португалии до Греции купольными гробницами из каменных плит и сосудами, украшенными росписями в виде геометрического орнамента, где преобладающим элементом была спираль. Но если менгиры, дольмены и кромлехи тянутся почти непрерывной цепочкой, то купольные гробницы отстоят друг от друга далеко и располагаются, как правило, на морских побережьях. Это — места корабельных стоянок переселенцев. «Они-то, вероятно, и представляют еще весьма загадочный народ пеласгов, — делает вывод Лихтенберг. — из-за соприкосновения с малоазийскими народами они выработали две параллельные системы письмен, а именно: одну, развившуюся из знаков, принесенных с родины (критское и кипрское слоговое письмо), и рядом с этой — другую, образовавшуюся под влиянием малодзийских иероглифов, представлявшую род образного письма, красивейшим образцом которого является диск из Феста».

— «Знаки, принесенные с родины» — это еще и руны, общегерманские, датские и шведско-норвежские. Позднее к ним добавились англосаксонские. Считается, что руны появились в начале нашей эры: впервые о них сообщает Тацит. Но ведь до того времени север Европы был для жителей Средиземноморья совершенно неведомым! То, что о рунах не упоминает Цезарь, ни о чем не говорит: их держали в тайне даже от соплеменников, и уж меньше всего можно было ожидать, что с ними познакомят завоевателей. Однако сами названия многих рун уводят в ледниковый период, к «великому иберийскому сидению».

Те, кто поспешил возвратиться на север, довольно скоро убедились, что сделали это явно преждевременно. Гонимые холодом и голодом, толпы северян обрушились, на срединную Европу, докатились до островов Средиземноморья, уже занятых их соплеменниками —  «южанами», и потеснили их. Смешение этих двух культур — северной (спирально —  меандровой) и южной (пеласгической) — положило начало формированию новой, единой — эгейской.

Именно ее представители, спасаясь от островной тесноты и междоусобиц, предприняли отчаянный шаг — попытались вернуться в. те обетованные земли, что открыла для их предков Кессаир. Их повел Немед. Чем это кончилось — известно: великаны фоморы, жившие в Ирландии изолированно и сохранившие благодаря этому: чистоту крови и самобытность, сумели отстоять свои права.

А навстречу этим многослойным пестрым шквалам, пронесшимся от Атлантики до Волги, в 7-м тысячелетие до н. э. ринулись из зауральских степей первые (но далеко не последние) орды монголоидов, спешивших заселить свободные пространства. Незапланированная встреча этих двух людских волн много времени спустя состоялась в Прибалтике. Столкнувшись, они глубоко пронизали друг друга и рассыпались радугой невиданных брызг, положив начало финно —  угорским народностям. Дальнейшее продвижение на запад преградили монголоидам две индоевропейские расы, противоставшие им на этих рубежах, — летто —  литовская (балтийская) и соседствовавшая с ней на юге восточноевропейская. Уже тогда, девять тысяч лет назад, они, говоря словами Блока,

Держали, щит меж двух враждебных рас —

Монголов и Европы!

Те, кому повезло добраться до плодородных речных равнин Европы, образовывали в них свои поселения и переходили к оседлой жизни, став охотниками и рыболовами. Переход от растительной пищи к животной положил конец каннибализму. Начинали меняться сознание и облик самого человека, обнаружившего, что мясо косули, кабана или оленя ничуть не хуже мяса прихворнувшего родственника. Некоторые стойбища, оказавшиеся на удачном для охоты месте, превращались в небольшие деревни, а их обитатели, пока мужчины загоняли оленя или терпеливо подстерегали сома, додумались сделать шаг от собирательства к земледелию.

Индийцы потом вспоминали о том времени, как о «золотом веке» — Сатьяюге, или Критаюге, хотя над миром бессмертных и счастливых людей властвовали не только гиганты асуры — старшие братья богов, но и вездесущий пламенный Рудра (по-санскритски — ревущий), Владыка Зверей, и его многочисленная родня. Рудру представляли в виде краснокожего дикого охотника —  скитальца с завязанными узлом волосами цвета воронова крыла и аналогичной раскраски луком со смертоносными стрелами. Такой пучок волос на выбритой голове — шикхгнду — носили в Индии воины, а на Руси — оселедец — запорожские казаки, тоже народ воинственный.

Асуры (слово обычно переводится как «живая сила», но вполне вероятно — от финикийского asu — свет, мудрость, восток, Азия) могли принимать любой облик по своему желанию, становиться видимыми и невидимыми — как потом боги, особенно Индра, греческий Протей, ирландский Мидер. Кроме силы они были наделены божественной мудростью и знали секреты чародейства. Обитали они преимущественно в горных пещерах, где хранились необыкновенные богатства. Можно допустить, что первоначально асуры и почитались в виде горных орлов. На эту мысль наводит главное божество Ассирии, давшее имя государству и многим его правителям, — бог —  орел Ашур, он же египетский Усир. Финно —  угорские народы чтили орла как основоположника шаманизма. Асуров, или асов, знали, по-видимому, и славяне, но четких следов этого культа не сохранилось. Один из таких следов —  имя польского бога Иесса, дававшего, как и положено асурам, благословение и счастье не только людям, но и младшим своим братьям — богам. Вероятно, он делал это в начале года, осенью: уж очень близко по звучанию его имя с чешским йесень — осень. На сегодняшней карте Германии можно обнаружить город и реку Иеце, Йесниц и Иену, два Иессена и Йессениц — всего около двадцати топонимов. Это говорит о высоком авторитете йесса. Асуры были, по-видимому, ровесниками Зевса и примерно в одно время с ним перешли в разряд богов. Когда? Во всяком случае, не раньше, чем была создана «Одиссея», упоминающая алтари Зевса Геркея — еще не владыки богов, а всего лишь хранителя очага в греческих дворах.

