Т.Д. Филимонова Австрийцы
Т.Д. Филимонова
Австрийцы
У австрийцев сведения об обычаях и обрядах, связанных с заключением брака, содержатся как в трудах профессиональных этнографов, так и в публикациях учителей и других деятелей культуры. Свадебным обычаям посвящено специальное исследование известного австрийского ученого-этнографа Л. Шмидта, который на основе анализа газетного материала проследил вплоть до наших дней трансформацию отдельных элементов обрядности свадебного цикла. Попытку объяснения корней некоторых свадебных обычаев и обрядов предпринял в своей работе Е. Гольдманн. В публикации о свадебных танцах Каринтии Ф. Кошир, сообщая об обычаях и обрядах, связанных с заключением брака, особое внимание уделяет роли танца в свадебной церемонии.
Описание крестьянской свадьбы в области Нокк (Каринтия) в середине XX в. дает в своей статье директор народной школы М. Майербруггер. Свадебным обычаям и обрядам посвящены разделы в исследованиях регионального характера таких известных этнографов Австрии, как А. Хаберландт, Г. Вопфнер, А. Хельбок, Л. Шмидт и др. В работе Г. Комменды об этнографии города Линца (Верхняя Австрия) немало страниц посвящено описанию свадьбы горожан. В конце XIX — начале XX в. опубликован ряд сообщений о свадьбе в отдельных австрийских землях в разных номерах журнала Немецкого народоведческого общества, а также в работах, посвященных Тиролю и Форарльбергу (И. Еггер), Штирии (П. Розеггер), Каринтии (Л. Иохам){143} и т. д.
В XIX — начале XX в. формы брака и отношение к нему австрийцев мало чем отличались от бытовавших у соседних народов. Как и повсюду, в то время в Австрии осуждались безбрачие и бездетность.{144} В крестьянских семьях большое количество детей рассматривалось как божье благословение,{145} чему в немалой степени способствовало то, что австрийцы по религиозной принадлежности католики.
В исследуемый период у австрийцев преобладала простая семья, однако до 1920-х годов местами сохранялись еще и сложные семьи. В большинстве австрийских земель превалировало право единонаследия (майорат или иногда минорат), но в части Тироля (в Обериннтале) наследниками хозяйства являлись все дети. Если в землях с единонаследием остальные дети из крестьянской семьи должны были идти в наем или оставаться в хозяйстве брата на положении работников, то в Обериннтале хозяйство не дробилось, но сонаследники хозяйничали на отцовском наделе вместе. Если у кого-то из наследников возникало желание одному вести хозяйство, он должен был уплатить очень высокие отступные сонаследникам, что вело к большой его задолженности. Из-за сопротивления совладельцев никто не мог вступить в брак, и хозяйство часто вели одни холостяки. Там же, где сонаследники женились, возникали сложные семьи.
Как отмечал австрийский этнограф Г. Вопфнер, в Обериннтале имелись общины, где число детей было очень невелико по сравнению с районами, где преобладало единонаследие.{146} Здесь, особенно в более отдаленных общинах, где нравы были более строгими, даже холостые мужчины, вступавшие во внебрачные связи с женщинами, подвергались общественному презрению, тогда как в Интериннтале даже падшая женщина встречала более снисходительное отношение. В Зальцкаммергуте (область на стыке трех земель — Верхней Австрии, Штирии и Зальцбурга) добрачное общение молодежи также было довольно свободным. Если девушка ждала ребенка, то отнюдь не считали, что она обесчещена. Пословица альпийских горцев гласит: «На альмах да без греха» (Auf der Alm, da gibt’s ka S?nd). На альмах (горных пастбищах) было достаточно возможностей для свободных отношений между парнями и девушками. Иногда добрачные связи заканчивались браком.{147}
В XIX — начале XX в. при заключении браков больше руководствовались не чувствами, а расчетом и экономическими интересами. Воспитание молодежи (как в городе, так и в деревне) было направлено на то, чтобы она готовилась к заключению брака по расчету, хотя, конечно, встречались и браки по любви.{148}
Парень, достигший 18 лет, становился членом буршеншафта (Burschenschaft), т. е. союза своих сверстников, с которыми он отныне вместе проводил свободное время.{149} За вступление на путь любовных авантюр в более раннем возрасте старшие его наказывали. Девушки принимались в круг потенциальных невест в тех или иных землях в разном возрасте: например, в Форарльберге (в Брегенцском лесу) с 20 лет, а в Нижней Австрии — в 16–17 лет.{150}
Буршеншафты играли до известной степени роль блюстителей нравов, регулировали отношения между полами. Они должны были покровительствовать благонравным девушкам и в то же время под окнами девиц, поведение которых считалось порочным, распевали сатирические куплеты.{151}
В зависимости от места жительства различались и формы ухаживаний. В Зальцбургском форланде существовал обычай «хождения к розам» (Roasgeh’ns).{152} Роазиннен (Roasinnen), как фигурально назывались девушки на выданье — дочери крестьян и служанки, отправлялись в соседнее селенье на посиделки. Парни, узнав об этом, поджидали, когда они, окончив прясть, покинут гостеприимный дом. Девушек встречали на обратном пути шумом, ударяя в сковороды, гремя жестяными крышками, звоном колокольчиков, свистом и т. п. Далее по домам молодежь отправлялась парами, т. е. каждая девушка в сопровождении парня, причем в пути они должны были молчать, иначе им натирали лицо сажей или снегом.
