Глава 2 Династия поздняя Чжоу 770–222 г.г. до н. э

Глава 2

Династия поздняя Чжоу 770–222 г.г. до н. э

В VIII в. до н. э. произошли важные политические, социальные и экономические перемены. Центральная власть правителя Чжоу ослабла, феодальные князья становились все более и более независимыми. Номинально они продолжали признавать власть правителя как главы государства, но на самом деле каждый могущественный князь был хозяином в своих владениях, имел собственный двор, со своим церемониалом и персоналом, в точности подражал центральному правителю, и имел свою армию, которая хранила верность скорее князю, чем центральному правителю. Именно поэтому западные исследователи и называют позднечжоуских гегемонов князьями, а их владения государствами. Таким образом, во второй половине династии Чжоу мы имеем дело с децентрализованным государством, в котором несколько князей были вовлечены в бесконечные интриги и вооруженные конфликты, стремились расширить собственные владения за счет соседей и при этом часто вынуждены были вести боевые действия против полуварварских государств по другую сторону границы. Последние постепенно «китаизировались» и принимали все более активное участие в междоусобных войнах и политических интригах.

Начиная с 722 г. до н. э. в литературных источниках приводятся уже достаточно достоверные сведения о социальных условиях той эпохи.[18] По-видимому, вслед за знатью и простолюдинами начало появляться третье, промежуточное, сословие, которое можно назвать «служилыми людьми» (ши). Хотя они происходили из знатных родов, имели фамилию и обязаны были отправляться на поле брани на боевой колеснице, собственных земельных владений у них не было. Они служили у князей военачальниками или гражданскими служащими, писцами, судейскими чиновниками и домоправителями.

Поскольку образованность все более ценилась, ши стали уделять много внимания ученым занятиям. Именно из этого сословия вышли самые выдающиеся китайские государственные деятели и философы того времени, включая Конфуция. Их можно считать прототипом ученых-чиновников, на которых с начала нашей эры и по сей день лежит основная часть административной деятельности.

К искусству письма прибегали преимущественно для написания официальных и административных документов, наставлений по жертвоприношениям и ритуалу и для фиксации исторических событий. Чжоуские писцы писали на бамбуковых или деревянных табличках кистью, которую обмакивали в тушь, изготовляемую из измельченного древесного угля или из лака. Таблички, составлявшие единую книгу, связывали вместе кожаными тесемками. Изящная словесность оставалась по преимуществу устным жанром, и долгое время ее образцы не записывали. Во время пирушек и прочих сборищ произносили поэтические и прозаические тексты, которые потом многократно повторялись для друзей и знакомых участниками собраний, и в конечном счете они становились всеобщим достоянием. Этим обстоятельством объясняется и отсутствие единообразия, наблюдающееся во многих философских сочинениях периода Чжоу. Первоначально это были не трактаты, написанные одним человеком, а сборники хорошо известных высказываний, произнесенных наставником по разным поводам и записанных его учениками.

Развитие торговли и денежной системы привело к появлению еще одного класса — торговцев. В то же время развитие различных навыков и ремесел, наряду со все возраставшей потребностью в продукции профессиональных ремесленников, укрепило их позиции. Таким образом, кроме князей существовали еще четыре социальные группы: служилый люд (ши), крестьяне (нун), мастеровые (гун) и торговцы (шан). Обычно они перечисляются именно в таком порядке, признававшем служилых и крестьян костяком государства и номинально ставившем их выше ремесленников и торговцев.

Торговцы и ремесленники удовлетворяли стремление к роскоши, все возраставшее при княжеских дворах. Мужчины и женщины одевались необычайно изысканно. Теперь представители обоих полов носили под длинными платьями широкие штаны, вероятно позаимствованные у западных соседей Китая.[19] По-видимому, для каждого сезона полагалось платье определенного цвета, чем устанавливалось магическое соответствие между одеждой человека и природными условиями.[20] Дамы часто носили вышитую куртку и юбку, а их прически украшали шпильки изящной работы и шелковые ленты; на руках были кольца и браслеты. Во время туалета они пользовались круглыми полированными бронзовыми зеркалами, которые держали за шишечку, прикрепленную с обратной стороны.

Неустойчивая политическая ситуация, следствием чего являлись внезапные перемены в судьбах самых влиятельных семейств, способствовала ослаблению моральных устоев и усилению сексуальной распущенности. Помимо гаремов у князей и высокопоставленных чиновников имелись собственные труппы из нюйюэ, обученных танцовщиц и музыкантш, которые показывали перед гостями свое искусство во время официальных банкетов и частных пирушек. Эти девушки вступали в беспорядочные сексуальные отношения со своим хозяином, его свитой и гостями. Они часто переходили из рук в руки, их продавали и перепродавали или просто дарили. Нормой дипломатии при княжеских дворах было преподносить красивых танцовщиц, и мы знаем, что в 513 г. до н. э. один вовлеченный в тяжбу чиновник предложил судье в качестве взятки труппу таких девушек (CT, 3, р. 445). Неясно, из каких сословий набирали этих девушек; по преимуществу, вероятно, это были рабыни, проявившие природные способности к танцам и музыке и получившие воспитание в доме хозяина, но в их число могли попасть и молодые военнопленные девушки. Нюйюэ являются предшественницами гуаньцзи, «официальных проституток», которые в более позднее время играли важную роль в китайской общественной жизни.