В разных концах Земли, у разных народов появляется в это время культ, шр. На самых высоких вершинах, подпиравших небо, гнездились боги (а Зевс и родился в горной пещере). На тех, что пониже, воздвигали свои замки и крепости разнообразные сверхъестественные существа рангом пониже, на холмах селились духи, а внутри холмов обитали эльфы. Излишне, вероятно, напоминать о былинной Сорочинской горе — месте «ассамблей» нечистой силы, о немецкой горе Брокен и Лысых горах Украины и Польши. На одних обитали «черные» божества, на других — «белые». Эстонцы, даже став христианами, продолжали почитать священную вершину своих предков —  идолопоклонников на плоскогорье Оденпе (Медвежья Голова) в районе нынешнего города Отепя с языческим замком на ней, хотя даже старики не могли припомнить, какой именно дух там обитал. Скорее всего. — священного медведя, чей культ был широко распространен по всей Европе: одна из навигационных звезд фирболг тоже называлась Медвежьей Головой.

На макушке польской горы Шлёнза было святилище, датируемое первой третью III века до н. э. В то время там уже жили славяне. Но… его архитектура поразительно напоминает британский мегалитический комплекс Стоунхендж, да и скульптура выполнена в традиционном кельтском стиле. Не означает ли это, что к возрасту этого храма следует прибавить веков десять? Нет, необязательно. Художественные каноны устойчивы, они переживают тысячелетия, изменяясь лишь незначительно. Похожие памятники есть в Венгрии, Силезии, Словакии…

Полтысячелетия назад моравы почитали горы Гостии и Котауч. На вершине Гостина они воздвигли храм с алтарем богу Радхорсту. Легенда рассказывает, что моравы, спасаясь от татарских орд, взобрались на эту вершину и были там окружены и блокированы. И когда мужество уже покидало истощенных людей, из горы вдруг забил родник, а над татарским станом в ту же минуту разразилась невиданная гроза, сея панику и смерть. И то и другое было делом рук Радхорста. Воспользовавшись его поддержкой, моравы ринулись на врага и вскоре уничтожили его (в тех местах действительно находят много оружия, в том числе явно неевропейского). И с тех пор они часто поминали Радхорста на той вершине добрым словом и веселыми пирами, привлекавшими множество эльфов. В былинах часто встречается слово «гостебище» — пирушка, этимологически связанное со словом «гость». В праздники на горе Гостин незримым и желанным гостем всегда присутствовал Радхорст, неизменно получавший свою долю угощения, как прусский бог Эзагулс, непременно «приглашавшийся» на праздники поминовения умерших, или саксонский Стуффо — покровитель пьянства и пирушек.

Двуглавый же Котауч, что возле замка Штромберг, напротив, долго обходили стороной. Считалось, что в тамошних пещерах обитали злые духи, частенько пошаливавшие в округе, — они то скот разгоняли, то крали в жилищах еду, а ту, что не могли съесть, портили. Изгнали этих демонов, когда на горе установили крест. Вот тогда-то и обнаружили на одной из вершин языческое святилище, а в нем — жертвенный нож, котел, мотыгу и множество других предметов. Выдвигалось даже предположение, что сами эти вершины воздвигнуты руками язычников. На этой горе и еще на горе Нахорст крестьяне справляли потом праздники летнего солнцестояния — с песнями, плясками, играми, пиршествами…

То были не демоны, то были эльфы. В сказаниях они родились чуть позже, но к асурам имели Самое прямое отношение.

Потомками Рудры и его неизменной свитой были полузмеи—полулюди, тоже называемые рудрами. Потом их стали изображать в виде юных воинов в золотых доспехах, с золотым оружием и в золотых колесницах — соратников Индры в борьбе с асурами. Эти существа получили имя Марутов (Приходящих с моря). Так индийцы представляли себе стремительные муссоны с их ревущими ливнями и ураганными ветрами. Они несли людям зло. Позднее змеи — наги — ушли под землю и стали мудрыми стражами —  хранителями сокровищ асуров, к тому времени утративших благодать и подчистую истребленных. Часть сокровищ, впрочем, осталась на земле и под водой, поэтому наги обитают во всех этих трех стихиях и выступают в трех видах — трехглавыми, семиглавыми и десятиглавыми. Правил ими всеми Васуки — брат Мирового Змея Шеши, правнук Брахмы и ближайший приятель Вишну.