В Каринтии (в области Нокк),{153} если парень на танцах отдал предпочтение той или иной девушке, то в следующий свободный вечер он тайком пробирался к ее окошку. Постучав, молодой человек настаивал на том, чтобы она его впустила в светелку, при этом он нашептывал ей слова любви, иногда довольно фривольные. Но парню грозила беда, если он сталкивался на месте свидания со своим соперником. Последний стаскивал его с лестницы, на которой он стоял под окошком светелки, и между обоими начиналась драка (подобное случалось также в Тироле и Форарльберге).{154} Если соперник был с друзьями, то незадачливого ухажера нередко окунали в деревянное корыто у колодца и даже распинали, продев ему палку за спиной в рукава. Он с большим трудом (чаще с помощью товарищей) выходил из этого плачевного положения. Но если парню девушка очень нравилась, он все сносил и продолжал ночные свидания. Придя к согласию, молодые обращались затем к родителям.
Широко по всей Австрии, как и в соседней Баварии, были распространены почти вплоть до наших дней ночные свидания молодежи под окошком — фенстерлен (Fensterlen). В некоторых областях им предшествовали гассельгеен, (Gasselgehen) — шествия распевающих песни парней по улицам и проселочным дорогам. Пели чаще альпийские песни, в начале XX в. — солдатские, а позднее — шлягеры, услышанные в кино или по радио. Случалось, что распевали песни и эротического содержания.{155} Такие шумные шествия парней в городах запрещались, в Линце (Верхняя Австрия), например, уже с 1753 г.{156} По мнению известного австрийского этнографа Леопольда Шмидта, они были более характерны для районов с хуторским и малодворным типом поселений. Когда парни расходились с гуляний, некоторые из них отправлялись под окна своих возлюбленных. Буршеншафты покровительствовали влюбленным и следили за тем, чтобы им не мешали чужаки. В районах, где преобладали деревни, парни оставались лишь под окошком, не проникая к девушке в светелку. Ночное «жениховство» (Nachtfreierei) время от времени власти запрещали. Так, в XVII в. молодого человека, пойманного в женских покоях, отдавали в солдаты. Свидания же под окошком не запрещались, но по их поводу также злословили, особенно когда об истинных отношениях парня с девушкой мало что знали. Иногда в таких случаях прокладывали «знаки отношений» (зимой рассеивали овсяную мякину, летом — известь) от дома парня к окну дома девушки. В некоторых деревнях этот обычай был связан с определенными датами — с пасхальной ночью или с ночью накануне дня всех святых (1 ноября).{157}
В Вайнфиртеле (Нижняя Австрия) с 1880-х годов развились особые формы ухаживаний, которые сохранились до наших дней. В ночь всех святых парень приходил к дому понравившейся ему 16 — 17-летней девушки и через крышу дома бросал во двор сплетенную из соломы косу, обычно в полметра длиной. Девушка, нашедшая утром во дворе такую косу, отныне знала, что она принята в круг девиц, которыми интересуются парни, и до дня св. Катерины (после него начинался пост) она сможет целый месяц танцевать на гуляниях. В некоторых селениях парни плели красивые косы до метра длиной, украшали их красными бантами и вешали на дерево или забор около дома полюбившейся девушки. Девушкам, не пользовавшимся вниманием парней, вешали на дверную задвижку некрасивые косы. Свое название «штрицель» (Striezel) эти косы получили от выпекавшихся к дню всех святых батонов из сдобного теста, хотя оно никак не было связано с этим обычаем. По данным Л. Шмидта, данный обычай не выходил за пределы области Вайнфиртеля.{158}
В городах местом знакомства молодежи были карнавальные гуляния, танцевальные вечера, балы в общественных местах, домашние балы, а с XX в. — катки, театры и т. п.{159}
Своеобразно развивались любовные отношения среди слуг. Они начинались с того, что парень предлагал девушке починить ее башмаки и приносил ей постирать свое белье. Она принимала белье в стирку, а он прибивал ей подметки. С этого времени он становился ее парнем (Bua). Отныне молодые люди вместе ходили в церковь, а также в виртхауз (трактир), где парень платил за угощение. В субботний вечер после гуляния с парнями он приходил к ее окошку и стучал несколько раз. Если девушка ограничивалась лишь беседой у окошка и не впускала юношу к себе, то он хвалил ее и говорил, что она правильно поступила, однако во время следующего свидания он снова настаивал на том, чтобы она его впустила и так до тех пор, пока не добивался своего. К храмовому празднику парень покупал ей платок или какой-нибудь другой подарок. Теперь никто из товарищей не мог без его разрешения танцевать с ней. В конечном счете чаще всего отношения между ними становились близкими, но далеко не всегда оканчивались браком; община не разрешала жениться тем, кто не располагал 300 гульденами, чтобы иметь возможность содержать семью. Так нередко и ходили они всю жизнь вместе в церковь, а по храмовым праздникам в виртхауз. В результате, когда под Новый год священник оглашал в церкви список крещенных им за год детей, по меньшей мере треть из них оказывались внебрачными.{160}
При выборе брачного партнера и в крестьянской, и в бюргерской среде решающей, как уже говорилось, была не взаимная склонность, а экономические соображения. Так, из описания одной из свадеб XVIII в. в городе Линце мы узнаем, что девушку, только что взятую из монастыря, где она воспитывалась, обручили с состоятельным господином, которого она до этого никогда не видела.{161} Как в середине XIX в., так и в середине XX столетия нередко родители сами искали сыну невесту с состоянием.{162}
В конце XIX — начале XX в. заключение брака не стало еще делом одних брачащихся, оно носило общественный характер, в нем нередко принимали участие не только родственники, но в ряде мест и вся община. Если парень собирался жениться на девушке из другого селения, то часто пользовались услугами брачного посредника — миттельсмана, прокудуре (Mittelsmann, Prokudure), которого в предальпийских районах Нижней Австрии называли биттльманом или бидельманом (Bittlmann, Bidelmann, буквально «приглашающий, просящий»), а в Вайнфиртеле — цубрингером (Zubringer, буквально «подаватель, приносящий»). В Нижней Австрии молодой человек вместе с посредником отправлялся на смотрины невесты — браутшау (Brautschau). Если родители невесты были склонны выдать дочь за него, они хорошо угощали пришедших и договаривались о помолвке, которая в Нижней Австрии называется гевиссмахен (Gewissmachen, буквально «делать верность»).