У некоторых развратных князей имелись в любовниках мальчики (люаньдун), также они вступали в гомосексуальные отношения и со взрослыми мужчинами. Ханьские и более поздние источники подтверждают, что некоторые министры, называемые «фаворитами» (би), имели гомосексуальную связь с правителем. Однако обычно термином би обозначали «мужчину (или женщину) который, низкопоклонством снискав благосклонность хозяина, потворствует ему в его пороках». Поскольку древние тексты предельно лаконичны и позволяют самые разные толкования, трудно утверждать, действительно ли, когда речь шла о мужчине, подразумевалась гомосексуальная связь. Исключение составляет некий Лун Ян-цзюнь, который в IV в. до н. э. служил министром при князе Вэй: одно место в источнике III в. до н. э. «Чжань го цэ» подтверждает, что у него в самом деле была гомосексуальная связь с хозяином. Лун Ян-цзюнь приобрел в китайской истории такую широкую известность, что слово лунъян стало в литературе обычным названием для педераста.

Брак был важным политическим фактором. Многие князья приобрели устойчивое положение исключительно благодаря тому, что женились на дочери могущественного соседа, и немало политических союзов разрушилось из-за того лишь, что какой-то князь поссорился с женой и тем самым нанес оскорбление ее родным. Необходимость считаться с тем влиянием, которое оказывала супруга и ее родственники, значительно возвысила положение жены, в результате чего она обрела и большую свободу. Считалось, что женщина связана «тремя обязательствами» (сань иун): до замужества женщина зависит от отца, после замужества — от мужа, а если она его переживет — от старшего сына. На самом же деле замужние женщины часто действовали совершенно независимо, только незамужних девушек держали в строгой изоляции, не допуская для них ни свободы действия, ни проявления инициативы. Замужним женщинам предоставлялась значительная свобода передвижения, и при желании они могли без труда завести любовный роман в доме или за его пределами. Дома они могли видеться с друзьями мужа и гостями и даже принимать участие в беседах, хотя всегда оставались скрытыми за ширмой. Таким образом, замужние женщины часто оказывали значительное влияние на политические дела. В «Ши цзине» содержится горестное сетование по поводу женщин и евнухов, вмешивающихся в государственные дела. Хотя там как бы критикуется неправедное правление царя Ю (VIII в. до н. э.), который позволил влиять на себя своей прославленной наложнице Бао-сы (BD, N 1624), в приводимом ниже отрывке несомненно нашло отражение недовольство по поводу участия женщин в общественных делах в целом.

Умный человек возводит прочные крепостные стены.

А умная женщина разрушает их.

Прекрасна умная жена,

Но сердце ее жестоко, как у совы.

Женщины с длинными языками

Являются предвестниками зла.

Бедствия не ниспосылаются с неба,

Они проистекают от жен.

От жен и евнухов —

Только их невозможно обучить и направить.

Когда они начинают клеветать на людей,

Вначале правитель не останавливает их,

Он даже говорит: «Они никуда не могут пойти,

Какое же зло могут они причинить?»

Но они подобны торговцам, продающим с тройной выгодой.

Мудрому ведомы все эти пороки,

И он не позволяет своим женам

вмешиваться в общественные дела,

А держит их у прялки и ткацкого станка.

«Ши цзин», № 264

Женщинам разрешалось — при условии, что они оставались скрытыми за ширмой, — слушать музыкальные концерты и наблюдать за танцами. Некоторые князья даже позволяли своим женам принимать участие в пирушках и брали их с собой на охоту. Сообщается, что в 573 г. до н. э. именно так вел себя князь Лин, за что его и осуждал один из советников (CT, 2, р. 161). Лицо женщины не закрывали, но за пределами дома обязаны были ехать в повозках с опущенными занавесками; только певичкам и женщинам легкого поведения позволялось передвигаться на повозках с поднятыми шторками.

Гарем князей был организован по образцу царского и находился под контролем пожилых дам и евнухов. Причины, по которым последние подвергались унизительной процедуре, не вполне ясны. Кастрация являлась одним из видов наказания. У нас есть свидетельство (CT, 1, р. 351), что именно поэтому некий политический преступник и стал евнухом: в беседе с князем он называет себя «кастрированным слугой» (синчэнь). Вполне вероятно, что отдельные бедные или честолюбивые люди добровольно подвергались этой операции, надеясь получить теплое место при княжеском дворе; по той же причине часто становились евнухами и в последующие века.

Хотя замужние женщины и находились под присмотром пожилых дам и евнухов, у них имелось достаточно возможностей завести роман на стороне. А вдовы, несмотря на то что назывались «ждущими только смерти» (вэй ван жэнь)[21] часто снова выходили замуж или до этого вели весьма бурный образ жизни. Вот несколько исторических примеров, которые проливают свет на сексуальные нравы того времени.

В 708 г. до н. э. Хуафу Ду из княжеского рода в государстве Сун встречает на дороге жену Кун Фу, высокопоставленного чиновника этого же государства, и влюбляется в нее. На следующий год он совершает нападение на особняк Кун Фу, убивает его и забирает себе его жену (CT, 1, р. 67).

В 695 г. до н. э. вэйский князь Сюань-гун, как гласит предание, вступил в противозаконные отношения с младшей женой собственного отца, и она родила ему сына по имени Цзи-цзы. Впоследствии этот Цзи-цзы женился на прекрасной принцессе из государства Ци. Его отец Сюань-гун влюбился в нее, забрал ее себе, и она родила ему двух сыновей. Вышеупомянутая младшая жена отца Сюань-гуна взревновала к жене своего сына и повесилась. Тогда жена Цзи-цзы начала строить козни против собственного мужа, потому что хотела стать главной супругой его отца. Она очернила мужа перед Сюань-гуном, и тот подговорил разбойников убить собственного сына (CT, 1, р. 120). По-видимому, случаи любовных отношений с женами отца были не слишком редкими. В 665 г. до н. э. Сянь-гун, князь государства Цзинь, долгое время бывший бездетным, вступил в связь с младшей женой своего отца, которая родила ему сына и дочь (CT, 2, р. 194).