Змеи повелевали миром. Их отличали непонятная речь, необычный облик, диковинные обычаи и волшебные знания. Тысячелетнее царство змееподобного тирана Заххака (эти твари росли у него из плеч) существовало в Иране, пока узурпатора не сокрушил солнечноликий потомок коварно свергнутого Заххаком Джемшида — Фаридун, возвративший стране «золотой век». Змеи правили в Финикии. Один из них — Кадм — переплыл море, основал Фивы беотийские и дал грекам алфавит. Другой змей, на сей раз грек по имени Асклепий, будто подхватив эстафету, последовал однажды его примеру и переплыл другое море, чтобы излечить Италию от страшной эпидемии. Змеи пересекли и одно из северных морей: их доставили в Ирландию немедяне. Змеи Сух и Апоп повелевали Египтом. Несколько змеиных поколений правили Афинами, а по образу и подобию индийских небесных духов гандхарвов — двоюродных братьев нагов — греки «сконструировали» своих кентавров. Гандхарвы, или кимнары, изображались в виде людей с конскими головами, а у некоторых племен Гиндукуша до наших дней сохранилась вера в то, что первыми разумными существами в мире были не люди, а лошади. В стране таких разумных лошадей довелось побывать свифтовскому Гулливеру…

Свои рудры были у скандинавов — шестеро змееподобных отпрысков Граввитнира, копошащихся под Мировым Деревом. А змей Фафнир стерег золото, как это делали индийские наги на юге обитаемого мира и грифы, о которых поведал Геродот, на севере.

Однако эта вера продержалась сравнительно недолго. Уже в 7-м или 6-м тысячелетии до н. э., когда индийский «золотой век» сменился «серебряным» — Третаюгой, гигантский орел Гаруда истребил нагов и то же самое совершили фир-болг в далекой от Индии Ирландии. То был век, когда уже родились первые боги и готовы были утвердить свою власть на Земле. Во всяком случае, сконструированный тысячелетия спустя святой Патрик — Истребитель Змей — очень напоминает индийского царя Джанамеджаю, задумавшего уничтожить всех змей за то, что их царь Такшака умертвил его отца, а образ самого Джанамеджаи восходит к Индре и Рудре. Со змеем Левиафаном сражался и иудейский бог Яхве.

По индоарийским представлениям, летучим змеем была набухшая грозовая туча. Стоило проткнуть ее копьем — и хороший урожай был обеспечен. Отсюда — бесконечно повторяющийся у разных народов мотив змееборчества, победы над засухой, освобождения проглоченного змеем героя. Вероятно, в его основе лежит смутное воспоминание о победе Солнца над Изначальной Зимой. Тучу часто можно увидеть зацепившейся за горную вершину, поэтому Змей получает на Руси «отчество» — Горыныч, в горных пещерах устраивает он и свое логово. Когда он там ворочается, горы сотрясаются. В мифы приходит и еще один персонаж — великан Горыня, потрясающий землю и запросто, как античные гиганты, перемещающий горы с места на место. Возможно, горная богиня Горынья считалась матерью того и другого и тоже мыслилась змееподобной. И еще любопытная деталь — Змей Горыныч совершал свои налеты откуда-то из запредельных далей, а предел (граница) Лужицкой культуры в XI–VII веках до н. э. проходил как раз… по реке Горынь!

Из аморфной первобытной массы выделялись роды и племена, и каждая такая группа обзаводилась собственным богом —  покровителем -тотемом, прапредком. Он становился главным племенным богом и зачастую давал имя самому племени, а иногда и местности. Остальные божества занимали подчиненное положение, а то и вовсе исчезали со сцены на данной территории. Мифы, рождавшиеся чаще всего из бесконечно повторявшихся священных песнопений, повествовали о жизни и деяниях бога —  эпонима и объясняли, почему именно этот бог и именно этот народ имеют в этих местах право власти и первородства. Общинные праздники становились территориальными, по существу — государственными. Потому-то греческие родоплеменные филы и фратрии переоформились в территориальные, а в Ирландии слово «туат» стало обозначать область. Главный жрец, он же обычно и монарх, обзаводился по мере надобности помощниками. «Помощники», младшие и второстепенные боги, появлялись и у верховного бога. Каждый из них курировал какую-либо сторону жизни племени и отвечал за нее. С усложнением быта стала ощущаться нехватка в богах, и некоторым из них было поручено «совместительство». А чтобы не запутаться и легче запомнить весь этот сонм, богов стали группировать по родственным связям. Рождался пантеон.

Борьба с природой за существование и переход от матриархата к патриархату породили в мифах принципиально новые представления о мире. В нем поселились вредоносные великаны неслыханной силы и такой же злобы, противостоящие богам, — данавы у индийцев, киклопы, гиганты и титаны у греков, фоморы у ирландцев, волотки или полоники у славян (дольше всего вера в них продержалась у поляков и руссов), юши — строители башен и туннелей — у народов Гиндукуша. Скандинавы заселили ими целых три страны — небесную Ётунхейм, подземное царство туманов Нифльхейм, напоминающее о фоморах, обитавших в «туманном Альбионе» (от nebel — туман — произошли и нибелунги), и наконец, земную страну Рисаланд далеко на севере, где-то между Европой и Гренландией (есть мнение, что имя этой страны перешло впоследствии на Русь). Рисаланд, что означает «Страна великанов», упоминается в саге об Одде Стреле. А в былинах живут совсем другие великаны — такие, как Святогор, способный запросто положить себе в сумку всю «тягу земную» и тут же по рассеянности запамятовать о ней.