В назначенный день жених вместе с отцом и матерью приходил в дом невесты, они тщательно осматривали хозяйство ее родителей, которые с этой же целью через несколько дней наносили ответный визит. По мнению Л. Шмидта, обычай взаимного осмотра хозяйств возник в районах с хуторским и малодворным типом поселений, так как в деревне все всё друг о друге знают и такой надобности в этом нет. Поэтому в районах с деревенским типом поселений подобные визиты имеют смысл лишь в том случае, если парень женится на девушке из другого селения. В деревнях Вайнфиртеля при бракосочетании односельчан во время помолвки только договариваются о приданом и дне свадьбы. В случае успешной договоренности помолвка заканчивается подписанием брачного договора у нотариуса. Обычно при женитьбе сына-наследника подписывался и договор о передаче ему хозяйства, в котором оговаривались и условия содержания его родителей. Перед свадьбой молодые обменивались разукрашенными свадебными письмами (Brautbriefe).{163}
Несколько иначе происходило сватовство (Werbung, Brautwerbung) в Штирии. Сначала парень шел с крестным отцом, выступающим в роли свата, на смотрины невесты. В доме ее отца они начинали иносказательные речи о купле коровы или еще чего-нибудь, шли в хлев, расспрашивали девушку о корме для скота, удойности коров и т. д. Уходя, они нарочито громко разговаривали якобы между собой: крестный: «Я говорю, парень, что она ловкая, это дело», парень: «Остановимся на ней, крестный, мне она понравилась». Через несколько дней после этого крестный снова приходил, но один. Открыто он опять не высказывался, сидя с девушкой в коровнике, расхваливал парня и расспрашивал ее. Наконец она давала ему согласие на брак. В равнинных районах Штирии было распространено ночное сватовство, чтобы избежать позора в случае отказа. Сват подходил к дому невесты и интересовался, не отдаст ли крестьянин свою дочь за парня, обладающего положительными качествами. Если они сговаривались, то через несколько дней происходило официальное сватовство. С этого времени девушка считалась невестой (Braut).{164}
В Каринтии{165} парень обычно окольным путем доводил до сведения родителей избранницы свои намерения. Они через доверенных лиц передавали свое мнение по этому поводу, так что парень заранее знал, будет ли его сватовство иметь успех. Если он рассчитывал на согласие, то шел в сопровождении двух родственников или друзей в дом невесты и сватался по всей форме. После того как было получено согласие невесты и ее родителей, составляли брачный контракт. В каринтийской области Нокк парень посылал свататься старого родственника или опытного в этих делах соседа.{166} Если сват (Brautwerber) получал благоприятный ответ, то через короткое время он вместе с женихом «шел на промысел» (aufs Gwerb geaht). После достижения договоренности о дне свадьбы жених с невестой отправлялись к священнику на церковную помолвку (zum Versprechen, буквально «к обещанию»). Брак после помолвки редко расстраивался.
В некоторых областях Тироля сватовство начинали тайно, чтобы избежать насмешек парней в случае отказа.{167}
Как свидетельствуют сохранившиеся свадебные уложения Линцского магистрата XVI–XVII вв., элементы традиционной свадебной обрядности бытовали в то время и в городах. Свадьба в бюргерской среде делилась на три цикла: помолвка (Versprechen), через две недели — венчание и свадебное пиршество и через два дня после этого — ввод молодой в дом мужа.{168} Во второй половине XIX в. многие традиционные свадебные обычаи стали исчезать, но после первой мировой войны возрождались. Так, по старому обычаю во время помолвки стали заключаться имущественные договора, жених дарил невесте деньги (прежде, например, в области Мархфельда (Нижняя Австрия) туфли или платок). В Южном Бургенланде, наоборот, невеста дарила жениху белый платок, углы и края которого она искусно вышивала, а в складку платка втыкала ветку розмарина, которую жених до свадьбы носил на шляпе.{169}
В XX в. в городах молодой человек, узнав заранее о согласии девушки и ее родителей на брак с ним, приходил празднично одетый с букетом цветов в дом избранницы и официально просил ее руки. Городские девушки, так же как и деревенские, по обычаю должны были если и не сопротивляться, то по крайней мере всплакнуть. После того как было сказано «да», назначали день помолвки. По старому обычаю обручение скреплялось рукобитием, поцелуем и обменом кольцами. Обручальное кольцо отличалось от венчального — золотого и гладкого, оно часто бывало серебряным, ажурным, с камнем. В середине XX в. нередко венчальное кольцо передавали невесте уже при обручении, однако носила она его до свадьбы на левой руке. И в середине XX в. в городе Линце, например, жених дарил невесте кольцо или браслет, но делал это зачастую накануне венчания. Эти предметы не должны были иметь жемчуга и острых граней, ибо последние, по поверью, приносят слезы и боль.{170}
На обеде по случаю помолвки присутствовали родственники с обеих сторон. (В середине XX в. рассылка сообщений о ней и публикация в газете стали уже более редким явлением). После помолвки невеста готовила приданое, вышивала на белье свои монограммы. Свадебное платье невеста сама не должна была шить, ибо, по поверью, каждый стежок иглой предвещал слезы в браке. По обычаю невеста дарила жениху к свадьбе рубашку, которую она должна была вручную сшить сама, он дарил ей туфли.
