Игорь Стравинский 1882—1971

Игорь Стравинский

1882—1971

Ладно, признаюсь: я не очень люблю варёные яйца. Вообще-то они мне нравятся на вкус, но я не уверен, что всё это стоит таких хлопот. Во-первых, я обычно так неумело разбиваю скорлупу, что противные, скрипучие кусочки попадают в белок. Кроме того (если это яйца всмятку), я люблю окунать в них румяные хлебные тосты, но при этом желток часто перетекает через край и мне приходится его быстро-быстро вытирать, пока он не застыл. Фу… Тем не менее мне всегда приятно видеть на накрытом для завтрака столе яйцо в неразбитой скорлупе — оно напоминает мне голову Игоря Стравинского. Конечно, это забавно, поскольку Стравинский никогда не был совершенно лысым, а у яиц, как правило, нет огромных ушей, громадного носа, очков (особенно очков, сдвинутых на макушку) или усов. Однако сходство, несомненно, присутствует. Возможно, из-за того, что Стравинский был яйцеголовым (то есть интеллектуалом, что значит — чрезвычайно умным), да к тому же ещё и обладал крутым нравом и поэтому вполне заслуживал, чтобы время от времени его тюкали по голове чайной ложечкой.

Но под этой яйцевидной головой находилось тело, больше похожее на кузнечика, чем на рюмку для яйца. Стравинский был крошечного роста и настолько худой, что тела у него почти не осталось. Стравинский панически боялся простудиться и обычно ходил, окутав свое крошечное тело шарфами, свитерами, пальто и беретом (который он иногда надевал, даже ложась спать!).

Он не только был похож на насекомое, но зачастую и вёл себя соответственно: как очень аккуратное и дисциплинированное насекомое — скорее муравей, чем кузнечик. Всё свое имущество — а Стравинский накопил немало добра — он всегда аккуратно рассортировывал. Неаккуратность или неловкость (а также люди с громким голосом) приводили его в ужас. Куда бы он ни отправлялся — а Стравинский в разное время жил в самых разных местах, да ещё и путешествовал по миру, дирижируя оркестрами или играя на фортепиано, — он требовал, чтобы вокруг него всегда был порядок. Больше всего Стравинский любил свою студию, непременно звуконепроницаемую, дабы он мог сочинять за фортепиано (в которое была вставлена сурдина, чтобы приглушить звук) и не беспокоиться, что кто-то его услышит. Там Стравинского окружали его сокровища — подарки, сувениры, фотографии и прочее. Поверхность фортепиано тоже использовалась со знанием дела: на пюпитре (подставке для ног) стояла плотная картонка — к ней он прикреплял наброски пьесы, над которой в данный момент работал, а сбоку лежали письменные принадлежности, блестящие, как хирургические инструменты, — стальные перья, карандаши, резинки, точилки, метрономы, секундомеры. Всё на своих местах, всё под контролем — Стравинский любил порядок.

Был Стравинский яйцевидным насекомым или нет, но он очень трепетно относился к своей внешности. Он прорву времени проводил перед зеркалом, а если у него на носу выскакивал прыщик, мог вообще не появляться на людях. Он также отказывался куда-либо идти (или, наоборот, отказывался остаться), если у него возникали подозрения о возможном контакте с микробами. Стоило кому-то чихнуть или кашлянуть, как Стравинский моментально испарялся. Вообще-то такая обострённая реакция была характерна для Стравинского — он обострённо реагировал на всё. Стравинского всё интересовало — и всё приводило в бешенство. Рассердить Стравинского ничего не стоило — малейшая критика его музыки вызывала у него гнев. А также любой музыкант, пропустивший хоть одно из указаний Стравинского при исполнении его музыки (или, раз уж на то пошло, любой музыкант, который за исполнение пьесы Стравинского получал больше, чем Стравинский за её сочинение). Налоги тоже доводили его до безумия. Стравинский любил деньги и поклонялся им, и при одной только мысли, что кто-то может их отнять, он приходил в неистовство. Он экономил, где только можно. Например, если Стравинский замечал, что марка на полученном им письме не проштемпелёвана, он обязательно её отклеивал и использовал снова. (Таким образом Стравинский испортил несколько писем от известных людей — сами письма были бы в тысячу раз дороже, чем марки!) Он тратил драгоценное время, сам переписывая ноты своих сочинений, вместо того чтобы заплатить переписчику. Он ломал себе голову над тем, как бы составить телеграмму так, чтобы как можно меньшим количеством слов передать как можно больше информации: лишнее слово — лишние деньги. Когда его просили написать новую пьесу или же дать концерт, Стравинский сразу же начинал действовать: перебирая в воздухе лапками (спешу заметить, что это образное выражение), он старался выудить как можно больше денег. Гм… Стравинский и вправду любил деньги. (Честно говоря, бывало, что он отчаянно в них нуждался, особенно во время и сразу после Первой мировой войны, когда композитор был отрезан от своего имущества в России, а ему нужно было кормить не только свою первую жену Екатерину и четырёх детей, но и сестру Екатерины и её семью — так много ртов!)