Куда симпатичней людям были карлики, ведь иметь дело с кошкой все же приятней, чем с тигром. В сравнении с карликами человек и сам чувствовал себя великаном, если, конечно, забывал о том, что в образе карлика можно было повстречать самого Вишну. Кроме всего прочего, эти крошечные существа были еще и носителями мудрости, в коей человек самокритично себе отказывал. Индийский Крату породил сразу 60 тысяч таких мудрецов — уже знакомых нам валакхильев. Место нагов заняли горные духи — божественно прекрасные карлики якши и крылатые кони гухьяки, стерегущие сокровища бога богатства Куберы и очень напоминающие грифов Геродота. А в славянском эпосе появились умный Мальчик с пальчик, Мужичок с ноготок и Кауки — невидимое существо древних пруссов в пядь ростом, с длиннющей бородой, которое мог увидеть только тот, кому посчастливилось родиться в воскресенье.

В те же времена, очевидно, пришли к европейским народам, обитавшим от Ледовитого океана до Альп и Пиренеев (но не южнее), поверья об эльфах и гномах — существах ростом с дюйм, стоящих между богами и людьми. Вера в них не исчезла до наших дней, но теперь трудно отделить древнейшие языческие пласты от позднейших наслоений.

Боги природы, несомненно, являют собой древнейший скол мифологий всех народов. Не такое это простое дело — познание мира. Для этого нужна мудрость. Ею и обладали гномы, карлики — норвежские альфары, датские эльвы, англосаксонские эльфы. Все они произошли от немецкого слова «эльб», давшего имя и великой реке Европы (кстати, шведское «эльв» тоже означает — река). Явно из компании эльфов было и литовское демоническое существо Маркопете, похожее на гнома, являющееся к людям в сумерки на поиски пищи и тоже занимающее промежуточное положение между богом и человеком.

Эльбы, по скандинавским преданиям, зародились в виде маленьких червей и серых, черных, пестрых или полосатых мух в теле убитого первовеликана Имира, символизирующего изначальную материю, из которой создан весь мир. Индийцы, создавшие точно такой же миф, называли этого великана Пурушей, как о том свидетельствует десятая часть «Ригведы». Новорожденные эльбы набрасывались на людей и скот, мучили их немилосердно и высасывали кровь, отчего те таяли прямо на глазах. Вероятно, какое-то сходное поверье породило и финикийского бога —  муху Ваал-Зебуба — Вельзевула. Уберечься от такой напасти можно было только колдовством. Но люди им не владели. И они призвали на помощь точно таких же сверхъестественных существ и с интересом стали наблюдать: кто кого? Правда, они и сами помогали своим покровителям по мере сил и возможностей. Например, чтобы помешать войти Кикиморе, Лиетуонсу или Пршиполницу — злым и страшным ночным привидениям, насылающим кошмары, удушья и тяжелые сны (первое только на детей), нужно всего —  навсего заткнуть замочную скважину. Раньше это был, по-видимому, обряд, предохранявший от смерти (слово «мора» сохранилось в имени Кикиморы) и препятствовавший душе покойного улетать из дома. Правда, если спящего намеревался посетить ужасный злой дух Альп (он же Мар, Шроттлейн, Масер, кельтский Дусиен или ночной колдун Друд), предпочитавший облик какого-нибудь чудовища, похожего на кошку или медведя, — тут сможет помочь разве что водяная фея Ундина, непревзойденная волшебница, изобретенная средневековыми натурфилософами. Мар — это разновидность Кикиморы и вероятный родственник Маровита, Альп — не что иное, как альф или эльф, а Друд на верхненемецком означает «господин». Его вероятный родственник — иранский злой дух Друй. Мар на санскрите имеет в числе прочих и значение «создатель», от него произошло слово «мир» (царь), звучащее во многих именах: Межамир, Владимир, Богумир. Таким образом, Мар оказывается как бы тезкой Друда. Позднее Друд превратился в обыкновенного черта, а Мар — в морок, привидение: отсюда слова «морочить», «кошмар», «помрачение».

Потусторонний мир, густо заселенный воображением первобытного человека, сделался двойственным — как и мир реальный. Злу было противопоставлено добро, силе — разум, черному — белое, колдовству — дельный совет. Это был основополагающий принцип индийской философии, воспринятый, однако, не всеми народами. Аналогичная борьба света и тьмы, бога и дьявола прослеживается у иранцев, буддистов, египтян. Верховная троица индийских богов — Тримурти — дала толчок созданию божественных триад практически всеми мифотворцами. Японцы создали их целых три, получив в результате священную девятку богов. Кроме основной синтоистской триады (Аматэрасу, Сусаноо и Цукуёми) им известны еще «три божества, явившихся первыми» (Кунисатти, Кунитокотатти и Тоёкумуну). Ниниги — солнечный внук богини Аматэрасу — был, по их мнению, первым правителем Земли (а они не знали иной земли, кроме Японии), сведенным на нее с небес проводником по имени Сарудахико, в котором можно усмотреть некоторую аналогию с греческим Гермесом, литовско —  прусским проводником душ Совием или славянским вестником богов Добропаном, облаченным в сияющие золотом одежды (он же Шелонь).