В связи с тем что в прошлом молодых во время обручения сажали на возвышении или новобрачную при вводе в дом мужа сажали в качестве хозяйки на стул, как на трон, во многих местах сохранилось название помолвки Stuhlfest (буквально «праздник стула»).{171}
После помолвки в последующие три воскресенья имело место оглашение в церкви, на котором молодые не должны были присутствовать, ибо иначе им грозило несчастье. Однако, по некоторым сведениям, в области Нокк, наоборот, считали, что невеста обязательно должна присутствовать в церкви во время этого акта, ибо, по поверью, если она не услышит оглашения, то родит глухих детей или брак вообще не состоится.{172}
Специальными обычаями сопровождалось приглашение гостей. В Нижней Австрии в Вальдфиртеле, когда женились бедняки, они обычно сами в сопровождении одного парня и одной девушки шли приглашать гостей, а заодно и собрать приданое. Невесте дарили яйца, лен, полотно. В остальных районах Нижней Австрии и в Бургенланде приглашать гостей шел сам жених, хайратсман (Heiratsmann) или браутфюрер (Brautf?hrer, буквально «ведущий невесту»).{173} В Штирии невесте также дарили лен, полотно, хозяйственные предметы, когда она со сватом приглашала гостей на свадьбу. В некоторых районах Штирии прежде в ответ на приглашение хозяйка подносила невесте блюдо с пожеланием, чтобы оно всегда было полно хорошей пищи и все, кто ее отведает, были здоровыми.{174} В Каринтии, в Лаванттале, гостей приглашали на свадьбу за неделю. Шли приглашать две группы — жених с браутфюрером и невеста с посаженой матерью (Ehrenmutter, Brautmutter, Altmutter — почетная мать, мать невесты, старая мать). Активными лицами были браутфюрер и посаженая мать, а молодые были пассивны. Отказ от приглашения на свадьбу рассматривался как оскорбление.{175}
Нередко гостей шел приглашать один хохцайтсладер (Hochzeitslader, буквально «приглашающий на свадьбу») — молодой бойкий парень, у которого на шляпе развевались цветные ленты; его свадебный жезл (в XVIII в. это мог быть и меч) был украшен лентами и букетиком. Хохцайтсладером в Тироле и Форарльберге обычно являлся старший брат невесты или жениха или другой родственник. Он обладал не только даром оратора, но и выносливостью, ибо в каждом доме его угощали, а отказ от угощения рассматривался как оскорбление.{176} Входя в дом, хохцайтсладер произносил: «Невеста и жених послали меня и просили вас приветствовать и передать вам их и мою просьбу оказать им честь пожаловать на веселье и свадьбу и прийти утром в понедельник в дом, где живет невеста, на маленький завтрак. После этого будьте так добры сопровождать их через переулки и улицы, стежки и дорожки, через леса и холмы, пустошь и равнину к хорошо вам известной деревушке и к приходу, где правит Иисус и где обитает также св. Якоб (называлось имя патрона прихода). Там священник соединит их по христианскому обычаю, чтобы их никто не мог разлучить, кроме всемогущего бога и печальной кончины. После этого мы будем их сопровождать обратно к прекрасному свадебному дому, а там на накрытых столах будет мясо и капуста, стакан вина и кусок хлеба. И мы будем веселиться и радоваться до тех пор, пока будут звучать цимбалы, а млад и стар скакать вокруг и т. д.»{177} Его внимательно выслушивали, затем хозяйка дома подавала посланцу яичницу с салом, а также подарок молодым. Приглашения по тексту бывали и длинными и короткими. В области Нокк, придя в дом, хохцайтсладер говорил:
Am Johannstag werd die Hochzeit sein.
Um elfe nahmt ma im Elternhaus das Fr?hst?ck ein.
Um ans f?hrt der Hochzeitszug zum Standesamt
Und von dort zum Kirchlan alle mitaand.{178}
В Иванов день будет свадьба.
В 11 часов в родительском доме будет завтрак.
В час свадебный поезд отправится в ратушу.
А оттуда — все в церковь.
Если же о молодых имелись какие-либо недобрые известия, то не было недостатка в злословии и шутках в их адрес. Штирийская пословица гласит: «Если хочешь, чтобы в твой адрес позлословили, женись» (Willst g’schimpft werden, muasst heirat’n).{179} В эти дни нелегко приходилось покинутой возлюбленной, если юноша женился на другой. Под ее окнами парни пели куплеты с насмешками. Случалось даже, что девушки кончали жизнь самоубийством.{180} От дверей дома жениха до жилища покинутой возлюбленной рассеивали опилки. Эти обычаи еще в 1950-е годы бытовали в Тироле, к югу от Инсбрука.{181}
Если в предшествующее свадьбе время кто-нибудь, особенно из родственников брачащихся, умирал, то это предвещало молодым несчастье.{182}
Приданое невесты перевозили в дом жениха чаще всего заранее. В Тироле и Форарльберге его перевозили или накануне свадьбы или в субботу перед последним оглашением. Дорогу невестиной телеге (Brautwagen) преграждали парни, причем один из них в сатирических стихах рассказывал о событиях юности, при этом грубых нападок не избегали и жених с невестой. Устраивающие эти преграды иногда даже нападали на невесту, которую должен был защищать браутфюрер (это бытовало и в Штирии), и только за выкуп повозку пропускали. В Изельтале, если невеста была из другого селения, в деревне жениха при въезде воздвигали почетные ворота, около которых располагались музыканты, стрелки и некоторые комические персонажи. Приезд повозки с приданым встречали музыкой, стрельбой, шутками.