К слову, о жёнах: свою вторую жену Веру Стравинский любил тоже очень сильно. Она была очаровательной, красивой, живой, и к тому же одарённой художницей — и при этом терпела Стравинского с его вспышками гнева! Вера резко отличалась от серьёзной, глубоко набожной Екатерины, которая, наверное, до смерти боялась мужа. Екатерина писала ему письма, робко упрекая за пренебрежение своими религиозными обязанностями; Вера же в письмах требовала сообщить ей свежие сплетни: «Скажи мне, кто был забавным, а кто скучным». Я уверен, что Стравинский любил Екатерину и детей, но выражал это весьма странным образом. Екатерина была его двоюродной сестрой, они вместе росли. Они поженились ещё очень молодыми и задолго до того, как Стравинский стал знаменит. Когда Стравинский добился успеха, у него случилось несколько довольно шумных романов, наиболее серьёзным из которых оказался роман с Верой (кстати, она тогда состояла в браке). Поскольку Стравинский был, по сути, очень религиозным человеком, православным христианином и искренне верил и в Бога, и в чёрта (и всё время крестился), он, по-видимому, чувствовал себя очень виноватым, но тем не менее любовных похождений не прекращал. Бедная Екатерина большую часть своей жизни болела и много времени проводила в санаториях. Стравинский же часто уезжал на гастроли или на какие-то встречи и нередко брал с собой Веру. И Екатерине иногда приходилось рассчитывать на Веру, чтобы получить известия о собственном муже! Кроме того, пока Стравинский в поездках купался в роскоши вместе с Верой, Екатерина порой оставалась почти без средств к существованию. Ей приходилось писать им обоим слёзные письма и умолять выслать домой деньги! Странная ситуация, если не сказать больше; причём самое странное заключалось в том, что обе женщины мирились с ней вполне безропотно и были даже (во всяком случае, с виду) подругами. В голове не укладывается, но у Стравинского и впрямь имелась одна необыкновенная способность: он мог заставить окружающих делать то, что ему хотелось. Стравинский вообще весьма откровенно использовал людей. Когда дирижёр Ансерме, благодаря которому приобрели популярность многие ранние сочинения Стравинского, прислал ему в конце 1929 года поздравление с тем, что прошедшие двенадцать месяцев оказались для композитора очень продуктивными, Стравинский ответил, что да, действительно, весь год он писал прекрасную музыку, и добавил: «Что такой эгоист, как я, может пожелать Вам (имеется в виду — на Новый Год)? Только то, чтобы Вы продолжили Вашу благородную деятельность и популяризировали мою музыку». Гм… Другие пожелали бы ему здоровья, счастья, успеха во всех его начинаниях и т. д. — но не Стравинский. Впрочем, он хотя бы знал, что он эгоист.

Другой страстью Стравинского был алкоголь, особенно виски. Если бы у него была такая возможность, он пил бы его с утра до вечера. Как он сам говорил: «Меня нужно называть Стрависки!» В старости алкоголь действовал на него лучше любого лекарства, однако много раз бывало и по-другому. Например, однажды он должен был встретиться с великим художником Марком Шагалом и обсудить с ним возможности сотрудничества. К сожалению, перед встречей Стравинский отправился обедать и выпил столько, что, когда подошло время встречи с Шагалом, он крепко спал и его не смогли добудиться. Не странно ли, что сотрудничества не получилось! В другой раз правительство США удостоило Стравинского большой чести — устроило в его честь обед в Белом доме. Присутствовал и тогдашний президент Америки Джон Кеннеди. Стравинский напился в стельку, был вынужден воспользоваться помощью президента, чтобы добраться до мужского туалета, и с большим позором был рано отправлен домой — так, по крайней мере, пишет в своих книгах Вера. Правда, она с облегчением вздохнула, узнав, что её мужу не удалось, как он собирался, затащить президента США в укромный уголок и поинтересоваться у него, как можно уклониться от уплаты налогов. (Между прочим, когда вскоре Джона Кеннеди убили, Стравинский отправил его вдове телеграмму с соболезнованиями — но поздно вечером, чтобы воспользоваться дешёвым ночным тарифом. Вера снова ничуть не удивилась.)

Кроме того, Стравинский был одержим ещё и мыслями о собственном здоровье, и это несмотря на пристрастие к алкоголю, высококалорийной пище и табаку. (Хм… Я заметил, что все композиторы, о которых говорится в этой книге, любили алкоголь, табак и кофе. Неудивительно, что почти все они рано умерли!) Стравинский вёл подробные медицинские дневники, в которые записывал все лекарства, которые регулярно принимал, и все свои симптомы. Он был Стравинским и считал, что состояние его здоровья должно заботить окружающих ничуть не меньше, чем его самого. Даже когда Екатерина была при смерти, Стравинский писал ей длинные письма, жалуясь на своё здоровье. Правда, бывало, особенно в ранней молодости, когда он и в самом деле серьёзно болел туберкулёзом и другими болезнями, но он страдал ещё и ипохондрией. Например, как-то раз ему неожиданно позвонил один репортёр и попросил дать интервью. Стравинскому было неохота, и он, извинившись, сказался простуженным, а потом забыл, что просто выдумал простуду как предлог, и провёл остаток дня в тяжёлой хандре, уверенный, что и впрямь простудился!