Эннеады богов были известны и другим народам, но троица всегда выделялась. Тримурти (единица) — это солнце и луна (двоица), это три троицы — три состояния Вселенной (созидание, существование и гибель), три мира Вселенной (небо, земля и преисподняя) и три времени (прошлое, настоящее и будущее). Тримурти — это число 108. Брахма (солнце) был у индийцев творцом, подателем власти и свидетелем прошлого, он символизировал материю. Вишну (вода) считался хранителем того, что создал Брахма, олицетворением мудрости и свидетелем настоящего, он же символизировал пространство. Шива (огонь) стал разрушителем того, что создал Брахма и охранял Вишну, был воплощением справедливости и провидцем будущего, он же символизировал время. В Шиве (Милостивом) видят иногда трансформированного дравидами арийского огненного Рудру (Красный — на дравидийских языках): красный был у индийцев цветом смерти и разрушения, а на юге, где-то в области дравидов, располагалась их Страна мертвых. Эти два божества слились в одно, Шива стал эпитетом Рудры. Сохранность и разрушение, мудрость и справедливость, настоящее и будущее, пространство и время — таково было диалектическое единство индийского мира, созданного солнечным Брахмой. Его-то и восприняли в той или иной мере жители Индоевропы, а предки славян, пожалуй, продвинулись на этом пути дальше некоторых других.

Птица Дио навлекала на них всяческие беды (позднее она получила второе имя — Алконост, слившись с греческой птицей скорби Алкионой), Гамаюн подавал надежду, а Сирин приносил долгожданную радость. Со временем эта «птичья троица» воплотилась в подлинно философском учении о раци и зирнитре. Раци — это славянский (прежде всего вендский и польский) принцип добра и зла. Каждое из этих понятий имело своего бога, выступавшего то как советчик (раци), то как волшебник или колдовская сила (зирнитра). Такого, вероятно, больше не найти ни в одной языческой религии Европы. Зато эта идея присутствует во всех восточных культах от зороастризма и манихейства до синтоизма и буддизма, где она обрела предельно наглядное выражение в противопоставлении единства инь и ян. Любопытно, что в религиях гиндукушских племен и сегодня существуют добрые невидимые духи рачи — покровительницы. Это же слово, происшедшее от санскритского raks — «защищать», обозначает и амулеты. Зирнитрами были многие низшие боги вроде фоморов, и этим же словом венды называли свои священные знамена. Еще раньше им обозначались тотемы. А первоначально — духи, те же эльфы.

Если бы эльфы узнали, что они старше богов, они бы возгордились неимоверно! Но это именно так. Они были современниками великанов, а ведь как раз у великанов отвоевывали впоследствии боги власть над миром. И подобно великанам, эльфы имели собственную страну —  Альвхейм: «Там обитают существа, называемые светлыми альвами, — сообщается в «Младшей Эдде». — А темные альвы живут в земле, у них иной облик и coвсем иная природа. Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца, а темные — чернее смолы». Первые принадлежали дню, вторые — ночи; первые — воздуху, вторые —  подземному миру. (Знаменательно, что точно так же делили якуты и буряты своих кузнецов и шаманов: «белые» были их раци, «черные» — зирнитры.) Но существовали еще третьи, обитавшие в горных ущельях или на горных вершинах, как асуры, — темные эльфы. Это был, если прибегнуть к скандинавской терминологии, мидгард — «средний мир». Лишь позднее, уже в сочинениях христианской эпохи, темные и черные эльфы слились воедино.

Возможно, эти три народца символизировали собой не только три мира, но и три времени суток. Древние не очень-то различали утренние и вечерние сумерки, и хотя славяне знали трех «суточных» богинь (все вместе они образовывали двадцатичетырехчасовой отрезок времени), мало кто был в состоянии провести четкое различие между Бечлеей (Безлой у вендов) — богиней сумерек или рассвета (серого времени суток) и Брекстой — богиней сумерек или ночи.

Черные эльфы — забавные длинноносые, тонконогие и толстобрюхие уродцы — выходят на поверхность земли только ночью. Быть может, они стесняются своего неказистого вида: голый череп с пылающими красными глазами и ртом до ушей, иногда к тому же увенчанный рогами, козлиные ноги или гусиные лапы мало способствуют симпатиям землян. Их подземные дворцы освещаются теплым светом янтаря, коего у них превеликое множество, и блеском несметных сокровищ, соперничающим с блеском золотых и серебряных стен их жилищ: это вполне заменяло им звездный свет. Их мир — это воспоминание о той Изначальной Ночи, что царила некогда на Земле; о том беззвездном подземном мире, где первоначально обитали все боги, а впоследствии остались лишь повелители ночи и смерти — индийский Яма, иранский Иима, греческий Аид (этрусский Аита), богемско —  моравский Вила, богемский Мернт; о пещерах, где еще и тогда, возможно, жили люди. Черные эльфы мудры, как асуры — их индийские двойники, — и такие же отменные чародеи.

