Над манускриптом

Над манускриптом

Над манускриптом в час ночной,

Когда над сторонами улиц

Сойдется тьма и схлынет зной,

Под гнетом прошлого ссутулюсь

Над манускриптом в час ночной.

Прилежно воспроизведу

Округлые черты латыни.

И как бы невзначай войду

 В миры, исполненные стыни,

В отяжелевшие миры —

Гранит замшелый, мрамор битый, —

Запечатлевшие пиры И вид пирующего сытый.

Где золото твое, латынь?

Где серебро?.. Каржава проза,

Тускнеющая, как латунь…

Но посмотрите: Крест и Роза

 Начертаны внизу листа.

Наверно, розенкрейцер автор.

А за окном шумит листва —

Не нынче вычернит, так завтра,

Свои зеленые слова..

Вся жизнь его вот здесь — мертва.

И все же не дают покоя

Поставленные вкось слова

Такою молодой рукою.

И в кровь они, и в бровь, и вкривь

В минускуле зажаты тесном.

Наверное, владел порыв

Старинным автором безвестным,

Ушедшим в темень языка.

Зато изгиб пера, смятенье

Строки, четыре завитка,

С листа сбежавшая рука

Для общего уразуменья

Вполне достаточны пока.

Наверно, на душе его

В ту пору неспокойно было,

Когда для взора моего

Волненье жуткое явила

Душа.  И мне передалось

От букв, поставленных нелепо.

Так всякий раз уходит лето

В осенний день, слепой от слез…

Сшибайтесь, буквы, так и сяк,

Как перволед, ледащ и тонок!

И лишь тогда поймет потомок,

Конечно, если не дурак,

Меня, моей строки излом

В единоборствии со злом,

И букв разлад мой с тем и с этим…

Отметим, скажет он, отметим!