Но среди всех его многочисленных увлечений, страстей и одержимостей самой главной была, конечно, музыка. Когда Стравинский совсем состарился и лежал в больнице, медсестра спросила, не хочет ли он чего-нибудь. «Я хочу работать (то есть сочинять), — ответил Стравинский. — А если я не смогу работать, то лучше умереть». Не думаю, что кто-либо из композиторов относился к своей музыке более серьёзно, чем Стравинский (хотя он и написал много легких, весёлых пьес). Стравинский был уверен в значимости каждого своего произведения. Когда его просили порекомендовать какое-то из его произведений, он отвечал: «Я рекомендую ВСЕ мои сочинения». Вся жизнь Стравинского вращалась вокруг сочинения музыки. Столь же важным было для него и исполнение собственных произведений — сначала Стравинский выступал как пианист, а затем всё больше как дирижёр и уделял этому очень много времени, особенно учитывая гастроли по всему миру. Но главные причины, почему Стравинский так много концертировал, состояли в том, что — прежде всего — это приносило больше денег, чем сочинение музыки (надо бы наоборот, скажу я вам, но дело обстояло именно так), а также позволяло показать, как нужно исполнять его произведения. Слушая свою музыку в чужом исполнении, Стравинский почти всегда впадал в ярость. (Кроме того, придя на чей-либо концерт, он рисковал услышать произведения других современных композиторов, а этого он терпеть не мог. Он, как никто другой, умел игнорировать чужие творения. Как-то раз один несчастный молодой человек сделал глупость, попросив Стравинского просмотреть его новую, только что написанную симфонию. Стравинский велел молодому человеку прийти к нему в гостиницу на следующий день. Композитор пришёл в назначенное время с симфонией в руках. «Ох, я сейчас слишком занят», — сказал Стравинский. «Когда же я смогу показать вам мою симфонию?» — спросил композитор. Стравинский заглянул в ежедневник. «Завтра — нет, на той неделе — нет. — Он просмотрел ежедневник до конца и захлопнул его. — Как насчёт никогда? Вас это устроит?» Гм… Не самая красивая история.

Да, музыка (а также, до определённой степени, и другие виды искусства: Стравинский хорошо знал и любил живопись — он сам был одарённым художником, театр, литературу, танец и так далее) была смыслом его жизни — вернее, его собственная музыка. Другие люди должны были это уяснить и, если хотели с ним дружить, должны были превратить музыку Стравинского в смысл своей жизни — иначе Стравинский потерял бы к ним всякий интерес. Да… Ещё одна не очень приятная черта. У вас создаётся нехорошее впечатление о Стравинском? Да, он всегда был не самым симпатичным человеком. Мне Стравинский представляется блестящим хрупким насекомым с довольно смертоносным жалом. С другой  стороны, он был просто обворожительным человеком — необычайно живым и умным, с головой, переполненной новыми потрясающими идеями. Часто Стравинский бывал очень забавным, порой — поразительно щедрым, а также — пожалуй, особенно с возрастом — на удивление неотразимым и очаровательным.

Из шести композиторов, о которых я рассказал в этой книге, только Стравинского мы можем увидеть в старых телевизионных фильмах, услышать в записях, и только о нём мы можем получить непосредственные свидетельства от живых людей. Поэтому давайте представим, что было бы, если бы мы пришли к нему в гости, скажем, году в 1947-м, — тогда Стравинский жил в Голливуде, ему исполнилось жизнерадостных 64 года, а Вере — кипучих 59. Однако имейте в виду, что мы не посмели бы прийти к Стравинским с визитом, не получив сперва от них приглашения. Если бы Стравинский не захотел нас видеть, он вполне мог бы сам открыть дверь и объявить нам, что его нет дома! Но если бы Стравинские нас ждали, они приняли бы нас в своём переполненном домике вполне радушно. Приди мы слишком рано, нас приветствовали бы одни только торчащие над балконом ноги Стравинского. У него был определённый распорядок дня, включавший в себя, помимо всего прочего, и гимнастические упражнения, которые он делал регулярно: «Каждое утро я пятнадцать минут молюсь, пятнадцать минут делаю зарядку, пятнадцать минут бреюсь». (Что-то слишком много времени для бритья!) Конечно, мы могли бы вообще не увидеть Стравинского, если бы пришли тогда, когда он работал в своём кабинете за закрытой дверью, — и горе тому, кто сдуру осмелился бы её открыть! Если бы, ожидая, когда он покинет своё логово, мы прошлись по дому, то могли бы обнаружить Верину памятку с подробным перечнем дел на день; сверху Стравинский нацарапал: «Прежде всего ты должна меня поцеловать». Когда наступало обеденное время, Вера обычно шла в коридор под его кабинетом и хлопала в ладоши, тем самым сообщая, что обед готов. Если готов был и Стравинский, он в ответ тоже хлопал в ладоши и выходил. «Как поживаете, мистер Стравинский?» — спросили бы мы. «Так себе, неважно», — возможно, ответил бы он с сильным русским акцентом. Затем мы сели бы обедать и к столу, наверное, подали бы великое множество спиртного. (Надеюсь, вы бы от него отказались?) Диапазон тем застольной беседы простирался бы от захватывающих обличительных тирад о музыке или искусстве вообще до излишне подробных описаний последних достижений Стравинского в области использования унитаза — не лучшая застольная тема для гостей, но он, наверное, решил бы, что нам это безумно интересно. Заинтересовавшись каким-нибудь английским словом, Стравинский пошёл бы искать его в словаре, и за столом наступила бы долгая пауза. Он увлекался иностранными языками, свободно говорил на четырёх, использовал в своей музыке семь и даже переписал для себя целый английский словарь, когда переехал жить в Америку. После обеда нас познакомили бы с попугаем Попкой, которому дозволялось летать по комнате и садиться на наши головы (чудесно, если бы только этим он и ограничился). Попка мог бы проделать свой коронный номер — открыть клетку подружки-канарейки Лысой Душки, и две птички летали бы по комнате вместе. (Снаружи на веранде стояла ещё и клетка с попугаями-неразлучниками.) Мы бы познакомились также с котом Васькой, очень важной персоной — и очень избалованной. Когда Стравинские взяли ещё одного кота, Васька так расстроился и так ревновал, что не на шутку заболел, и Стравинские в конце концов высадили того, другого бедняжку в шестнадцати километрах от дома, привязав ему на шею записочку, в которой говорилось, что кота можно подобрать (какой ужас!). (Однако он нашёл дорогу обратно в дом Стравинских — умница.)