В 576 г. до н. э. Цин Кэ из государства Ци вступил в противозаконные отношения с матерью Лин-гуна, князя этого государства. Обычно он навещал ее тайно в женских покоях, переодевшись в женское платье. Двое придворных узнали об этом и начали его шантажировать. Цин Кэ пожаловался своей любовнице, которая впоследствии очернила этих двух придворных. В результате одному из них в наказание отрезали ноги, а другого отправили в ссылку (CT, 2, р. 154).

Даже если женщина становилась женой другого человека, это не мешало прежнему мужу забрать ее обратно. В 548 г. до н. э. Юй Пань из государства Чжэн повстречал какого-то человека, который вел невесту к себе в дом. Юй Пань силой забрал ее и поселил у себя в одном из подвластных ему городов. Впоследствии тот человек напал на Юй Паня, убил его и вернул свою жену (CT, 2, р. 384).

Похотливые женщины обладали множеством пороков. В 546 г. до н. э. вдова одного князя вступила в противозаконные отношения с придворным поваром. Опасаясь, что один из управляющих может донести на нее родственникам покойного князя, она велела младшей жене себя выпороть. Потом она предъявила рубцы на теле и обвинила управляющего в том, что тот пытался ее изнасиловать, а когда она отвергла его притязания, выпорол ее (CT, 3, р. 385).

В другом месте говорится, что в 599 г. до н. э. чэньский князь Лин вместе с двумя своими министрами вступили в противозаконные отношения с вдовой чиновника по имени Ся. Все трое мужчин демонстрировали при дворе части нижнего туалета этой женщины и отпускали шутки по поводу своих сексуальных отношений с ней. Когда же один из придворных укорил князя за его недостойное поведение, разъяренный князь приказал его казнить (CT, 1, р. 599).

В 494 г. до н. э. вэйский князь Лин женился на Нань-цзы, известной тем, что у нее были кровосмесительные отношения с собственным братом. Чтобы угодить жене, князь велел приблизить ее брата ко двору. Об этой кровосмесительной связи было известно всем, даже крестьяне на полях распевали о ней непристойные песенки (CT, 3, р. 587). Заметим, кстати, что Конфуция укоряли за то, что он нанес визит Нань-цзы, но тот отверг всяческие обвинения, заявив, что во время их беседы Нань-цзы оставалась за ширмой, — обычное правило для замужних женщин, когда они беседовали с мужчинами, не связанными с ними кровными или супружескими связями (см.: «Лунь юй», кн. 6, 26).

У высокопоставленных мужчин и женщин имелось много возможностей общаться друг с другом, о чем свидетельствует следующая запись, помеченная 537 г. до н. э. Один военачальник по имени Му-цзы поссорился с главой своего рода и переселился в государство Ци. По прибытии в город Гэнцзун он повстречал там женщину, которая его накормила и позволила остаться у себя на ночь. На следующее утро они расстались. Впоследствии эта женщина появилась у него при дворе вместе с сыном, которого родила от него, и он принял ее в качестве любимой жены. В тексте нет никаких указаний, что эта женщина была низкого социального положения (CT, 3, р. 89). Похожий случай приводится и под датой 522 г. до н. э. Когда чуский князь останавливался в Цай, дочь начальника пограничной заставы в Цзияне предложила ему стать его наложницей. Он принял предложение, и впоследствии она родила ему сына (CT, 3, р. 295). Далее, под 530 г. до н. э. мы читаем, что одной девушке в государстве Лу приснилось, что она изготовила полог для зала предков семейства Мэн. Тогда она вместе с одной из своих подружек предложила себя в наложницы Мэн Си-цзы, и тот принял их (CT, 3, р. 184). Хотя три вышеупомянутые женщины, по-видимому, руководствовались совершенно разными мотивами (два первых случая могут служить указанием на то, что сексуальные отношения были частью обычая гостеприимства, а третий случай — явленное во сне повеление духов), очевидно, что мужчины и женщины могли беспрепятственно сходиться друг с другом. Кроме того, как мы видим, часто женщина сама могла проявлять инициативу в подобных вопросах.

Любопытный пример того, как княжна сама выбирает себе мужа, приводится под 540 г. до н. э. У князя государства Чэн была красивая сестра, на которой хотели жениться два могущественных правителя, Цзы-си и Цзы-нань. Брат не хотел обидеть одного из претендентов отказом и сообщил им, что предоставляет делать выбор своей сестре. Тогда Цзы-си появился в особняке князя в своем лучшем одеянии, а Цзы-нань — в полном боевом облачении, рассылая стрелы направо и налево. Княжна посмотрела на них обоих из-за ширмы и заметила: «Цзы-си воистину красив, но Цзы-нань — настоящий мужчина. Мужественный мужчина и женственная женщина составят прекрасную пару!» (CT, 3, р. 22). Однако подобный случай, удивительно напоминающий обычай сваямвара («свой выбор»), распространенный при дворах в древней Индии, был, скорее, исключением.

