Социальный статус

От социалистического государства обычно ожидается, что главной целью его существования и развития является построение «бесклассового общества». Но северокорейский социум гораздо ближе к традиционному корейскому устройству общества, чем к социалистическому идеалу. Вплоть до реформ года Кабо (1894 год), которые формально отменили сословное деление, Корея веками оставалась феодальной страной, с характерной для таких стран четкой системой наследственных сословий. Несмотря на то что японская колонизация Кореи и колониальный период (1910–1945), Корейская война (1950–1953) и земельные реформы Ким Ир Сена[173] уничтожили старый общественный порядок, Верховный Вождь посчитал необходимым встроить новую классовую систему, основанную на степени лояльности к его режиму.

Резолюция Политбюро Трудовой партии Кореи от 30 мая 1957 года вводила принцип разделения северокорейского общества на лояльные, нейтральные и враждебные слои (группы). Грубо говоря, лоялисты формировались из соратников Ким Ир Сена по партизанской борьбе и тех сил, которые заверили его в своей верности; интеллектуалов?социалистов и революционеров; а также тех, кто сражался за КНДР во время Корейской войны. К враждебным слоям относились землевладельцы и капиталисты; те, кто имел родственников в Южной Корее или иные прочные связи с ней; религиозные группы (включая христиан и шаманистов); а также коллаборационисты, сотрудничавшие с японской колониальной администрацией. Те, кто не попадал ни в ту ни в другую категории, составляли нейтральную прослойку. Для точной идентификации социального статуса были проведены тщательные расследования деятельности каждого мужчины — КНДР весьма патерналистская страна, где сохранилось сильнейшее влияние феодального уклада, — на территории Северной Кореи в колониальный период и во время Корейской войны.

Так начала формироваться система социальной стратификации сонбун, сохранившаяся до нынешнего времени и во многом определяющая траекторию жизни для каждого гражданина КНДР. Наиболее распространенными и устоявшимися показателями соотношения этих слоев считаются следующие цифры: 28 % северокорейцев относятся к лоялистам, 45 % — к нейтральной прослойке, а 27 % — к враждебному слою. Уронить свой сонбун легче, чем поднять его; одна политическая ошибка может привести к тому, что вся семья будет понижена в классе. Поэтому оценки величины враждебного слоя могут быть занижены[174].

При том, что система сонбун глубоко интегрирована в структуру северокорейского общества и охватывает его целиком, это не обязательно означает, что люди сверяются с ней ежедневно. Власти не сообщают гражданам нечто вроде: «Господин Ким, вы определены как враждебная личность, поэтому никогда не получите приличной работы». Фактически многие вообще не знают своего статуса в системе сонбун. То, что к одним относятся лучше, чем к другим, только на основе их родословной, представляется даже вполне естественным в контексте корейской общественной традиции — корейский социум всегда жил именно так. Не то чтобы люди это одобряли, конечно.

Сонбун, однако, представляет собой формально организованную и довольно стройную систему. Ваш статус фиксируется в личном досье, которое ведет правительство, и, в случае если вы подадите запрос на повышение в должности, заявку на поступление в университет или, например, если вас арестуют, чиновник, принимающий соответствующее решение, первым делом сверится с вашим «сонбун-рейтингом» в этом досье. И хотя сегодня в Северной Корее продается практически все, что угодно (повышение статуса сонбун — редкое исключение), анализ социального рейтинга проводится исключительно тщательно, по всем уровням бюрократии: в нем задействуются начальники местных полицейских участков; чиновники, отвечающие за регистрацию по месту пребывания; заместители начальников отделов Министерства общественной безопасности. Чем выше на социальной лестнице находится проверяемый, тем большее участие в проверке принимает Департамент государственной безопасности. Количество людей, которых потребуется подкупить, чтобы серьезно поменять чей-либо сонбун, настолько велико, что делает эту затею невозможной.

Плохой сонбун может отразиться на жизни человека самым разнообразным образом. Один из перебежчиков рассказал, что его не взяли в национальную спортивную сборную из-за «неправильной» биографии. Тех, у кого слишком низкий сонбун, не берут в армию. Многие жаловались, что их обходят по службе в пользу менее квалифицированных, но более «социально благонадежных» претендентов. По аналогии человек с хорошим социальным «рейтингом», совершив преступление, может рассчитывать на снисхождение от судьи там, где правонарушитель с плохим сонбуном никогда его не дождется. В лучших школах учатся дети тех, у кого выше сонбун.

Благодаря эффекту социализации за два-три поколения сонбун перерос изначально заложенный в него общественно-политический функционал. Если у вас хороший сонбун, вы будете учиться и работать в основном рядом с теми, у кого тоже хороший сонбун, — в лучших учебных заведениях и на престижных должностях в важных конторах. Жить вы будете скорее всего в относительно приличном многоквартирном доме, по соседству с теми, у кого хороший сонбун. Ваши родственники также получат хорошую работу и смогут в случае чего потянуть нужные ниточки, чтобы помочь вам при необходимости. И все это может казаться вам совершенно естественным порядком вещей.