Периодически Стравинский должен был разбирать почту. Он получал её столько, что ему даже пришлось заказать специальный огромный почтовый ящик. Очень много было писем от поклонников, просивших выслать автограф. Стравинский, пожалуй, мог ещё подумать об ответе, если к письму был приложен конверт с маркой и обратным адресом. Иногда он получал письма от людей, которых знал в далёком и туманном прошлом; такие письма чаще всего оставались без ответа — Стравинский жил в настоящем. Если же ему присылали газетные статьи или письма о его музыке, он прямо на полях делал пометки (обычно сердитые), а потом жирно подчёркивал собственные комментарии. Наконец, приходили и деловые письма насчёт предстоящих концертов. На них Стравинский, как правило, отвечал требованиями заплатить ему больше денег, предоставить больше времени для репетиций и проч.

Расправившись с корреспонденцией и решив что на сегодня хватит работать, Стравинский выпивал стакан слабого чая с хлебом и пирожными с джемом и раскладывал пасьянс — или два, если в первый раз пасьянс не сходился. После этого он взял бы нас с собой в поход по магазинам. Стравинский очень серьёзно относился к покупкам и любил прогуливаться туда-сюда по проходам супермаркета, восхищаясь аккуратно заставленными полками, но, прежде чем купить что-либо, обычно подозрительно интересовался: «Сколько это стоит?» Или же, если бы нам совсем не повезло, он потащил бы нас в кино, где громогласно комментировал бы весь фильм и всем мешал. Затем он повёл бы нас (если бы по-настоящему был к нам расположен) в какой-нибудь шикарный ресторан, где заказал бы лучшие блюда и напитки, гонял туда-сюда официантов и завёл бы искромётную беседу (иногда отвлекаясь, чтобы нарисовать на скатерти силуэт любой из женщин в ресторане, чьи формы привлекли бы его внимание). Стравинский живейшим образом описал бы нам свои сны. Он обычно хорошо их помнил и уверял, что решал большую часть музыкальных задач во сне. Потом Стравинский, возможно, затеял бы спор или начал говорить гадости о музыке других композиторов: «Кому это нужно?» (его любимое выражение). Однако если бы он пребывал в хорошем настроении — а Вера всегда старалась перевести разговор на приятные для него темы («Он очень мил, когда не думает о музыке», — считала она) — тогда с ним было бы по-настоящему весело и мы, вероятно, засиделись бы до поздней ночи, до тех пор, пока Стравинский не объявил бы во всеуслышание: «Я пьян!». Затем мы вернулись бы к ним домой, и если бы вы остались ночевать, то на кушетке, а не на кровати (перед вашим приездом Стравинские попросили бы письменно сообщить ваши габариты, дабы убедиться, что вы подойдёте для их знаменитой кушетки). Вы должны были бы поскорее выключить свет, не то появился бы Стравинский и отругал вас за то, что вы все ещё не спите — он кого угодно бы отчитал. Поэтому лучше всего ложитесь спать и набирайтесь сил, раз вам предстоит провести ещё один день в компании этого неугомонного яйцеголового насекомого.

Музыка

Описывать музыку Стравинского в некотором смысле гораздо сложнее, чем музыку других композиторов из этой книги. Хотя их стиль в течение жизни заметно развивался, их музыкальный язык в основном всё-таки оставался прежним и только становился всё более индивидуальным и неповторимым. У Стравинского же музыкальный стиль и язык изменялись совершенно, причём несколько раз. Несомненно, Стравинский оставался Стравинским: но представьте, что какой-нибудь писатель написал бы первые книги на русском языке, а потом перешёл бы на французский, потом на английский, потом на немецкий. Большинство ранних сочинений Стравинского написаны под явным впечатлением народных сказок и обычаев его родной России — в них много волшебства, первобытных ритуалов (Стравинский обожал ритуалы) и экзотических танцев. Потом, все больше ощущая себя отрезанным от России, он взял за образец музыку восемнадцатого столетия; некоторые его произведения звучат наполовину как старинная музыка и наполовину как Стравинский. (Он говорил: «Прошлое — это гнездо, в которое мне нравится откладывать яйца».) Наконец, когда после Второй мировой войны Стравинский снова посетил Европу, он почувствовал, что, по сравнению с тем, как пишут в Европе, его музыка старомодна. После этого он начал писать куда более «современную» музыку — полную диссонансов, где ноты, вместо того чтобы объединяться в прекрасные аккорды, бьются друг с другом не на жизнь, а на смерть.

Взгляды Стравинского на значение музыки также разительно отличались от взглядов других композиторов из этой книги. Например, Шуман считал, что всё происходящее в его жизни немедленно находит отражение в его музыке; Стравинский же полагал, что его жизнь не имеет никакого отношения к его музыке. «Музыка — это всего лишь музыка», — говорил он. Стравинский не то чтобы считал, что она ничего не выражает. Просто он полагал, что музыка выражает свои собственные эмоции, а не наши повседневные человеческие чувства. Даже кладя на музыку слова, он зачастую больше интересовался звучанием слов, а не их значением.

Стравинскому были интересны любые звуки, и старые, и новые. Ему нравилась изящная музыка восемнадцатого века, но он увлекался и джазом, сочинял регтаймы и польки. Стравинский приходил в восторг, обнаружив незнакомый ему народный музыкальный инструмент, и всё время стремился использовать новые сочетания оркестровых инструментов. (У Стравинского был поразительный слух: он мог распознать семь различных тонов в рёве пролетающего над головой самолёта.) Отчасти именно поэтому знакомство с музыкой Стравинского так увлекательно — он всегда пробовал что-то новое и неожиданное. Должен сказать, что некоторые его сочинения звучат, на мой взгляд, скорее как экспериментальные композиции, а не как великая музыка. (Может быть, я недостаточно хорошо их знаю или просто не способен понять, но таково моё мнение — в какой бы гнев пришёл Стравинский, прочти он эти строки! Он, несомненно, написал бы красными чернилами и жирно подчеркнул на полях: «Если он этого не понимает, зачем он об этом пишет?» — Извините, мистер, я просто высказываю своё мнение. — «Кому это нужно?»)