В некоторых местах Тироля мужчины шли к дому невесты с носилками, девушки — с корзинами. В доме невесты они пили и ели, а невеста загружала носилки и корзины приданым. Она сопровождала шествие носильщиков: несла прялку и флягу со шнапсом. Поезд замыкал ее отец, который гнал украшенную корову, также входившую в приданое. Все встречающиеся на пути этой процессии преграждали им путь и лишь после того, как невеста угощала их шнапсом, пропускали дальше. Жених выходил навстречу, приветствовал их и угощал гороховым супом, рулетом с маком, чаем, шнапсом и др. Потом танцевали до глубокой ночи. Прежде на носилках несли постель, теперь кладут лишь подушки.{183}
В области Нокк невестин сундук, наполненный доверху бельем и рулонами льняного полотна, везли на повозке, запряженной четверкой лошадей. Местные парни, узнав об этом, преграждали повозке дорогу цепью. По ту сторону цепи сидели за грубо сколоченным столом четыре парня и играли в карты, два других старались расколоть толстый пень. Одна девушка размахивала ковшом, наполненным водой и уличным мусором, а две женщины стирали рваный платок с таким старанием, что мыльная пена летела по сторонам. Возница долго с ними вел переговоры и лишь после того, как давал выкуп приготовленными заранее пятью литрами вина или расплачивался деньгами, их пропускали. Но такие заслоны на пути возникали не раз, так что возница нередко достигал цели, оставаясь с пустым бумажником. Вместе с приданым впервые появлялась и невеста в своем будущем доме и устраивала брачную постель. При этом посещении она привозила с собой свадебную рубашку жениху в подарок, а он дарил ей туфли.{184}
В прошлом (XV–XVI вв.) невеста как бы покупала право на въезд в деревню мужа — платила (обычно у моста) своеобразную пошлину (Brautmaut); вдова, вторично выходившая замуж, обкладывалась двойной пошлиной.{185}
Парни в случае женитьбы платили выкуп своему буршеншафту. У лесорубов в Зальцкаммергуте по обычаю жениха заставляли нести на спине с горы тяжелый деревянный крест (символ «брачного креста») до первого постоялого двора, где он откупался от холостых парней пивом.{186} В Монтафоне (Форарльберг) в последнюю субботу перед свадьбой ставили в честь молодых «майю» (майское деревце), вокруг которого устраивали различные игры и танцевали.{187}
В последний вечер перед свадьбой, называемый польтерабенд (Polterabend), выполняли обряды, направленные на то, чтобы отогнать от вступающих в брак злую силу. К середине XX в. эти обряды особенно сильно трансформировались, в городах они сохранились далеко не везде. Так, например, в Линце, польтерабенд стал просто вечеринкой; иногда для брачащихся в этот вечер молодежь пела серенады, но шумовых действий и битья посуды уже нет.{188}
В Бургенланде, Нижней Австрии, у виноградарей под Веной и в других районах девушки собирались вечером накануне свадьбы у невесты и вязали букетики из розмарина для раздачи гостям на свадьбе.{189} В Каринтии он так и назывался «вечер вязания венков» (Kranzelbindabend). Обычай этого вечера в первую очередь означал прощание невесты и жениха с друзьями детства и юности и являлся началом перехода обоих в группу семейных. Кроме того, часто еще в этот вечер дети били о дверь горшки, певцы и музыканты пели серенады, устраивали маленький прощальный обед. Встреча заканчивалась играми и танцами и прощальным вальсом невесты со всеми присутствующими друзьями. Не расходились почти до рассвета, но если кто-нибудь затевал драку, то его выставляли вон, ибо танцы этого вечера (Kranzeltanz) — дело почетное.{190}
В области Нокк девушки, следуя старым обычаям, приносили с собой в дом невесты кувшин молока и сдобный батон (Butterstriezel). Гостей встречали выстрелами. Каждая из принесших молоко девушек получала от матери невесты в подарок цветастый головной платок и несколько крапфен (жареные квадратные пирожки). Когда все гости собирались, начинался веселый танцевальный вечер под гармонику. В паузах гостей угощали, а парни задорной песней поднимали их настроение.{191}
* * *
В конце XIX — начале XX в. свадьба у австрийцев по-прежнему носила общественный характер, особенно в деревне, число участников в ней достигало иногда 400–500 человек.{192} В Нижней Австрии свадьбы были менее людны, число гостей ограничивалось властями до 44 у имущих и 20 — у бедных.{193} Однако запреты тех или иных элементов свадебной обрядности отнюдь не всегда соблюдались.
