«На колею иную…»
«На колею иную…»
Планета в качестве звездолета. Где истоки этой идеи — столь же заманчивой и «безумной», сколь и распространенной ныне в фантастике? С ходу вспоминаются: прибытке в Солнечную систему чужеродной планеты-странницы (повесть Георгия Гуревича «Прохождение Немезиды»); вынужденный обстоятельствами совместный космический рейд Земли и Венеры в романе Франсиса Карсака «Бегство Земли»; уже упоминавшийся рассказ Генриха Альтова «Порт Каменных Бурь» (с его стекающимися в гигантское скопление мирами)… Но это поздние разработки темы. А ее истоки? Мы, понятно, не имеем при этом в виду освоение находчивыми героями фантастики «мелких» залетных тел вроде астероидов: это самостоятельное ответвление темы увело бы нас слишком далеко. Не только, скажем, к путешествию отважных комсомольцев на обузданной ими «планете КИМ» из одноименного романа (1930) старейшего нашего писателя-фантаста А. Р. Палея, — нам неизбежно пришлось бы вспомнить и роман Жюля Верна «Гектор Сервадак» (1877) с описанным в нем странствием по космосу изрядного куска Сахары, унесенного кометой… Нет, речь должна пойти именно о планетах, сорванных с насиженного места сознательным вмешательством человека в естественный ход событий. Можно, конечно, припомнить при этом «первые опыты» по управлению движением небесных тел, предпринятые героями того же Жюля Верна (роман «Вверх дном», 1889) или Герберта Уэллса (рассказ «Человек, который мог творить чудеса», 1899). Но это, так сказать, шутейные варианты… А вот разговор уже вполне серьезный. В заключительной из «Повестей о Марсе» (1925) Грааля Арельского, действие которой происходит в отдаленнейшем будущем, гаснет Солнце. Гениальный инженер Ро-па-ге предлагает перегнать замерзающий Марс к новому солнцу (так — «К новому солнцу» — и называется, кстати, эта повесть). В живительных лучах достигнутого в конце концов иного светила начинается новый расцвет марсианской цивилизации… Но Г. Арельский в данном случае не первооткрыватель: он мог бы вдохновиться на этот сюжет известным стихотворением Валерия Брюсова «Хвала Человеку» (1906):
Верю, дерзкий! Ты поставишь По земле ряды ветрил. Ты своей рукой направишь Бег планеты меж светил, И насельники вселенной, Те, чей путь ты пересек, Повторят привет священный: Будь прославлен, Человек!
Да, в русской поэзии немало страниц, вполне соотносимых с первоклассной фантастикой. Очень созвучна, например, брюсовской оде и заключительная часть «Пантократора» — стихотворения, написанного в 1919 году таким, казалось бы, далеким от космических грез XX века Сергеем Есениным:
Сойди, явись нам, красный конь! Впрягись в земли оглобли. Нам горьким стало молоко Под этой ветхой кровлей….. Мы радугу тебе — дугой, Полярный круг — на сбрую. О, вывези наш шар земной На колею иную….. И пусть они, те, кто во мгле Нас пьют лампадой в небе, Увидят со своих полей, Что мы к ним в гости едем.
И вправду: чем не планета-звездолет, пусть и со сказочным конем в качестве космического движителя?! Параллель с Брюсовым кажется самоочевидной: чуточку холодноватые, рассудочно торжественные брюсовские строки обретают в стихах Есенина поражающее прямо-таки осязаемой образностью продолжение… Самые же первоначальные наметки темы мы найдем, по-видимому, у Порфирия Павловича Инфантьева (1860–1913). Автор почти сорока самых разных книг, интереснейший человек этот был уроженцем Троицка и в восьмидесятых годах прошлого века, как установили краеведы, принимал активное участие в революционном движении на Урале… После годичного заключения в одиночке петербургских «Крестов» Инфантьев был выслан под надзор полиции в Новгород. В 1901 году там, в Новгороде, и вышла, в изуродованном цензурой виде[11], его «повесть из жизни обитателей Марса» — «На другой планете». Рассказчик-землянин, попав на Марс и вникая в дела и быт его обитателей, знакомится здесь среди прочего с их «книгами» — валиками, закладываемыми в специальный аппарат. «Оказалось, что этот аппаратик так искусно соединял в себе кинематограф и фонограф, что получалась полная иллюзия действительности: казалось, что среди нас очутилось новое третье лицо». Возникший таким образом перед землянином поэт-марсианин прочел стихотворение, в котором «рисовал картину торжества марсианского гения, когда марсиане окончательно овладеют всеми силами природы, проникнут в сущность мировых законов, управляющих вселенной, и сумеют подчинить их себе. Он изобразил смелую и грандиозную картину, когда марсиане будут иметь возможность заставить свою планету носиться в мировом пространстве не по определенному пути, данному ей от начала мироздания, а по тому, какой ей укажет марсианский разум, и когда планета Марс, подобно блуждающим кометам, будет носиться среди других солнечных систем и проникать в самые отдаленные от нашего солнца концы неизмеримого мирового пространства!» Трудно удержаться от соблазна предположить, что именно от Инфантьева идея планеты-звездолета вошла в поэзию Валерия Брюсова — человека, знаменитого своей эрудированностью и, конечно же, отлично знавшего современную ему литературу…