Однако, когда речь заходила о шедеврах, то, хотя Стравинский и заявлял, что его музыка не выражает человеческих эмоций, он ведь не говорил, что слушатели не должны их испытывать! Все эти оттенки, ритмы, неземные звуки — Стравинский может заставить вас смеяться, заставить вас плакать, заставить танцевать. Честно говоря, он может просто свести вас с ума! А это восхитительное чувство…

Что слушать. Я бы посоветовал начать с трёх великих балетов, принёсших Стравинскому славу: «Жар-птицы», «Петрушки» и «Весны священной». В «Жар-птице» — восхитительные, яркие краски и живые характеры. «Петрушка» полон жизни, волшебства и юмора; он о кукле, оживающей на ярмарке. Но величайшее из этих трёх произведений, по-моему, — «Весна священная». Когда она была впервые исполнена в Париже в 1913 году (как балет, хотя танцоры тут, в общем-то, и не нужны вовсе — одна музыка чего стоит), произошло нечто невероятное. Люди свистели и аплодировали, шикали и кричали «браво», орали и визжали, в зале начались потасовки — и в конце концов пришлось вызвать полицию. (Год спустя музыка была вновь исполнена на концерте в Париже и опять произошло нечто невероятное, но на этот раз вызванное стопроцентным энтузиазмом: в огромной толпе Стравинского подняли на плечи и с триумфом пронесли по улицам Парижа.) Неудивительно, что «Весна» так сводила людей с ума: вдохновлённая древней русской традицией встречать приход весны, она полна странных гипнотических звуков, неистовых топающих ритмов и примитивных страстей. Послушайте эту музыку — вы испытаете изумительные чувства. (Уолт Дисней в своём старом фильме «Фантазия» использовал отрывки из «Весны священной» как музыкальное сопровождение к битве динозавров. Стравинскому это ужасно не понравилось, но, я думаю, Дисней был отчасти прав.)

Стравинский сочинил много замечательной музыки: например, «Свадебка», написанная для хора, ударных и четырёх фортепиано, изображает своими немного странными, но чарующими звуками другой старинный русский обряд — крестьянскую свадьбу, а «Симфония псалмов» — это полногласная, чистосердечная хвалебная песнь «во славу Божию». Или послушайте «Байку про лису» для музыкального театра, в основе которой лежит русская народная сказка о хитроумной лисе. У Стравинского есть также несколько забавных коротких пьес, например «Регтайм» для одиннадцати инструментов и «Цирковая полька» для пятидесяти танцующих слонов! (Когда Стравинского попросили написать эту пьесу, между ним и заказчиком состоялся довольно интересный разговор: «Для кого?» — «Для слонов». — «Сколько их?» — «Много». — «Старые?» — «Молодые». — «Ну, раз молодые, тогда я согласен».) Если захотите послушать что-то из более поздних и более строгих произведений Стравинского, я настоятельно рекомендую его последнее крупное сочинение «Requiem Canticles» — «Заупокойные песнопения» (оно звучало на его собственных похоронах). Это странная, неземная и мрачно-прекрасная музыка. Если же вы хотите услышать что-то совсем необычное, то вот вам самое последнее произведение Стравинского — песня под названием «Совёнок и кошечка». Это чудесная музыка для детей — правда, для детей инопланетян! Тем не менее в ней есть изюминка.

Это, конечно, лишь малая часть огромного и разнообразного наследия Стравинского. Я знаю, что какие-то произведения вам понравятся больше, какие-то меньше. Но всё-таки советую начать с трёх балетов, и прежде всего с «Весны священной», — и вперёд!..

Кое-что из биографии

1. Стравинский родился в 1882 году в России, в Санкт-Петербурге. У него было два старших брата, которых он недолюбливал, отец, который был известным певцом, но отцом весьма равнодушным, и мать, которую Стравинский терпеть не мог — он считал е` злой и бессердечной, — даже когда она состарилась. Единственным членом семьи, которого Стравинский любил, был его младший брат Гурий…

Ранние воспоминания…

На лето семья Стравинских обычно уезжала в деревню, и его первые музыкальные воспоминания связаны с русской деревней. Однажды он увидел огромного рыжего крестьянина, который не мог говорить, но мог быстро-быстро прокудахтать по два слога, так что получалось некое подобие песни. При этом он еще подыгрывал себе, громко хлопая рукой по подмышке. Что за вдохновляющее зрелище! В деревне Стравинский также впервые почувствовал вкус к зарабатыванию денег. Он и его брат Гурий ловили пауков (по-видимому, безобидных сенокосцев), засовывали их в банки, говорили друзьям, что это смертельно ядовитые тарантулы, и за плату давали посмотреть на опасных тварей. «Доходы были великолепные», — с гордостью вспоминал Стравинский. Хм…

2. Хотя Стравинский всегда любил музыку, он не был вундеркиндом. В юности он не проявлял особых талантов и по настоянию родителей поступил в университет, где начал изучать право (прямо как Шуман). Всё изменилось в 1902 году, когда двадцатилетнего Стравинского познакомили со знаменитым композитором Римским-Корсаковым (замечательное имя!). Римский-Корсаков предложил ему заняться композицией, правда, не в Санкт-Петербургской консерватории — он считал Стравинского слишком оригинальным для такого консервативного места. Стравинский сначала брал уроки у ученика Римского-Корсакова, а затем перешёл к самому великому мастеру.