Наиболее предпочтительным временем для свадеб в большинстве австрийских земель были масленица (фашинг) и время духова дня, а также ноябрь (от дня всех святых до дня св. Екатерины). Свадьбы запрещались в период от первого адвентского воскресенья до дня трех королей, в последние два дня перед постом (Fastnacht) и в последующий за ними великий пост (до «белого воскресенья» — первого воскресенья после пасхи). Свадьбы обычно не справляли во время уборки урожая и в неделю всех душ (начало ноября). Считали также неподходящим для свадеб май. Пословица гласила: «Свадьба в мае сулит смерть» (Hochzeit in Mai, ist der Tod dabei). В мае крестьянин имел уже много работы в поле, было не до свадеб. И в городах вплоть до середины XX в. предпочитали справлять свадьбы в традиционные сроки. Так, в городе Линце (Верхняя Австрия) большинство свадеб устраивалось на духов день, в фашинг и в день св. Екатерины.{194}
Дни свадеб не были твердо установлены, но в Нижней Австрии, Верхней Австрии, в части Штирии, Зальцбурга, Тироля и Форарльберга предпочитали вторник, в некоторых районах Штирии и Тироля — понедельник. В XX в. сроки сместились, венчание в церкви могло происходить в следующее после гражданской регистрации брака воскресенье или в праздничный день, особенно по-прежнему на духов день.{195}
Вплоть до XX в. почти нигде не разрешалось венчаться вне своего прихода по месту жительства.{196} Браки между кровными родственниками (до третьего колена) запрещались.{197}
До отмены крепостного права (в XVIII в.) крестьяне не могли вступать в брак без позволения помещика. Лишь бюргеры городов и ярмарочных центров были свободны в вопросе заключения брака.{198}
В день свадьбы ранним утром соседские парни приходили к дому невесты будить ее, стреляли и радостно кричали, «чтобы невеста не заспалась и надолго сохранила свежесть юности».{199}
Невесте помогали одеваться подруги или портниха, шившая подвенечный наряд. При этом невесте следовало стоять на одной и той же половице, иначе, по поверью, она будет неверна мужу.{200}
До последней трети XIX в., а в некоторых местностях и позднее невеста венчалась еще в традиционном народном костюме, хотя белое подвенечное платье стало широко распространяться уже в начале XIX столетия. Отчасти это объяснялось тем, что вплоть до конца периода феодализма каждое сословие обязано было носить только свойственное ему платье.{201} Особой красочностью (высокие шляпы, длинные коричневые юбки, узорчатые чулки) отличался костюм жительниц районов Тироля и Форарльберга, хотя и здесь уже в начале XX в. он стал выходить из употребления. В первой трети XX столетия тиролька нередко шла под венец в обычном воскресном наряде, который отличался от костюма других женщин лишь миртовым венком. По старому обычаю в Верхней Австрии и Тироле, как и в соседней Баварии, платье невесты подпоясывалось металлическим поясом, который надевали лишь раз в жизни — на свадьбу, или серебряной цепью, как в области Нокк. Легкие зеленые короны с длинными белыми лентами и розмарином на голове невесты со временем (к исходу XIX в.) заменили миртовый венок и белая вуаль. В конце XIX — начале XX в. в городах невеста венчалась уже в белом платье с вуалью. В наши дни в городах Австрии (как и в Баварии) стало модным венчаться в платье, стилизованном под народное, типа дирндл. Портниха нередко в платье зашивает монету, подковку или четырехлепестковый клевер. Некоторые исследователи считают, что вуаль заменила бытовавшее в прошлом покрывало невесты, а то, в свою очередь, — мех жертвенного животного, в который закутывали молодую в древности. В наряде невест древних германцев преобладал красный цвет, который позднее сохранился лишь частично (в лентах подружки и брачного посредника).
В XIX в. мужчины венчались в длинном сюртуке (в прошлом преобладал синий цвет), коротких штанах, широких башмаках. Кое-где еще в XIX в. жених, отправляясь венчаться, брал с собой палку (Brautstab) длиной в четыре фута, которую потом хранил в сундуке, пользуясь ею лишь в большие праздники, когда шел в церковь. Невеста обязательно дарила жениху свадебную рубаху. В конце XIX — начале XX в. мужчины стали венчаться во фраках, позднее — в черных костюмах, и в настоящее время они идут в ратушу преимущественно в темных костюмах.{202}
Наряд брачного посредника (прокуратора) отличался букетами розмарина на шляпе и в петлице и лентами. В руке он нес жезл, также украшенный лентами. Одежда прокуратора в наши дни состоит из черного городского воскресного костюма, цилиндра или полуцилиндра, белых перчаток и черных полуботинок. Символ его полномочий — жезл, украшенный лентами, цвета которых означали: красный — любовь, белый — невинность, синий — верность, зеленый — надежду, желтый — ревность.{203}
Венчание происходило до обеда, чаще в 10 часов. Приглашенные собирались обычно в доме невесты рано утром. Случалось иногда, что гости жениха собирались в его доме, а гости невесты — в ее доме, и встречались они уже на пути в церковь. Придя в дом невесты, бидельман обращался к ее отцу с требованием выдать ему дочь (Brautbegehren). «Когда я был здесь три недели назад, — говорил он, — я у вас приметил одну девушку, которая занималась сбором диких яблок, лущением орехов, а также щипала перо. Сегодня я хотел бы посмотреть, как она выглядит и что с нею произошло. Если она высохла как жердь, то я не дам за нее и крейцера».{204} В других местах Нижней Австрии иногда он произносил примерно следующее: «Вступая в брак, молодой господин жених приносит своей любимой госпоже невесте дом и двор, здоровое свежее тело, честную родню. Мы вас просим дать нам ответ и выдать невесту». На это хайратсман из свиты невесты отвечал: «Если господин жених и приглашенные гости хотят знать, что принесет невеста своему господину жениху, то это 4000 гульденов, здоровое тело, честную родню. Если господин жених приметил эту невесту, то я ее приведу».{205}
Отец высылал к нему очень юную или старую (горбатую или еще какую убогую женщину), плохо одетую, иногда переодетого в рваное женское платье мужчину, которых бидельман отвергал. Наконец выходила невеста в подвенечном наряде. Обычаи ложной невесты (falsche Braut) были широко распространены в Австрии, хотя в отдельных краях, например в Австрийских Альпах, они не были известны.
Обычаи ложной невесты в Лаванттале (Каринтии) имели место даже после венчания.{206}
После того как невесту выдавали, гостей угощали обильным (жирным и достаточно соленым) завтраком, поэтому в течение дня они испытывали чувство жажды, для удовлетворения которой было припасено достаточно «влаги».