Наряду с многочисленными упоминаниями о неверных и похотливых женщинах имеется немало рассказов и о женщинах, которые строго придерживались ритуалов и отличались необычайным постоянством. Когда на чуского князя с семьей по дороге напали бандиты и он был вынужден спасаться бегством, управляющий княжества Чу по имени Чжун Цзянь последовал за князем, неся на спине юную княжну Цзи Me. По прошествии времени князь решил выдать ее за кого-то замуж, но она отказалась выходить, заявив: «Дочь не должна сама выбирать будущего мужа, но Чжун Цзянь нес меня на своей спине». Тогда князь отдал ее в жены Чжун Цзяню (CT, 3, р. 525). Отказ девушки, скорее всего, объясняется не столько чувством благодарности к нему, сколько тем, что, поскольку Чжун пребывал с ней в тесной физической близости, согласно ритуалам, она не могла после этого выйти замуж ни за кого другого.

В 579 г. до н. э. Ци Чоу, высокопоставленный гость из государства Цзинь, попросил одного сановника государства Лу подыскать для себя жену. Тогда сановник силой забрал жену младшего офицера по имени Ши Сяо-шу и отдал ее в жены Ци Чоу. Жена сказала своему мужу: «Даже птицы и четвероногие не расстаются добровольно со своими самками. Что же ты будешь делать?» Ши Сяо-шу ответил: «Если я воспротивлюсь, то рискую быть убитым или наказанным». Тогда его жена отправилась вместе с Ци Чоу в Цзинь и родила ему двоих детей. Когда Ци Чоу умер, жители Цзинь отослали эту женщину обратно к ее прежнему мужу в княжество Jly. Он отправился встречать ее на берег Желтой реки и утопил там двоих детей, которых его прежняя жена родила от Ци Чоу. Рассерженная жена сказала: «Прежде ты не защитил собственную жену и позволил ее забрать. А теперь ты не смог отнестись как отец к сиротам и уничтожил их. Кто знает, как ты кончишь!» И тогда она поклялась никогда больше не видеть его (CT, 2, р. 88).

Под 661 г. до н. э. говорится, что луский князь построил неподалеку от дома одного высокопоставленного чиновника государства Лу высокую террасу, с которой однажды увидел дочь этого чиновника. Князь хотел ее заполучить, но она отвергла его притязания. Только после того как он пообещал сделать ее первой женой, она подарила ему свою благосклонность и впоследствии родила ему сына (CT, 1, р. 205).

В 665 г. до н. э. Цзы-юань, первый чуский министр, воспылал страстью к вдове своего брата и поселился рядом с ее домом. Чтобы привлечь ее внимание, он устроил у себя в особняке торжественные танцы. Княжна разрыдалась и сказала: «Мой покойный супруг с помощью этих танцев подготавливал своих воинов к битве. Теперь же наш первый министр использует их не для того, чтобы отомстить нашим врагам, а только чтобы снискать благосклонность несчастной вдовы». Тогда Цзы-юань устыдился (CT, 1, р. 196).

В 677 г. до н. э. чуский князь уничтожил государство Си и взял себе в жены жену князя этого государства. Она категорически отказывалась с ним разговаривать — до той поры, пока не родила ему двоих сыновей. Когда же князь спросил, почему она так долго молчала, она ответила: «Мне, несчастной женщине, пришлось служить двум господам, и я даже не покончила с собой. Что же я могла сказать?» (CT, 1, р. 162).

Другой случай, когда жена, хотя по совершенно иным причинам, отказывалась разговаривать с мужем, связан с высокопоставленным чиновником уродливой внешности, который женился на красивой женщине. В течение трех лет она не произнесла ни слова. Однажды он отправился в повозке на озеро и взял ее с собой. Там он подстрелил из лука фазана. Тогда его жена впервые засмеялась и заговорила с ним (CT, 3, р. 443; дата не указана).

Муж имел право прогнать свою главную жену. Вескими причинами признавались бесплодие и неизлечимая болезнь, но, по-видимому, если мужчина хотел получить развод, он легко мог найти и другие причины. Основным сдерживающим фактором был страх перед неизбежной местью со стороны родственников отвергнутой жены. Если муж намеревался избавиться от главной жены, он должен был вернуть ее обратно в родительский дом вместе с сестрами или другими лицами женского пола, которых взял себе одновременно с ней. Под 485 г. до н. э. приводится любопытный случай, из которого становится ясно, почему это правило создавало для мужа эмоциональные сложности. Шишу Цзи из государства Вэй не слишком заботился о своей главной жене, но очень любил ее племянницу, на которой женился одновременно с ней и сделал второй женой. Когда по политическим причинам он был вынужден развестись с главной женой и жениться на дочери высокопоставленного сановника, ему очень не хотелось расставаться с племянницей своей прежней жены. Он убедил ее не возвращаться в родительский дом и поселил в отдельном особняке, где ухаживал за ней так, словно она была его главной женой. Когда сановник об этом прослышал, то страшно рассердился и хотел убить Цзи. Его убедили этого не делать, но он настоял на том, чтобы забрать свою дочь от Цзи. Таким образом Цзи утратил и престиж, и официальное положение (CT, 3, р. 674).