Второй отец…

Стравинский любил Римского-Корсакова, который, можно сказать, стал ему вторым отцом — особенно после того как в 1902 году умер его настоящий отец. Смерть Римского-Корсакова в 1908 году стала для Стравинского тяжёлым ударом, однако позднее Стравинский поссорился с его семьей, и со временем отношения между ними вконец испортились. Когда Стравинский в 1962 году приехал в Россию, дочь Римского-Корсакова получила приглашение повидаться с ним, но отказалась. «Мы не любили друг друга пятьдесятлет назад, так почему мы должны любить друг друга сейчас?» — заявила она. 

3. Стравинский женился на Екатерине Носенко в 1906 году. Они обвенчались тихо и незаметно, в одном из пригородов Петербурга, у не слишком въедливого священника, поскольку православная церковь запрещает двоюродным братьям и сёстрам вступать в брак (друг с другом!). У них родилось четверо детей: Фёдор, Людмила, Святослав и Милена.

Непростые отношения…

Пожалуй, Стравинский не был идеальным отцом. В конце концов, вряд ли его детям было приятно, когда при живой матери он сошёлся с Верой. К тому же им, наверное, трудно было соблюдать тишину, когда их отец работал. Но, по крайней мере, Стравинский сочинял для своих детей забавные пьесы, а позднее, когда они выросли, пытался помочь с карьерой. Святослав, пианист, часто выступал в концертах вместе с отцом. Стравинский много хлопотал за Фёдора, художника, помогая ему получать заказы на оформление спектаклей. Но, к сожалению, и Стравинский, и особенно Вера под конец его жизни находились в ужасных отношениях с детьми композитора. Они вели судебные тяжбы, а на похоронах Стравинского дети (которым было уже за пятьдесят и за шестьдесят) и Вера вообще игнорировали друг друга — прямо как в телевизионной мыльной опере, только с плохим концом. 

4. Как композитор Стравинский мгновенно прославился в 1910 году, когда «Русский балет» показал в Париже «Жар-птицу». Труппой руководил выдающийся художественный менеджер по имени Сергей Дягилев. Его труппа произвела сенсацию своими оперными и балетными сезонами в Париже и других городах — ничего подобного никогда раньше не было! Дягилев обладал великолепным даром находить для своих постановок нужных танцовщиков, певцов, хореографов (то есть людей, которые ставят танцы), композиторов, художников (для декораций, которые всегда были важной частью его спектаклей), художников по костюмам, писателей и т. д. Благодаря Дягилеву Стравинский за один вечер стал знаменит.

Безумное время…

Стравинскому, по-видимому, очень нравилось быть частью «Русского балета». Он познакомился и подружился со многими выдающимися деятелями искусства. Все они с необыкновенной серьёзностью относились к своей работе и были уверены в том, что изменяют мир. Но увы: каждый из них считал, что его или её вклад является наиболее важным — то есть танцоры и певцы думали, что звёздами являются они, хореографы — что именно они создают представление, а музыка всего лишь сопровождает его как фон; писатели считали, что самое большое значение имеют их сюжеты, а художники полагали, что их живописные фантазии — главная приманка для публики. Угадайте, что считал самым важным Стравинский! Поэтому они часто ссорились, но и веселились тоже часто. Иногда у них бывали попойки, во время которых Стравинский принимался прыгать через обруч или бросаться подушками в других гостей (если был достаточно пьян). Известность порой ему очень помогала: однажды в Италии, в городе Неаполе, Стравинский и Пабло Пикассо, возможно самый знаменитый художник двадцатого столетия, так сильно напились, что им пришлось справить нужду (грубо говоря, пописать) на стенку дома. За этим занятием их застал местный полицейский и арестовал. Они потребовали отвести их в местный оперный театр, что полицейский и сделал — препроводил туда обоих «хулиганов», по дороге не спуская с них глаз. Однако, когда они пришли в театр и полицейский увидел, как перед этими «хулиганами» все склоняются и расшаркиваются, он исчез в мгновение ока.

Из-за Пикассо у Стравинского ещё раз была неприятность. Однажды он вёз собственный портрет, который написал Пикассо в своем уникальном суперсовременном стиле. Портрет попался на глаза таможенникам; они посмотрели на невероятное нагромождение форм и закорючек и конфисковали картину. Они не поверили, что перед ними портрет, — они были уверены, что это зашифрованный военный план. 

5. После того как труппа Дягилева в 1911 году впервые показала в Париже «Петрушку» и после скандала с «Весной священной» в 1913-м, Стравинский стал ещё более знаменит. Но жизнь его не была безоблачной. Через несколько дней после скандальной премьеры Стравинский заболел опасной болезнью — тифозной лихорадкой. Он выздоровел, но на следующий год началась Первая мировая война и Стравинский оказался в Швейцарии, отрезанный от родной России, — он посетит родину только в 1962 году. Хуже того: в 1917 году в России разразилась революция и Стравинский оказался отрезанным от всех своих русских денег! Он также поссорился с Дягилевым, который, разъезжая по миру со своей труппой, исполнял сочинения Стравинского и ничего ему за это не платил. В конце концов несколько почитателей Стравинского собрали деньги и выслали ему крупную сумму. Но он должен был кормить большую семью, так что это были трудные годы…