В некоторых местах бидельман (или браутфюрер) от имени невесты просил у ее родителей прощения и благословения. В области Нокк после завтрака посаженый отец (Brautvater) вел невесту в комнату, где она родилась, там она становилась перед родителями на колени на разостланный платок и просила прощения. Они ее прощали, благословляли и давали последние наставления. Некоторые матери втыкали в платье невесты освященную вербную ветку, по народным поверьям оберегающую от беды. Перед отъездом из дома молились, затем посаженый отец с невестой садился в первую повозку, которую зимой украшали зелеными ветками, а летом — венками из душистых цветов. На вторую повозку садился жених со своим дружкой (Br?utigamf?hrer — «руководитель жениха»), на третью — подружки невесты, далее ехали посаженая мать (крестная невесты) и родственники новобрачных. В наши дни в городах брачащиеся иногда едут к венцу в каретах, а гости — на автомашинах. Свадебную карету или автомашину украшают белыми цветами и зелеными гирляндами, зимой — бумажными. Костюм кучера или шофера украшал букетик мирта, у лошадей букетик прикреплялся к хомуту.
Мать невесты, как правило, оставалась дома, ибо ее участие в венчании сулило молодым несчастье. В настоящее время в городах случается, что она не присутствует на венчании. В Бургенланде из свадебного шествия исключались все замужние женщины, лишь одна пожилая близкая родственница невесты, закутанная в белый платок, замыкала шествие.{207} Посаженая мать получала от невесты в подарок шелковый платок, которым она обматывала себе шею.
В некоторых местах Тироля свадебное шествие сопровождал молодой парень — «Junge Knecht». Он был в шляпе, украшенной зелеными лентами и петушиными перьями, и нес флягу с вином, которое затем освящалось в церкви. В других местах фляга, украшенная цветными лентами, находилась у браутфюрера, а посаженая мать невесты несла завернутую в белый платок тарелку. На ней лежали ломоть пшеничного хлеба, разные мучные кондитерские изделия, лимоны и апельсины.{208}
Участники свадебной процессии двигались в определенном порядке, который, однако, различался по местностям. В Нижней Австрии невеста шла в сопровождении браутфюрера и подружек, а жених с парнями. Их родители и все гости — парами. В Тироле и Форарльберге шествие часто возглавляли музыканты и свадебные мальчики (Hochzeitsbuben), за ними жених с бидельманом, его отец, братья и другие гости мужского пола, далее подружки невесты и родственницы, процессию замыкала невеста с посаженой матерью.{209}
На пути свадебного поезда в церковь и обратно неоднократно встречались преграды, подобные тем, какие устраивали при перевозке приданого невесты. Свадебное шествие сопровождали стрельба, восторженные крики и другие шумы.
В Еббсе (к западу от Вены) в прежние времена новобрачные несли в церковь в качестве символов своего труда серп и прялку. В Лилиенфельде (в Нижней Австрии) им следовало перепилить бревно, лежащее на козлах. (Иногда это случалось и на обратном пути из церкви). По поверью, согласованность их действий должна была свидетельствовать о том, подойдут ли они друг другу.{210} При входе в церковь брачащимся необходимо было переступить порог сначала правой ногой, чтобы иметь длительное счастье. Во время венчания гости наблюдали, какая из свечей, стоящих на алтаре, будет чаще мерцать. Если та, что находилась против невесты, то раньше умрет она, если против жениха, то он.
Подобные приметы были известны и горожанам. В городе Линце, например, и в середине XX в. при венчании смотрели на свечи: спокойно, ровно горят — брак будет мирным, мерцают часто — будут ссориться, если свеча погаснет — кто-то из супругов умрет. Примечали и другое: если невеста наступит на ногу жениха, она будет верховодить в доме. В народе также считали, что «плачущая невеста — смеющаяся женщина» и наоборот (если невеста плакала по пути в церковь, то ее жизнь предполагалась благополучной, если же она была весела, то в семейной жизни ее ожидала печаль).{211}
После венчания бидельман (или браутфюрер) вновь формировал свадебный поезд, но теперь уже впереди шли новобрачные; на пути следования к дому, где предстояло свадебное пиршество (обычно в виртхаузе, а раньше чаще в доме невесты), снова возникали преграды. В области Нокк молодым сразу же при выходе из церкви путь преграждала толстая веревка, по другую сторону которой сидела ряженая женщина и сильно раскачивала колыбель с куклой, две другие ревностно пряли, а двое мужчин сдирали кожу с забитого ягненка. Новобрачные должны были выкупить разрешение на проход.{212} В городах жениха и невесту при выходе из церкви часто встречали шпалеры со скрещенными мечами (у военных), рапирами, лыжами или веслами (у спортсменов) и т. д. После венчания, особенно в городах, новобрачные отправлялись фотографироваться. Фотоснимок новобрачных всю оставшуюся жизнь затем висел у них на стене.{213}
В Зальцбурге периодически исчезал и вновь возрождался обычай, имевший название «бег невесты» (Brautlauf); его называли также «бегущие мальчики», «свадебный бег», «бег за ключом» (Laufbuben-Hochzeits-Schl?ssellauf). Это был бег парней по скошенному лугу летом и по шоссе зимой. Бежали они в любое время года (даже при —10°) босиком, в одной рубашке и панталонах. Победитель получал денежный приз от жениха, занявший второе место — от невесты.{214}
По дороге в виртхауз, а изредка еще и до венчания по пути в церковь невесту «крали». Чаще это случалось во время обеда и танцев. Совершал кражу обычно расторопный и разбитной парень (не из числа приглашенных гостей), который мог перехитрить бидельмана. Он отправлялся с ней в отдаленный виртхауз и там пировал за счет бидельмана, а если кража случалась после венчания, то нередко и за счет новобрачного. Обычай кражи невесты бытует и в наши дни в Австрии, однако теперь невесту увозят на автомашине друзей жениха.