Черная сущность этих эльфов (они же — дверги, цверги) обусловила и их черный, угрюмый нрав, выражающийся, впрочем, только в том, что они любят подменять в колыбели младенцев (впоследствии с развитием христианства уточнялось — некрещеных) собственными крикливыми и капризными уродцами: эльфы полагали, что такая подмена способна прибавить им роста. Похищенных они любовно воспитывают в своих подземных жилищах, где год равен нескольким земным годам. Со временем люди научились предотвращать похищения своих чад, подкладывая в люльку какое-нибудь кузнечное изделие — ключ, например, или облачая детей во взрослую одежду, дабы сбить эльфов с толку. Если же подмена все-таки состоялась, нужно срочно намазать самозванцу пятки жиром: его тут же охватит пламя, и эльф примчится с похищенным ребенком, чтобы избавить от страданий своего собственного.

В отличие от черных эльфов, белые могли менять свой рост и облик по собственному усмотрению, становиться видимыми и невидимыми (как асуры) — стоило лишь снять или надеть колпак с серебряным бубенчиком. Это весьма легкомысленные существа, обожающие музыку, пение, танцы, шумные пирушки и празднества, охотно присоединяющиеся к любому шествию или хороводу и никогда не причиняющие зла людям (разве что по неведению), а на обиды отвечающие лишь беззлобными проделками. Они очень мирные по природе и не выносят барабанного боя, напоминающего им гром, а грома они боятся пуще всего на свете, если, конечно, не считать колокольного звона и пронзительного свиста. Это верование, безусловно, индоевропейское: кафирского бога войны Гиша, или Гивиша, во многом напоминающего Индру, перед военным походом и после него (по случаю победы) восхваляли именно свистом и барабанным боем, а любая другая музыка в эти минуты запрещалась.

Появляются белые эльфы обычно перед заходом солнца, а особенно в тихую, теплую и лунную летнюю ночь. Место, где они танцуют, легко узнать по высокой, сочной и зеленой траве, ярким пятном выделяющейся на какой-нибудь поляне или лугу. Если они устраивают хоровод вокруг спящего человека, тот вовлекается в их безумные танцы и вынужден плясать (или играть, если это музыкант) до изнеможения, не понимая, в чем дело. Только когда эльф теряет свой колпак и тот попадает в руки смертного, вся картина открывается этому человеку целиком. Тогда он может незаметно подобраться к играющему и через его правое плечо оборвать струну. Что же касается плясунов, те состязаются со своими мучителями в замысловатых па, пока не падают в обморок, как это едва не приключилось с Морским царем, откалывавшим коленца вместе со всеми своими подданными под гусли Садко.

Потеря колпака или хотя бы колокольчика лишает эльфа волшебной силы и приводит в неописуемый ужас: он становится отверженным среди своих и не может уснуть, пока не отыщет потерю. Римляне во времена Нерона верили, что эльфы (их называли инкубонами) в обмен на свой колпак с готовностью открывали местонахождение кладов. Вероятно, черные и белые эльфы тогда еще составляли единое целое. Шотландцы и ирландцы догадываются о присутствии этих существ по столбу пыли на дороге и почтительно кланяются ему, приветствуя невидимую толпу эльфов, шествующих в свое новое жилище. Шествующих осторожно и неторопливо, ибо потеря стеклянного башмачка грозит им теми же неприятностями, что и лишение колпака.

Природа белых эльфов двойственна. С одной стороны, они ярые поборники справедливости и, по примеру ирландских туатов (их называли еще сидами, как и холмы, в которых они жили), в любую минуту готовы встать на защиту обиженного или просто сотворить какое-нибудь доброе дело. Согласно преданиям, они боготворят детей, всячески заботятся о них и угождают, а нередко и сами принимают их облик, чтобы включиться —  в веселые игры. А с другой стороны — им присуща необыкновенная злопамятность и мстительность за обиды и насмешки. Фантазия их тут неистощима: обобрать поле с только что созревшим горохом, наслать хворобу, перевернуть вверх колесами груженый воз, рассеять стадо, заплести конскую гриву (особенно этим увлекался Кауки) или сделать у спящего колтун на голове, да так добросовестно, что волосы, свалявшиеся войлоком, приходится остригать, ибо они становятся похожими на слипшийся от крови пучок волос Рудры и ни один гребень не в состоянии привести их в человеческий вид. (Таким колтуном —  шишем, явно произошедшим от шикханду, обзавелись потом христианские черти, изображавшиеся иногда крылатыми, как эльфы.)

Впрочем, грань между местью и шалостями эльфов провести нелегко. Бесспорных видов мести, пожалуй, только два: за самые несносные обиды поджечь дом, упав на его соломенную кровлю блуждающим огоньком, или причинить мгновенную и безболезненную смерть, послав крохотную зазубренную стрелу. Остальное же, скорее, проказы, поскольку эльфы питают к ним такое же непреодолимое пристрастие, как к воровству, считая его всего лишь безобидной шалостью ловкого мастера. Они способны, например, умыкнуть невесту прямо с брачного пира (как это сделал пушкинский Черномор) или в наказание за скупость опорожнить через соломинку бочку с редчайшим вином — предметом гордости владельца.