Потерянная родина — и потерянные доходы…

Когда русская революция разрушила ту Россию, которую знал Стравинский, это обернулось для него весьма неприятными, последствиями. Прежде всего, в большой опасности оказались его семья и друзья, оставшиеся в России. (Его далеко не любимая мать уцелела и через несколько лет приехала жить к Стравинскому — и тем самым навсегда испортила ему настроение.) Кроме того, в глубине души Стравинский скучал по России, этой стране волшебных снегов, страстных людей и народных традиций, которые так его завораживали. Ко всему прочему он перестал получать доходы от своих произведений — не только из-за того, что русские организации больше не могли ему платить, но и потому, что опубликованные в России произведения, включая «Жар-птицу», больше не подпадали под действие международных законов об авторском праве, поскольку новое русское правительство отказалось их подписывать. Это означало, что многие произведения Стравинского можно было исполнять где угодно, не заплатив ему ни гроша. Я уверен, Стравинский был вне себя! Он сделал новые редакции своих произведений и обеспечил их авторским правом, но всё равно потерял много денег. Его собственность в России также была конфискована правительством. Стравинский потерял и ещё один, довольно сомнительный источник доходов — он с удовольствием одалживал своим русским родственникам деньги под высокие проценты. Забавная комбинация: композитор и ростовщик. В тот день, когда он закончил свой удивительный шедевр «Весна священная», он обнаружил, что утро и целый день у него свободны. Думаете, он провёл его в благодарственных излияниях по поводу завершения работы над этой восхитительной вехой в музыкальном искусстве? Ничего подобного — Стравинский целый день писал письма родственникам, требуя заплатить проценты по займу! Не самая вдохновляющая история…  

6. Стравинский понимал, что на исполнении своей музыки он заработает скорее, чем на её сочинении. Он всегда относился к исполнителям с большим подозрением и потратил массу времени на переделки некоторых своих пьес для механического пианино, чтобы вовсе избавиться от исполнителей. Однако вскоре стало ясно, что механическое пианино никого особенно не интересует, и тогда Стравинский принял решение гораздо чаще выступать с концертами. Когда Европа вернулась к мирной жизни, он начал гастролировать повсюду, играя собственную фортепианную музыку и дирижируя собственными оркестровыми сочинениями. Напряженная гастрольная жизнь отнимала много времени у сочинительства; тем не менее Стравинский смог создать ещё немало шедевров. Он никогда не прекращал сочинять. Музыкальные идеи приходили ему в голову постоянно — однажды идея осенила его в самолёте, и ему пришлось записать её на туалетной бумаге!

Дирижёры…

Как исполнитель Стравинский был вполне практичным (не считая удивительно глубокого, театрального поклона, которым он обычно приветствовал публику) — он заботился о точности исполнения, а не о проявлении эмоций. Он даже собрал целую коллекцию фотографий дирижёров с безумным или расстроенным выражением лица и любил над ними потешаться: «Кому это нужно?» Дирижируя, Стравинский был похож на хищную птицу, стремительно пикирующую на сильные доли такта и иногда, если её разозлить, способную запустить свои когти в незадачливого оркестранта. 

7. Конец тридцатых годов был для Стравинского ужасным временем. В конце 1938 года умерла от туберкулёза его старшая дочь Людмила, через три месяца за ней последовала Екатерина, скончавшаяся от той же болезни. Вскоре после этого разразилась Вторая мировая война — правда, к тому времени Стравинский уже благополучно перебрался в Америку. Вера последовала за ним, и в 1940 году они поженились. Они прожили в США до конца своих дней.

Прежде всего самое главное…

 Я уверен, что это был самый тяжёлый период в жизни Стравинского, но трудно сказать, что он чувствовал. В его музыке нет и намёка на горестные переживания, но именно музыка — и, конечно, Вера — поддерживали его. Как бы то ни было, его эгоизм не уменьшился ни на йоту. Через несколько лет после того как Стравинский прибыл в США, обстановка там стала довольно напряжённой и Стравинский очень серьёзно поинтересовался у своего друга, не начнётся ли революция. Друг ответил, что это вполне возможно. Стравинский пришёл в ярость. «Где же мне тогда работать?» — возмутился он. Прежде всего самое главное… 

8. В 1948 году Стравинский получил письмо от молодого музыканта по имени Роберт Крафт, который собирался исполнить в Нью-Йорке одно из не самых известных его произведений. Стравинский проникся расположением к этому молодому человеку ещё до того, как они познакомились лично, и даже вызвался бесплатно чем-нибудь продирижировать в нью-йоркском концерте. Роберт (или Боб) Крафт очень сблизился со Стравинскими и последние двадцать лет жизни Стравинского жил вместе с ними — возможно, он был для них как ребёнок, которого у Стравинского с Верой никогда не было. Для Стравинского Бобик оказался счастливой находкой — он не только помогал ему в повседневной жизни, но был ещё и таким же умным (а часто и таким же сердитым), как сам Стравинский. Крафт познакомил Стравинского с музыкой, совершенно для него неизвестной, включая новую (которой Стравинский в ранние годы так сильно сопротивлялся), — отчасти именно поэтому стиль Стравинского внезапно переменился и стал значительно более современным. Крафт и в самом деле очень помогал Стравинскому: вёл его переписку и даже давал советы по поводу только что написанных произведений, вместе со Стравинским проигрывая их на фортепиано (не самое успокоительное занятие: Стравинский часто останавливался и пробовал новый аккорд, а затем, без предупреждения, начинал играть дальше — и орать на Крафта за то, что Крафт с ним разошёлся!). Все вместе — Стравинский, Вера и Крафт — они разъезжали с концертами: Крафт репетировал с оркестрами, которыми должен был дирижировать Стравинский (при этом Стравинский часто сидел в зале, слушал и дирижировал вместе с ним — та ещё нервотрёпка для Крафта!), а в более поздние годы дирижировал вместо него почти половиной концертов, дабы старик мог сберечь силы. (Для Крафта это было нелегко — он слишком хорошо понимал, что часть публики приходит на концерт только для того, чтобы взглянуть на великого композитора. К тому же он, несомненно, не получал и половины гонорара!) Стравинский и Крафт выпустили вместе множество книг, написанных в форме бесед между ними. Вообще-то, они всё больше становились книгами Крафта, но их основой всегда были высказывания Стравинского о музыке. Рассказывали, что в последние годы жизни Стравинский, беспомощный инвалид, лежал в постели, а Крафт в соседней комнате писал статьи и подписывал их «Игорь Стравинский» — странная идея. Но ведь и вправду никто (может быть, кроме Веры) не знал Стравинского в старости лучше, чем Крафт, и любители музыки читают эти книги с большим интересом.

