3. Это проклятое прошлое...

3. Это проклятое прошлое...

Из того, о чем уже шла речь на этих страницах, как бы сам собой, не требуя доказательств, напрашивается вывод: львиную долю югославского кинопроизводства — никак не менее трех четвертей — составляют фильмы, рассказывающие о настоящем или о не столь отдаленном прошлом. Однако панорама югославского кинематографа была бы неполна без этой недостающей четвертой четверти, без фильмов исторических, воссоздающих давнюю историю народов Югославии.

Тем более, что первым югославским фильмом, вышедшим на наши экраны, была экранизированная народная легенда «Волшебный меч» (1950, Воислав Нанович), романтическое повествование об отважном пастухе со смелым именем Небойша, посмевшем восстать против злого волшебника Баш-Челика, поработившего его друзей и родных, похитившего его невесту. Естественно, злой волшебник, как подобает всякому сказочному мерзавцу, заговорен; естественно, его можно победить точно таким же, только еще более сильным заговором, и когда Небойша найдет волшебный меч, он возьмет замок Баш-Челика штурмом, а самому тирану отрубит голову.

Впрочем, фольклорная традиция поначалу была не слишком заметна на югославском экране. Должно было пройти еще немало лет, чтобы кинематограф осознал себя прямым наследником народного творчества. Тогда же, в самом начале, кино куда более охотно реконструировало прошлое не слишком далекое, опираясь, главным образом, на произведения литературной классики XIX—XX веков, видя в этой классике и готовый резервуар вполне драматических сюжетов, и столь же готовый источник исторических картин нравов и обычаев жизни на Балканах в конце прошлого — начале нынешнего века.

Первой из таких картин, попавшей на советские экраны, а к тому же одной из лучших экранизаций отечественной прозы в югославском кино тех лет, были «Загубленные жизни» (1954, Федор Ханжекович), снятые по роману боснийского писателя Светозара Чоровича «Стоян Мутикаша», написанного под несомненным и нескрываемым горьковским влиянием жизнеописания молодого крестьянского парня, пришедшего в город на заработки, поступившего в услужение к богатому купцу, решившего разбогатеть любыми способами и превратившегося в безжалостного и беспощадного «обиралу», готового на все ради прибыли. Ради прибыли Стоян Мутикаша женится на вдове своего «благодетеля», ради прибыли вступит в открытый конфликт с местными барышниками, ради прибыли пойдет на любой подлог и жульничество, которые вызовут негодование даже среди видавших виды конкурентов. В результате объединившиеся торговцы «подловят» Мутикашу, отдадут под суд, лавку опечатают, товары конфискуют в счет погашения долга, а сам он, опозоренный и внутренне надломившийся, уйдет из города обратно в село, где его никто не ждет.

«Загубленные жизни» пользовались в Югославии заслуженным успехом — и благодаря добротной литературной основе, и благодаря точной, хотя и несколько театральной актерской игре, и благодаря реалистической режиссуре Ханжековича, питавшего склонность к сочным и характерным деталям в манере — вспомним об этом еще раз — горьковских фильмов Марка Донского. Этот густой, полнокровный реализм и определил пионерную роль «Загубленных жизней» в последующей экранизации отечественной литературы прошлого столетия, таких, как «Буря» (1953, Владимир Погачич, по одноименной драме Иво Войновича), как «Аникины времена» (1954, В. Погачич, по одноименной повести Иво Андрича), как «Выскочки» (1953), поставленные выдающимся театральным режиссером Бояном Ступицей по рассказу Янки Кершника, как «Ханка» (1953, Славко Воркапич, по новелле Исака Самоковлия) и несколько более ранняя «Цыганка» (1953, Воислав Нанович, по роману Боры Станковича).

Все эти фильмы с разной степенью художественной убедительности, с разной степенью кинематографичности — иные из них уж больно напоминали сборники иллюстраций к литературным первоисточникам — честно и без затей, с точным и безошибочным социальным анализом описывали первые шаги капитализма на Балканах, его сложные, а то и просто патологические взаимоотношения с укладом феодальным, а в иных горных районах и почти рабовладельческим, создавая, выстраивая — все вместе — подробную и выпуклую панораму жизни югославских народов на грани нового времени, на грани первой мировой войны, которая принесла им государственную независимость и национальную самостоятельность, но не обеспечила социальной справедливости.