Со временем некоторые проказы эльфов обрели в мифологиях самостоятельное значение, уже не связывавшееся с этим народцем. У некоторых славянских племен душа умершего в виде безобидного карлика по имени У боже являлась к его родственникам в расчете на угощение. Венды стали почитать блуждающие огоньки (Блудне Свечки) как души умерших. Лесного духа-дразнилку, принимающего вид местности и совершенно непредсказуемо устраивающего прохожим и проезжим то, что они потом называют приключениями, славяне стали почитать под именем Сиксы. Скотты и пикты объединили тех и других: их дух—дразнилка Спунки оборачивался блуждающим огоньком и увлекал путника в болото. Так же поступала славянская Лауме, занимавшаяся еще и кражами детей. С их озорными или злыми кознями было под силу совладать только покровительницам путешественников —  таким, как Бентс или Гузе, незримо сопровождавшим путников через дикие и мрачные местности. Впоследствии из этих верований родился общеславянский Огневик — лесной дух, зажигающий по ночам огоньки, «шагающие» по верхушкам цветов.

Баварский дух Экеркен скакал по проселочным дорогам в виде дубового корня, переворачивая телеги и останавливая на скаку экипажи, даже если они были запряжены шестеркой. При этом он пользовался еще и своим хвостом, превращавшимся в напряженном виде в человеческую руку. Сказание об Экеркене — более позднего происхождения, но в его проделках нетрудно узнать шалости эльфов. Области поляков и вендов заселили лудки и лудши (людишки) — гномоподобные земляные духи, по ночам устраивающие веселые пирушки, проникая в дома подземными коридорами, изобретательно мстящие за обиды и воздающие сторицей за дружеское с ними обхождение, помогая словом (раци) и делом (зирнитра).

Как у людей, у эльфов есть «народности», различающиеся формой и цветом одежды, например, вместо обычного колпака с бубенчиком на голове у эльфа можег быть цветок наперстянки или ландыша. Чародейством они далеко превосходят своих черных собратьев. По преданиям ирландцев, называющих их клюрикаунами, эльфы — отличные башмачники и скорняки. Шотландцы и датчане полагают, что у них есть чему поучиться строителям и архитекторам. Ирландцы, датчане и швейцарцы считают эльфов непревзойденными скотоводами (что указывает на время возникновения этого цикла легенд), а эльфинь — пряхами и рукодельницами. Материалом для их изделий служили летающие паутинки. Кожевенное и прядильное производство было важной статьей славянской и кельтской экономики, сырьем мастеров обеспечивали скотоводы. Кельты обожали яркие расцветки, и именно такими радужными, под стать одеяниям друидов, выглядели наряды их эльфов, а потом и фей. Даже крупица знания эльфов делает человека могущественным мудрецом. Таким мудрецом прослыл, например… второй царь римлян Нума Помпилий, постоянно пользовавшийся советами нимфы Эгерии, подобно тому как Зевс неукоснительно следовал советам Метиды.

по-видимому, нимфы первоначально были эльфинями (Дюймовочками) и, следовательно, относились исключительно к светлой разновидности (черные эльфы жили сугубо мужской компанией). С развитием мореходства некоторые народы вспомнили об их третьем разряде — темных — и возродили его к жизни, но теперь уже в виде водных эльфов, живущих в Стране вечной молодости под морскими волнами или в любом болоте, реке, озере и наделенных некоторыми чертами белых. Они нередко поднимаются над морем и резвятся в воздухе, оградив место своих игр семью кругами радуги. Эти ангелоподобные существа назывались в Индии сиддхами (совершенными, святыми, — отсюда имя Будды: Сиддхартха) и очень напоминали туатов, живущих под холмами. Индийцы отождествляли радугу с гандхарвами, чьей женской ипостасью были апсары — сперва духи, «вышедшие из вод» (таково значение этого слова), а позднее — небесные танцовщицы. Когда корабль пересекает радугу и входит в круг эльфов, те делаются видимыми (как если бы колпак одного из них перешел в руки человека), но, заметив нарушение своих границ, тут же отправляют корабль на дно.

Однако это вовсе не означает, что люди гибнут, хотя утопленников считают добычей водяных эльфов, требующих обязательной ежегодной жертвы. Стоит лишь преодолеть сравнительно узкий слой воды — и человек вновь может дышать полной грудью, наслаждаться зеленью деревьев и красками цветов, прогуливаться по анфиладам подводных дворцов. Только время там течет по-другому. Когда такой пришелец, проведя день —  другой среди эльфов, возвращается к себе домой, он неизменно обнаруживает, что в мире людей минуло три месяца или три, семь, девять лет — в разных мифах, сказках и легендах по-разному (эти числа связаны с фазами луны). Его никто не узнаёт, разве что любимый пес, и отныне он уже навсегда принадлежит «иному миру». Вот пример из ирландского эпоса: «Оставайтесь здесь, — сказала им королева, — и время не коснется вас. Каждый сохранит свой нынешний возраст, и ваша жизнь будет вечной…» Послушавшись искусительницы, мореплаватели «пробыли на этом острове три зимних месяца; но это время показалось им тремя годами». К чему может привести такое легкомыслие, живописует сага о другом мореходе, прибывшем после подобной отлучки в родимые края: «Едва коснулся он земли Ирландии, как тотчас же обратился в груду праха, как если бы его тело пролежало в земле уже много сот лет». Как видно, шутки с «иными мирами» к добру не приводят. Царящее там «мифологическое время» поразительно и совершенно необъяснимо напоминает время, текущее в стремительно летящем космическом корабле, — в полном согласии с теорией относительности…

Круг хоровода, круг радуги, круги по воде от нырнувшего в нее человека — не напоминают ли они «круги камней» фоморов и друидов? И не из них ли зародились спирали древних орнаментов? Ведь круг — это та же спираль, только с нулевым шагом.