О том, насколько важную роль вопрос престижа играл и в супружеских отношениях, свидетельствует случай, приведенный под 540 г. до н. э. Однажды князь Государства Ци отправился с женой на лодочную прогулку по озеру в дворцовом парке. Княгиня принялась раскачивать лодку. Князь испугался, «переменился в лице» и велел ей перестать раскачивать лодку, но она не послушалась. Тогда князь пришел в страшную ярость и отослал ее обратно в родительский дом, хотя формально и не отказался от нее. Тогда семья выдала ее замуж за кого-то другого (CT, 1, р. 238)[22]…

Наконец, приведу отрывок, показывающий, насколько сильно было табу экзогамности и как порицалась сексуальная невоздержанность. В 540 г. до н. э. цзиньский князь заболел, и никакие способы лечения не помогали. И тогда один из советников пред-положил, что причина болезни в том, что в гареме у князя имеется четыре женщины его же собственного рода: «Я слышал, что женщин своего же рода не следует допускать в гарем. Их дети умрут в младенчестве, и хотя вначале симпатия между мужем и женой может быть сильной, вскоре она пройдет. И тогда они оба заболеют». Затем пригласили врача, и тот объявил, что причина болезни заключается в излишне частых соитиях. На вопрос князя: «Значит, мне больше нельзя приближаться к женщинам?» — врач ответил: «В соитиях следует соблюдать умеренность». Свои пространные рассуждения об опасности излишеств в других вопросах он закончил следующими словами: «Женщина истощает мужскую силу (ян), и с ней нужно сожительствовать ночью. Если же предаваться излишествам при совокуплениях с ней, это вызовет горячку и сознание помутится. Вы же не соблюдаете умеренности в совокуплениях, занимаетесь этим даже в дневное время. Как же вы могли избежать болезни?» (CT, 3, р. 34 и 37).

Из этого отрывка очевидно, что древние китайцы считали чрезмерные совокупления вредными для здоровья. Но при том они были глубоко убеждены, что если совершать половой акт правильным образом, это благоприятно сказывается на здоровье обоих партнеров и даже может излечивать болезни. Как будет показано ниже, последняя идея является ключом для понимания позднейших китайских представлений о сексе.

Прежде чем перейти к дальнейшему рассмотрению вопроса, обратимся к религиозным воззрениям того времени, по крайней мере к тем их аспектам, которые оказали влияние на формирование китайских взглядов на половой акт. Хотя я постараюсь сделать это максимально кратко (сжимая до одной строки проблемы, о которых написано множество томов), все же мне часто придется пускаться в подробности. Читателю остается смириться с подобными отклонениями от темы, поскольку именно эти религиозные представления до сего дня лежат в основе всех китайских теорий по сексуальнымвопросам, и я буду далее постоянно делать на них отсылку.

* * *

Древние китайцы верили в существование дуальной космической силы, которая управляет вселенной и всем, что в ней находится. Эта прочно укоренившаяся в сознании, но до поры слабо выраженная идея начала складываться в систему во второй половине династии Чжоу. Представляется вероятным, что процессу упорядочивания во многом способствовала гадательная практика.

Гадание по оленьим лопаткам, описанное в начале гл. 1, предполагало простой ответ: «да» или «нет». Однако после распространения практики гадания при помощи сухих стеблей тысячелистника стало возможным получать от оракула более подробную информацию. Нам практически ничего неизвестно о том, каким образом древний гадатель использовал стебли тысячелистника, но обычно предполагается, что он произвольно разделял их на целые и сломанные, потом бросал стебли на землю и по их расположению читал ответ оракула. Целые и сломанные стебли подразумевали графическое отображение дуальных космических сил в виде сплошной и прерывистой линий:.

Сплошная линия, в соответствии с вышеупоминавшейся магией чисел, согласно которой нечетные числа служат выражением положительной и мужской силы, символизировала положительное, мужское начало. Прерывистая линия, соответствующая четному числу, символизировала женское начало. Из этих двух линий было составлено восемь триграмм (багуа), у каждой из которых свое название, значение и ориентация по сторонам света, как указано ниже:

Позднейшая традиция приписывала создание этих восьми триграмм мифическому императору Фу Си и усматривала в них — столь же безосновательно — истоки китайской письменности. Начиная с династии Хань эти восемь триграмм, расположенные по кругу в соответствии с их пространственной ориентацией, часто встречаются в китайском прикладном искусстве[23] Затем эти восемь триграмм были соединены попарно, одна над другой, в речего получилось 64 гексаграммы. Приведем для примера гексаграмму 63, называемую цзи-цзи — «завершение» и составленную из триграмм кань и ли.

Эти шестьдесят четыре магических символа легли в основу древних гадательных книг. Гадатели добавили к каждой гексаграмме несколько коротких и часто двусмысленных — что типично для болыиинства гадательных практик — пророческих высказывании. Подобные книги и являлись пособиями по гаданию. Одно такое пособие — «И цзин», что буквально значит «Книга перемен», очень рано вытеснило все остальные. Оснащенная дополнениями и пояснениями, эта книга продолжает использоваться в Китае и близлежащих странах, которые восприняли китайскую культуру, и по сей день. «И цзин» занимал необычайно важное место в повседневной жизни населения Чжоу. Наряду с «Книгой песен» это было, по-видимому, единственное сочинение, которое регулярно цитировалось по случаю крупных событий в общественной и частной жизни.

Мнения современных специалистов по вопросу о датировке объяснений и комментариев к «И цзину» расходятся. Позднейшая традиция приписывает основные объяснения пророчеств (дуань) гексаграмм князю Вэню, утверждая, что он написал их, когда находился в тюрьме у последнего правителя династии Инь. Составление комментариев (сицы) к этим объяснениям приписывается Чжоу-гуну, одному из самых прославленных деятелей династии Чжоу. И наконец, считается, что «Десять дополнений» написал Конфуций. Однако большинство современных ученых признает, что все эти пояснения сомнительны и что, за исключением самих гексаграмм и основных объяснений к ним, текст, которым мы сейчас располагаем, относится к концу эпохи Чжоу и подвергся значительной редакции при династии Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.).