После венчания, прежде чем войти в виртхауз, молодые должны были выдержать «испытание»: на пороге лежал веник, а кругом валялись черепки и прочий хлам. Если новобрачная брала веник и аккуратно все сметала, да еще в дом, это означало, что она хорошая хозяйка и принесет в дом счастье. Если же молодая решительно перешагивала через кучу мусора, это всех приводило в ужас и по поверью означало, что она плохая хозяйка и непорядочная женщина. В некоторых районах Нижней Австрии (Вехсельгебит, Буклиген Вельт) испытание происходило перед закрытой дверью: на стол ставили стакан воды и кусок хлеба как символы бережливости, клали также трубку, веник и т. п. В зависимости от того, за какой предмет новобрачные возьмутся, судили о том, какими они будут хозяевами. В Буклиген Вельт иногда появлялась ряженая пара и предъявляла молодоженам куклу — якобы внебрачное дитя, от чего они должны были откупиться.{215}
В Австрии были широко распространены обычаи, связанные со свадебным печением. Так, в Вайнфиртеле на пороге виртхауза невесте передавали самый большой, украшенный цветами пирог «ба» (по мнению Л. Шмидта, термин происходит от «Bauge» — названия пирога в виде венка или кольца). Невеста через голову бросала его в толпу. Каждый старался оторвать от пирога кусочек (ибо приобщение к нему сулило благополучие), но не всегда это удавалось, так как иногда в «ба» запекали веревку. В некоторых местах невеста передавала его сельским парням, а подружки бросали в толпу до двадцати «ба» меньших размеров. На юге Нижней Австрии этот пирог называли «венок» (Kranz). Этот обычай широко известен и в других местах.{216}
В области Сент-Польтнера (к западу от Вены) молодоженов при входе в дом, где происходил свадебный обед, встречала кухарка с помощницей. Они подавали новобрачным миску с просяной кашей (позже чаще с рисовой молочной), в которую было воткнуто много ложек. Этот обычай назывался «купля ложек для каши» (Breil?ffelkaufen). Жениху и невесте следовало попробовать этими ложками кашу, а бидельману при этом пропеть соответствующий куплет. Затем невеста шла в кухню «солить капусту». На кухне кухарка подавала ей ложку с солью и говорила:
Jungfrau Braut,
Lass Dir eine Lehre geben,
Versalz das Kraut,
Aber nicht dem Mann das Leben.
Госпожа невеста,
Позволь дать тебе совет,
Посоли капусту,
Но не насоли в жизни мужу.
И невеста сыпала соль в горшок, богатые же невесты в последней четверти XIX в. бросали в него пригоршнями серебряные монеты, расплачиваясь таким образом с кухаркой.{217}
В окрестностях Вены иногда кухарка подавала молодой миску с супом, а посаженая мать — солонку и новую ложку, и она должна была посолить суп. После этого новобрачная передавала ложку супругу, которому нужно было попробовать, хорошо ли суп посолен. Так как она обычно соль не экономила, то ему ничего другого не оставалось, как с радостным лицом уверять гостей, что суп посолен хорошо.{218}
Не последнее место в свадебной обрядности занимали танцы. В Метцництале перед обедом был крауттанц (Krauttanz, буквально «капустный танец»). После «соления капусты» невеста брала горсть соли и бросала музыкантам в лицо. Беда тому, кто не успеет зажмуриться, он уже не сможет играть на свадьбе. После этого музыканты играли штирийский танец. Когда крауттанц заканчивался, браутфюрер вел молодую к столу, где уже сидел новобрачный, и ставил ее справа от него. Таким образом он формально передавал невесту жениху.{219} В Нижней Австрии еще до обеда танцевали три почетных танца. Первый вальс танцевали новобрачные, второй — новобрачные и браутфюрер с подружками, третий — остальные гости. В других местах невеста (особенно в последнее время) танцевала почетные танцы со священником, судьей, врачом и другими почтенными жителями общины.
После этого начинался обед. Обычно накрывали три длинных стола: за одним сидели молодожены со своей свитой и ближайшие родственники, за вторым — женатые гости, а за третьим — холостые.{220} Обед открывал бидельман, произнося пожелания новобрачным счастья, здоровья, долгой жизни и т. д. Речи и песнопения хохцайтсладера и прочих участников свадьбы сопровождали все свадебное застолье. При этом в конце XIX — начале XX в. в Тироле, например, серьезные, возвышенные слова произносили на литературном языке (Hochdeutsch), а юмористические вещи — на наречии.{221} Обед обычно состоял из трех смен (каждая из пяти-шести блюд). Сначала подавали гороховый суп, куриную лапшу или какой-нибудь другой суп, свиное жаркое со всякими гарнирами (иногда молочного поросенка, при этом невеста получала поросячий хвостик, и это сопровождалось различными намеками фривольного содержания), говяжье мясо с подливкой из хрена и пр. Затем около полуночи подавали все вареное и в заключение еще раз жаркое с капустным салатом.
Наконец, на рассвете наступала третья смена; ее да и весь свадебный пир завершали кофе и крапфен (жареные в кипящем сале пшеничные пирожки с начинкой и без нее) и многочисленные другие мучные кондитерские изделия (торты, рулеты с маком и т. д.). По местностям блюда варьировались, но почти везде и всегда были пшенная каша (позже рисовая) как ритуальное блюдо, муссы, множество печеных изделий. Около каждого гостя стояла отдельная тарелка, на которую он складывал куски мяса, пирог и другое, т. е. все то, что он мог, уходя со свадьбы, унести с собой (Bescheidessen — буквально «дареная», «ответная еда»). Ведь гости сами оплачивали свадебный обед деньгами, превышавшими стоимость обеда, или каким-то подарком.