Этот цикл повествовательно-драматических фильмов, рассматривавших недавнее прошлое в тональности скорбной, угрюмой, трагедийной, дополнялся циклом экранизаций язвительных сатирических комедий и романов неутомимого насмешника и памфлетиста, ехидного летописца почти полустолетия югославской истории — Бранислава Нушича. Начавшись достаточно слабой экранизацией не лучшего нушичева романа «Дитя общины» (1953, Пуриша Джорджевич), цикл этот продолжился блестящей серией кинематографических комедий, не оставлявших камня на камне от нравов и обычаев королевской Югославии, подвергавших осмеянию все и всяческие проявления балканской провинциальности, отсталости и мракобесия. Начало серии положила «Подозрительная личность» (1954, Соя Йованович и Предраг Динулович), саркастическая жанровая картина уездной жизни конца XIX — начала XX веков, разоблачающая оголтелый идиотизм провинциального чиновничества, мельчайшего, но всемогущего и всевластного бюрократизма и самодурства, всепроникающего бессмыслия и тупости. И хотя, мягко говоря, режиссеры не слишком обогатили нушичев сюжет, однако одной верности его драматургии да точно выбранной провинциальной натуры было достаточно, чтобы на экране замельтешили, засуетились безжалостно, четко выписанные чиновничьи типы, мечущиеся в поисках «подозрительной личности», якобы появившейся в городке с «противуправительственными намерениями», каковую надлежит немедленно вычислить, изолировать и отправить по этапу на предмет соответствующего наказания.

Еще более язвительной (если вообще можно говорить о большем или меньшем заряде сарказма в нушичевых пьесах) была экранизация комедии «Госпожа министерша» (1959, Жорж Скригин), в которой Нушич переносит жало своей сатиры с уездных чиновничьих «низов» на самые верхние этажи власти, рассматривая сквозь увеличивающее стекло своей иронии быт и нравы того же «крапивного семени», что и в «Подозрительной личности», но уже добравшегося до самой государственной кормушки. В центре этой комедии — министерская чехарда в королевстве Сербии, мышиная возня мелких, средних и высших чиновников, мечтающих о министерском кресле, иссушающие интриги и головоломные многоходовые комбинации, снобизм, пустословие, «помесь павлина с попугаем»...

В «Госпоже министерше» Нушич не жалеет пощечин уже не отдельным, пусть самым типичным обитателям «коридоров власти», но самой власти, самой системе, предоставляя зрителю самостоятельно делать выводы о том, насколько эта система жизнеспособна и долговечна, на сколько рассчитано ее дальнейшее существование.

Впрочем, речь здесь идет лишь о фильмах, прошедших по нашим экранам. К ним можно добавить и другие ленты, оставшиеся нам не известными, однако дело, разумеется, не в количестве и даже не в конкретных названиях; дело в том, что каждая из них в отдельности и все они вместе выполняли одновременно как бы две параллельные задачи, на первый взгляд, не слишком связанные друг с другом: во-первых, на практике, так сказать, в рабочем порядке, учили югославских кинематографистов литературному ремеслу; во-вторых, развертывали перед глазами зрителя панораму той довоенной жизни на Балканах, которая была отодвинута в сторону, сметена, уничтожена войной и последующими десятилетиями, которая прочно стерлась в памяти, уступив место воспоминаниям более драматичным, более ярким.

Говоря иначе, в эти годы отечественная история интересует югославских режиссеров не сама по себе — как повод для яркого и увлекательного зрелища, даже не как реконструкция наиболее славных страниц далекого прошлого — функцию героико-патриотическую целиком и полностью принял на себя «партизанский» фильм. История интересует их лишь как затянувшееся предисловие к народно-освободительной войне и социальной революции 1941—1945 гг. Что же касается истории более дальней, то она возникает в описываемый период крайне редко, да и то скорее как дополнение к фильму военному, чем как самоценное воспроизведение того или иного события, даже если в центре сюжета находится реальный факт, почерпнутый из биографии народа.

Однако даже таких фильмов на экраны выходило немного, а вышедшие были скорее случайными предприятиями отдельных энтузиастов, чем проявлением какой-либо сознательной репертуарной политики. Просто — время истории еще не пришло.