Отрицательная и положительная силы называются в «И цзине» соответственно инь и ян. Примерно с VI в. н. э. два этих термина вытеснили из употребления более старые, обозначавшие дуальные космические силы, такие как небо и земля, солнце и луна и пр., и с той поры использовались постоянно. К сожалению, о происхождении иероглифов инь и ян мало что известно. В позднейшие времена оба они писались с ключом «курган», к которому добавлялся фонетик. Инь обозначает территорию к югу от реки и северный склон холма, а ян — территорию к северу от реки и южный склон холма. Однако первоначально эти фонетические элементы имели самостоятельное употребление и значение. Первый имел отношение к тени и облакам, а второй — к солнцу и свету, вероятно представляя собой изображение колышущегося стяга.

В «И цзине» инь и ян описываются как дуальные космические силы, пронизывающие всю вселенную в бесконечной цепи превращений. Эта теория сформировалась в философскую систему, получила признание и использовалась и конфуцианцами, и даосами. Таким образом, с начала нашей эры «И цзин» выполнял двойную функцию: с одной стороны, его использовали как практическое пособие для гадания, а с другой — как философский текст.[24] В данном случае нас интересуют только те места в тексте, где термины инь и ян отчетливо выражают представления об отношениях между полами, которые в расплывчатой форме существовали уже с древнейших времен. В «И цзине» подчеркивается, что половой акт является основой вселенской жизни, будучи проявлением космических принципов инь и ян. Во второй части комментария, в разделе 4 говорится: «Постоянное взаимозамещение Неба и Земли придает форму всем вещам. Сексуальный союз мужчины и женщины дает жизнь всем вещам». А в разделе 5 первой части отмечается: «Взаимодействие одного инь и одного ян называется Дао (Высший Путь или Порядок); вызываемый этим процесс постоянного порождения называется «переменой»». Два этих места из «И цзина» часто приводят в позднейших «пособиях по сексу», где «один инь» и «один ян» относятся соответственно к женщине и мужчине.

Даосский адепт, взвешивающий мужское и женское начала

^{(из минского ксилографа «Син мин гуй чжи», собрание автора)}

Считалось, что воспроизведенная выше гексаграмма 63 символизирует сексуальный союз. Она состоит из триграммы кань, со значением «вода», «облака» и «женщина», и триграммы ли, означающей «огонь», «свет» и «мужчину». В дай-ном сочетании эта гексаграмма выражает совершенную гармонию мужчины и женщины, дополняющих друг друга, что графически передается при помощи четкого чередования линий инь и ян. Считалось, что достижение такой гармонии является залогом счастливой и здоровой сексуальной жизни.

Почти во всех позднейших китайских «пособиях по сексу» содержатся рассуждения о разных аспектах этой гексаграммы. Хотя мы подробнее остановимся на этом вопросе в гл. 4, уже сейчас можно отметить, что не случайно «женский» элемент занимает верхнюю часть гексаграммы. Показательно, что в биноме инь — ян на первом месте всегда стоит инь. Очевидно, это еще один отголосок матриархальных воспоминаний, о которых шла речь в гл. 1. Относительно же элементов «огонь» и «вода» можно заметить, что в медицинских трактатах и книгах по сексу сексуальное поведение мужчины описывается через уподобление его огню, а поведение женщины сравнивается с водой. Огонь легко вспыхивает, но и столь же легко гаснет от воды; напротив, чтобы согреть воду над огнем, требуется время, но и остывает она очень медленно. Этот образ в точности отражает различия в реальном поведении мужчины и женщины до и после оргазма. Слабость китайской медицины заключалась в недостаточном знании анатомии, но психологическим факторам в ней всегда уделялось пристальное внимание.

Как уже отмечалось выше, теории «И цзина» о сексуальном союзе, выраженные через противопоставление инь — ян, вытеснили более древнюю символику, прибегавшую к природным явлениям. Но один древний символ — небо и земля, совокупляющиеся во время грозы, — сохранился неизменным. «Облака и дождь» (юнь юй) по сей день остается стандартным литературным обозначением для полового акта. Сама идея восходит к глубокой древности, но ее locus classicus в китайской литературе относится к III в. до н. э. Этот образ встречается в предисловии китайского поэта Сун Юя к его «Оде о Гаотан» («Гаотан фу»; текст приводится в гл. 19 антологии «Вэнь сюань»), В нем рассказывается, что в древние времена один правитель отправился на прогулку в место под названием Гаотан. «Почувствовав усталость, он предался полуденной дреме. Ему приснилось, что он повстречал женщину, которая сказала ему: хозяйка горы У и временно пребываю здесь, в Гаотан. Узнав, что вы собираетесь прибыть сюда, я захотела разделить с вами ложе и изголовье». После этого правитель вступил с ней в половые отношения. При расставании она сказала: «Я живу на южном склоне горы У (у-ян), на вершине высокого холма. На рассвете я бываю утренними облаками, а вечером изливаюсь дождем. Каждое утро и каждую ночь я прогуливаюсь под террасой Ян»»[25] В данном случае древний космический образ совокупляющихся неба и земли облечен в форму изящной истории, в которой в роли наставницы в сексуальных делах снова выступает женщина. В китайской сексологической, равно как и в порнографической литературе «облака» объясняются как яичники и сексуальные выделения женщины, а «дождь» как семяизвержение у мужчины. В позднейших романах завершение полового акта часто описывается, например, следующим образом: «После того как пролился дождь, облака рассеялись». Наряду с выражением «облака и дождь» в сочинениях более позднего времени для обозначения совокупления используются и такие выражения, как «гора У» (Ушань), «южный склон горы У» (Уян), Гаотан и «терраса Ян» (Янтай). В то же время выражениями наподобие «перевернутые облака и опрокинутый дождь» (фаньюнь фу-юй) обозначали гомосексуальный акт между двумя мужчинами (ср., например, «Дуань сю бянь», с. 16а, в СЯЦШ, собр. 9, т. 2).