Связь между этим миром и потусторонним, поясняет К. Иеттмар, «осуществляется главным образом через озера и пруды. Тот, кто отваживается броситься в них, тем самым переправляется в иной мир… В этих глубинах живут и боги, а не только властитель мертвых…». В это верят многие племена Гиндукуша. По мнению кафиров, «небо не расположено над землей, а постепенно начинается там, где заканчивается горная долина, в зоне чистых горных вершин и снегов. Озеро, лежащее под самыми альпийскими лугами, считается родиной богов. Здесь растет также то могучее дерево, которое является символом людей и богов. Река соединяет небо со средней зоной, где живут кафиры, и с царством мертвых близ выхода из долины». Их священное озеро (сур) носило два имени — Сюджум и Судрем.

Точно такие же поверья и точно такие же озера существовали, если можно так сказать, «на другом конце географии». Жителей Рюгена и сегодня еще охватывает невольный суеверный трепет, когда они в центре дремучего леса Бухенвальд приближаются к священному озеру своих предков — Студенц, в чьих водах еще во времена Тацита омывалась повозка богини Нерт после того, как она, укрытая покрывалами от нескромных взоров, проезжала через этот остров. Влачившие ее коровы и сопровождавшие этот кортеж рабы немедленно утапливались в Студенце: то была жертва богине. И никто не смел забросить снасти в воды озера, буквально кишевшие рыбой. Германцы называли эту богиню Гертой, скандинавы — Ёрд, те и другие — Холле, Хольдой или Хулле (Благосклонной). Кроме Рюгена, эта тезка Шивы особенно почиталась в Гессене и Тюрингии. Зимой она проявляла себя в виде снегопада: это земные девушки, взятые в услужение, взбивают ей перину. В летний полдень прекрасную снежнотелую фрау Холле можно застать купающейся в море или другом каком-нибудь водоеме, а путь в ее жилище указывает любой колодец. Этот персонаж покровительствует пряхам и льноводам, а наиболее прилежным дарит новенькое веретено или прялку и даже иногда прядет за них ночи напролет. Ее любовь к музыке и заунывному пению недвусмысленно указывает на принадлежность к эльфам, а точнее — к русалкам и феям.

Писатель, профессор Дерптского университета А. С. Кайсаров, подытоживая изыскания XVIII века по части мифологии (в том числе и изыскания Ломоносова), присоединяется к мнению своих предшественников, что русалки — это «русские нимфы, или неяды». Второе уточнение, прозрачно намекая на греческих наяд, подчеркивает в то же время, что эти существа вполне могли обходиться без пищи.

Однако наяды почти никогда не причиняют людям зла, а русалки — сплошь и рядом. Наяды внешне ничем не отличаются от обычных женщин, отчего частенько вовлекаются в греховные шалости с богами. Русалки же имеют несчастье быть обладательницами рыбьего хвоста вместо ног, тщательно ими скрываемого (такая анатомия была у греческих сирен; встречается хвост и у некоторых двуногих фей, но у них он не рыбий). Наконец, наяды принадлежали исключительно к слабому полу, подобно тому, как черные эльфы — к сильному, тогда как русалки… Было время, когда русалки подразделялись на женщин и мужчин, лишь потом они утратили свою вторую ипостась — примерно в начале прошлого века или чуть раньше.

А совсем в глубокой древности водные духи были мужчинами. Причем вполне безобидными — как наяды. «Водяные люди» африканского племени калабари и сегодня «готовы помочь любому, кто принесет им дары побогаче», — свидетельствует Б. Дэвидсон. В Богемии и Моравии такой «русал» носил имя Водник. Этот пожилой длиннобородый мужичок с зелеными зубами и зелеными волосами из тины, выбивающимися из-под зеленой шляпы, обитает в реках и морях и весьма опасен для купающихся девушек, хотя от него можно отделаться принесением в жертву черных животных. Его шведский аналог Стрёмкарл (Речник) — изумительный музыкант, способный запустить в пляс все подводное царство, как и Садко в чертогах Морского (а на самом деле озерного) царя. За определенную плату — черного ягненка или белого козленка — он может обучить своему искусству любого желающего. Норвежцы поклоняются духу водопада и называют его соответственно: Фоссегрим. Венды, особенно в Лаузице (славянской Лужице), почитали женского водяного духа (как правило, стирающего в реке свою рубашку), но, вопреки всякой логике, называли его традиционно — Водяной, а точнее, Бодни Муж.

В различных частях Европы к югу от балтийского побережья обитали никсы — мужчины (nix) и женщины (nixe). Исчерпывающее представление об их внешности дает богемско —  моравский Водник. Лишь изредка нике принимает традиционный для эльфа облик малыша в красном колпаке. И еще реже он является людям в виде мальчика —  дикаря, этакого Маугли, покрытого жесткой щетиной и увенчанного все тем же красным колпаком на соломенного цвета кудрях.