Сердечность сына…

У Крафта очень необычная история. Большую часть молодости он посвятил чете Стравинских: Крафт познакомился с ними в двадцать четыре года, а когда Стравинский умер, ему было сорок семь. Всё это время он должен был принадлежать Стравинским сердцем и душой. Интересно, что сказал бы Стравинский, если бы Крафт заявил, что собирается покинуть его дом и жениться? Наверное, рассвирепел бы до крайности; однако этого не случилось. Многие из окружения Стравинского возмущались тем, какое положение занимает Крафт у него в доме, — и дети Стравинского, конечно, больше всех. Но для Крафта возможность жить рядом со Стравинским перевешивала все трудности, и он всё больше привязывался к старикам. В последние годы Стравинский всё больше и больше доверял Бобу. Самым большим удовольствием для него стало слушать вместе с ним музыку, следя по партитуре. Теперь это уже была не современная музыка и даже не его собственные сочинения. Стравинскому хотелось слушать музыку великих композиторов прошлого, особенно Бетховена. После кончины Стравинского Крафт заботился о Вере до самой её смерти в 1982 году — как сын, которого у неё никогда не было. Роберт Крафт в настоящее время женат, у него есть сын, и он по-прежнему очень много работает как дирижёр. Вообще-то сейчас он записывает серию произведений — угадайте кого? — Стравинского! 

9. Из всех концертных турне Стравинского, возможно, самым запоминающимся было его возвращение в Россию в 1962 году — первая поездка на родину за сорок восемь лет! Все эти долгие годы Стравинский твердил, что, в общем-то, не ощущает себя русским, но, попав в Россию, сразу же запел на другой лад. «У человека есть только одна родина, одно отечество, одна страна — у него может быть только одна страна, а место его рождения является важнейшим фактором в его жизни», — заявил он. Какая разительная перемена, особенно для человека, который никогда не отличался особой эмоциональностью речей! Это была недолгая поездка, но она произвела на Стравинского глубочайшее впечатление — находясь в России, он даже не заикался о деньгах!

Находясь в России…

…в Санкт-Петербурге Стравинский отправился на обед в честь воссоединения семьи, который устроила его племянница. Она по-прежнему жила в квартире, соседней с той, где вырос Стравинский. Племянница показала композитору портрет его прадедушки, который дожил до 111 лет и умер только потому, что родные запретили ему выходить на улицу по ночам и вечером запирали ворота дома. Он попытался перелезть через забор и упал. Когда Стравинскому исполнилось восемьдесят пять, его спросили, хочет ли он последовать примеру прадеда и дожить до 111 лет. «Нет, — ответил он, — сейчас слишком высокие налоги!»

10. В конце концов Стравинский слишком ослаб и больше не мог выступать как дирижёр. Однако он всё ещё требовал, чтобы ему платили за одно лишь присутствие при исполнении его музыки. (Хотя поздние произведения Стравинского так и не стали особенно популярными, его личная слава нисколько не померкла — сам Папа Римский попросил у него автограф!) К сожалению, в конце жизни Стравинский был слишком болен и не мог ходить даже на концерты. Последние пару лет он жил в Нью-Йорке как инвалид. Это было трудное время — по крайней мере для тех, кто за ним ухаживал! Лучше всего он чувствовал себя в те дни, когда у него хватало сил слушать музыку, играть на фортепиано и даже понемногу сочинять. Стравинский умер в 1971 году, и после заупокойной службы, которая прошла в Нью-Йорке, его тело на самолёте отправили в Венецию, город каналов. Здесь с большой помпой, в присутствии множества телевизионных камер, которые всем мешали, Стравинского похоронили на русском православном кладбище неподалеку от могилы его старого друга, врага и покровителя Дягилева. Вера сейчас покоится рядом со своим любимым мужем.

Жестковат, но вкусен…

Последняя болезнь иссушила Стравинского. Голос у него превратился в шёпот, а виски приходилось так сильно разбавлять водой, что от него оставался только привкус. Стравинский часто не мог встать с постели и был безразличен к происходящему вокруг. Но иногда, особенно в его отношении к бедным медсёстрам, сквозь всё это пробивался прежний Стравинский. Он вдруг запускал в медсестру подушкой или, непонятно откуда набравшись сил, орал на них, да так, что они пугались. Однажды Стравинский пожаловался Вере, которая только что наняла ему новую медсестру: «У меня и так уже всё болит — зачем мне ещё и эта головная боль?» Вера и Крафт знали, что он чувствует себя неплохо, если, окинув взглядом медсестёр и медицинское оборудование, он вопрошал: «И сколько всё это стоит?» Ах, Стравинский… Но были также и трогательные моменты: за несколько дней до того как он умер, Вера попросила Стравинского подписать какую-то бумагу. Он взял ручку, убедился, что Вера смотрит, и вместо подписи медленно написал: «О, как я люблю тебя!» Так что Стравинский был весьма неоднозначной личностью. Как-то раз он сказал: «Если меня съест лев, он может вам кое-что обо мне рассказать. Он скажет, что старик был жестковатым, но вполне съедобным». Довольно справедливо…