Добавим, что туманы, окутывающие горные вершины, всегда считались содержащими большое количество ци. В древней литературе часто упоминается о том, как правители «поднимались на высокое место», чтобы усилить свою силу дэ, поглощая там содержащееся в воздухе ци. Авторы сочинений по вопросам живописи любили утверждать, что живописцы обладают крепким здоровьем и долголетием потому, что благодаря своей профессии пребывают в постоянном контакте с облаками и горными туманами. Та же идея лежит в основе распространенного обычая «подъема на высокое место» (дэн гао), который соблюдали по всей стране в девятый день девятого месяца по лунному календарю: считалось, что это продлевает жизнь. Люди поднимались на холмы и возвышенные места в горах и устраивали там пикники, предполагая продлить тем самым свой жизненный срок. Трудно сказать определенно, была ли эта идея развитием представлений о том, что облака и дождь являются жизненной сущностью совокупления Неба и Земли и потому в них содержится большое количество ци, или же она возникла независимо.

Если гадательные книги способствовали систематизации древнекитайской религиозной мысли, то сама эта систематизация получила дальнейшее развитие благодаря склонности классифицировать и соотносить природные явления, что привело к возникновению «теории пяти элементов» (у син)[26].

С давних времен китайцы выделяли пять элементов: воду, огонь, дерево, металл и землю. Постепенно они стали соотносить их с планетами, временами года, цветами, сторонами света, а также с восьмью триграммами «И цзина». В конце эпохи Чжоу существовали следующие соответствия:

В последней колонке приводятся пять мифических животных. «Темный Воин» (сюаньу) — это черепаха, оплодотворенная змеем; «Красную Птицу» (чжуняо) представляли в виде феникса, фазана или орла; «Зеленый Дракон» (цинлун) и «Белый Тигр» (бай-ху) выступали в своих обычных стилизованных формах. Во второй половине эпохи Чжоу первые четыре животных воспринимались как единый комплекс — стражи четырех сторон света, но по отдельности они встречаются значительно раньше[27] «Желтый Дракон» (хуанлун) был добавлен позднее, чтобы дополнить соотнесенность с пятью элементами.

Для рассматриваемой нами проблемы представляют интерес только два из этих животных: Зеленый Дракон и Белый Тигр, из которых первый обозначает мужчину, а второй — женщину. С начала нашей эры эта пара использовалась в магической и алхимической литературе в качестве символа сексуальных отношений между мужчиной и женщиной и их соответствующими потенциями.

У просматривающего таблицу соответствий может возникнуть вопрос, почему были выбраны именно Зеленый Дракон и Белый Тигр, поскольку, казалось бы, выбор Красной Птицы как символа огня-солнца и Темного Воина как символа воды-луны был бы намного более оправданным. Но нам настолько мало известно об истории этих животных, что я затруднился бы дать окончательный ответ. Однако я склонен усматривать причину в классификации этих животных по принципу инь — ян, хотя понимаю, что таким образом объясняю термины II и III вв. до н. э. при псщрщи теорий, которые вызрели и были сформулированы только в XI в. н. э. Я исхожу из того, что «И цзин» разделяет соотношения инь и ян на «избыточный» и «недостаточный»; в первом случае каждая сила предстает в своем максимальном проявлении, во втором — в минимальном. Считается, что инь и ян взаимопорождают друг друга в вечно повторяющемся круговом движении: когда ян достигает апогея, он переходит в инь, тогда инь начинает возрастать и, достигнув апогея, переходит в ян. Дело в том, что в ян уже содержится в зародыше элемент инь, а в инь присутствует зародыш ян. В XI в. неоконфуцианские философы предложили хорошо известное графическое изображение этой теории в виде круга, разделенного кривой линией. Правая половина обозначает ян с черной точкой, подразумевающей заключенный в ней зародыш инь, а левая половина обозначает инь с белой точкой — содержащимся в ней зародышем ян.[28].

Однако сколь бы поздним ни было именно это графическое изображение, я уверен, что уже на ранней стадии китайцы понимали вытекающий из него принцип: в каждом мужчине присутствует более или менее отчетливо выраженный женский элемент, а в каждой женщине — более или менее развитое мужское начало. Именно потому, что китайцы сознавали психологический аспект, они, выбирая образы, которые по возможности точно передавали бы сущность мужской и женской природы, отдали предпочтение более сложным и расплывчатым символам перед такими примитивными и более древними, как небо и земля, солнце и луна и т. п. Поэтому-то они и выбрали Зеленого Дракона с «недостатком ян» и Белого Тифа с «недостатком ин», а не Красную Птицу — ян и Темного Воина — инь.

Впоследствии мы подробно рассмотрим понятия «дракон» и «тигр» как символы мужчины и женщины. Пока же я упомянул о них только для того, чтобы представить теорию пяти элементов на соответствующем историческом фоне.

* * *

Я подробно остановился на описании «И цзина» и теории пяти первоэлементов потому, что развившиеся из них идеи оказали решающее влияние на развитие китайских представлений о совокуплении двух полов. Однако во второй половине эпохи Чжоу наряду и одновременно с этими двумя системами возник мощный поток мысли, который намного глобальней и представляет намного большее значение для истории китайской религии и культуры, равно как и для человеческой мысли в целом. Этот философский поток называется даосизмом, и основным текстом для него является «Дао дэ цзин» («Книга о Высшем Пути и его Благе»).[29].

Даосы сделали логический вывод из веры в необходимость жить в соответствии с первоначальными силами природы, неизменный путь которых назвали дао. Они утверждали, что большая часть человеческой деятельности привела только к отчуждению человека от природы и создала неестественное, искусственное человеческое общество с его семьей, государством, ритуалами и церемониями и сомнительным разделением на доброе и плохое. Они призывали вернуться к изначальной простоте человека, вернуться в золотой век, где люди будут жить долго и счастливо и где не будет ни хороших, ни плохих, потому что все будут жить в полной гармонии с природой, а следовательно, уже per se не смогут сделать ничего такого, что не было бы правильным. Даосы восхваляли отрицательное начало и ставили его выше положительного, а недеяние ценили выше действия. Некоторые из них устранились от мирской жизни и пытались при помощи усиленной медитации достичь единения с изначальными силами природы. Они восхваляли женщин, поскольку уже в силу своей природы женщина ближе к этим силам, чем мужчина, и поскольку в ее чреве зарождается и вынашивается новая жизнь. Именно эта школа даосизма поддержала тенденцию возвышенного мистицизма, характерного для «Дао дэ цзина» и блистательно развитого во втором по известности классическом даосском сочинении «Чжуан-цзы».[30] Другие же, напротив, становились отшельниками, чтобы попытаться при помощи диеты и иных средств достичь долголетия, ставя конечной целью физическое бессмертие. Чтобы отыскать эликсир жизни, они прибегали к разным алхимическим, а также сексуальным экспериментам. Они тоже почитали женщину, но главным образом потому, что в ее теле — как они полагали — содержатся элементы, насущно необходимые для достижения алхимической цели. При всем различии в методах оба направления считаются даосскими, поскольку цель у них была одна: полностью слиться с Дао, Высшим Порядком. Первая категория подарила мировой литературе несколько великолепнейших сочинений, вторая же внесла значительный вклад в дело развития науки в Китае и за его пределами.

Хотя в конце эпохи Чжоу даосизм в обоих своих аспектах пользовался значительной популярностью, он был малопривлекателен для правителей того времени, озабоченных исключительно практическими вопросами: как сохранить, расширить и укрепить свою политическую власть. В те смутные времена, когда политические изменения происходили как в калейдоскопе, искусство политической интриги и дипломатии стало не менее важным, чем военная сила. Для рекомендаций по этим вопросам князья прибегали к помощи советников, которых выбирали преимущественно из числа ши, прослойки служилых людей. Многие ши выработали собственную концепцию управления и социальных реформ, которые могли бы позволить князю навести больший порядок в его государстве, заручиться доверием народа и сравняться со святыми императорами былых времен. Эти люди пытались убедить могущественных князей в верности своих теорий, рассчитывая быть принятыми на службу в качестве советников. Если какой-то князь не прислушивался к их советам, они обычно переходили к другому двору, чтобы там распространять свои идеи. Одним из таких «странствующих служилых» (юши) был Конфуций.

Учение Конфуция можно охарактеризовать как протест против времени, в котором он жил. Отмечая аморальные тенденции своих современников, он утверждал важность «гуманности» (жэнь) в качестве морального принципа; если правитель и его чиновники обретут это моральное качество, то дела их государства будут в порядке, а народ довольным и процветающим. Видя, как ослабевают священные семейные связи, он восхвалял «сыновнюю почтительность» (сяо), проповедуя, что крепкая и хорошо организованная семья является основой государства. Наблюдая, с какой легкостью государственные мужи и военачальники меняют свои симпатии, он подчеркивал важность «верности господину» (чжун). Наблюдая, что ритуалы и церемонии превратились в чистую формальность, он стремился восстановить их первоначальную значимость. В то же время Конфуций подчеркивал, что в его идеях нет ничего нового, что он только выдвигает принципы, необходимые для идеального государства, которое существовало в глубокой древности при святых правителях Хуан-ди, Яо и Шуне.

Рис. 4.

Зеленый Дракон и Белый Тигр

^{(из минского ксилографа «Син мин гуй чжи», собрание автора)}

В отличие от даосизма, несветского и матриархального по своей ориентации, учение Конфуция было исключительно практической философией, применимой к патриархальному государству. Он отвергал мистицизм и то, что мы назвали бы религиозными проблемами. Но его идеи были слишком этическими, чтобы привлечь современных правителей, и все его моральные призывы в целом оказались безуспешными. Однако его подход к жизни отвечал некоторым аспектам китайской ментальности. Преданные ученики продолжали хранить и разрабатывать его учение, которое несколькими веками позже получило поддержку правителей династии Хань. Тогда его провозгласили Великим Мудрецом, а еще позже — Великим Наставником Всех Времен, поскольку вера, связанная с его именем, превратилась в своеобразную государственную доктрину. Конфуцианство выдержало все нападки со стороны даосов и буддистов и даже пережило решительные реформы, проведенные в КНР в 50-х гг., так что Конфуций официально признан одним из величайших людей в китайской истории; в 1957 г. в его храме в Цюйфу (пров. Шаньдун) были возобновлены ежегодные торжества[31].…