Семью вы тоже скорее всего создадите с тем (или с той), у кого хороший сонбун. Если же вас угораздит влюбиться в кого-то с плохим сонбуном, то этот человек будет скорее всего беднее вас, будет принадлежать к более «низкому» социальному классу, что, конечно, не придется по вкусу вашим родителям. В корейской культуре родительское несогласие — практически непреодолимое препятствие к браку[175]; это во многом верно даже и для Южной Кореи, где большинство опросов показывает, что респонденты не готовы пойти наперекор воле своих родителей в вопросах брака. Во всяком случае, большинство ваших сверстников, коллег и приятелей будет иметь тот же статус сонбун, что и вы, поэтому в реальности шанс встретить и полюбить кого-то, имеющего сонбун, сильно отличный от вашего, очень мал.

В итоге сонбун функционирует как сила, противодействующая меритократии, предоставляя незаслуженные преимущества и ставя несправедливые помехи перед людьми просто по факту их рождения. В этом отношении она несильно отличается от классовой системы в Великобритании, или, как утверждают некоторые, от общей концепции наследственных богатств в любом капиталистическом обществе. Разница в том, что система сонбун была разработана и введена целенаправленно, это была одна из главных задач правительства, искренне заинтересованного в том, чтобы эта социальная иерархия прижилась как можно быстрее после почти тотального выравнивания общественной структуры, вызванного Корейской войной[176].

К счастью, после голода середины 1990?х влияние системы сонбун несколько пошатнулось. Сегодня в Северной Корее двумя главными социально-экономическими драйверами служат страх перед наказанием и деньги. Успешный предприниматель не может «купить» себе более высокий сонбун, но вот преимущества, которые этот статус предоставляет — место в лучшем университете, престижную работу, хорошую квартиру, качественное медицинское обслуживание, б?льшую свободу передвижений, иммунитет от преследований со стороны правоохранительных органов, снисхождение суда, в конце концов (если не сработал иммунитет), — в большинстве случаев вполне возможно купить за деньги. Этот феномен наблюдается во многих странах в период перехода от феодальной к рыночной системе общественной организации. Многие представители растущего класса предпринимателей в Северной Корее имеют очень низкий рейтинг сонбун, но это вряд ли сильно влияет на их жизнь. Богатый человек всегда может рассчитывать на брак с представителем семьи, обладающей высоким социальным статусом.

Один из источников рассказывал о северокорейском приятеле, работавшем на правительство, но не имевшем особых карьерных перспектив из-за низкого рейтинга сонбун. Этот человек решил подкупить свое начальство, за что был вознагражден повышением по службе. На новом посту он сам начал активно брать взятки, чтобы окупить свои инвестиции, — свою взятку он считал лишь первоначальным вложением в карьерный рост. Подобная практика «покупки» должностей широко распространена в современной Северной Корее (такому карьерному росту есть, конечно, свой предел). Бюрократический аппарат КНДР переполнен людьми «низкого происхождения», рассчитывающими выкупить свой путь наверх с помощью подношений вышестоящим. В «нормальной» системе госуправления деньги аккумулируются на верхних уровнях управляющей структуры и распределяются сверху вниз; в госструктуре КНДР, сформировавшейся после голода 1990?х, деньги движутся наоборот — снизу вверх.

Не стоит, однако, считать, что систему сонбун сегодня можно вовсе не принимать в расчет (как полагают многие поверхностные наблюдатели). Обойти ее удается далеко не всегда. Несмотря на то что коррупция и капитализм дают такие возможности преуспеть ловкому махинатору или талантливому аутсайдеру, каких они никогда не имели бы при жизни Ким Ир Сена, сонбун по-прежнему обеспечивает одних огромными преимуществами, ставя перед другими серьезнейшие препятствия. Сонбун больше не является единственным фактором, определяющим социальное положение, но плохой сонбун остается гигантским отрицательным гандикапом.

При взгляде на типичного высшего северокорейского чиновника наблюдатель увидит человека с высоким показателем сонбун, чей двоюродный брат является высокоранговым офицером Корейской народной армии, а брат занимает высокую должность в Департаменте государственной безопасности, например[177]. Описанный нами чиновник может не особо блистать умом или трудолюбием; он фактически унаследовал свой пост (благодаря высокому сонбуну), что, напротив, подталкивает его к лени. Главное содержание его деятельности — сбор взяток. В то же время торговка с низким рейтингом сонбун, вынужденная давать этому чиновнику на лапу, чтобы продолжать заниматься своим небольшим бизнесом, является в меритократическом смысле более достойным человеком, ибо трудится усердно и честно. Она живет теперь гораздо лучше, чем тогда, когда Северная Корея еще не была безнадежно коррумпирована, но именно этот фактически грабящий ее взяточник с высоким социальным статусом, зафиксированным в системе сонбун, ведет действительно завидную жизнь.

Аналогично амбициозные и работоспособные чиновники (которые, конечно, тоже обязаны своим положением высокому рейтингу сонбун) оказываются в наилучшем положении для того, чтобы воспользоваться действительно серьезными перспективами для создания или развития бизнеса — такими как строительный бум в Пхеньяне или добыча полезных ископаемых. А среди тех, кто таких возможностей лишен, по словам нескольких источников, растет недовольство. Когда побеги из Северной Кореи в период голода 1990?х стали обычным делом, главной их причиной было простое желание поесть. Сегодня, однако, все больше перебежчиков могли бы жить в Северной Корее достаточно пристойно, но чувствуют себя удрученными оттого, что они достигли потолка и дальнейших улучшений в жизни у них уже не предвидится из-за низкого социального статуса: Пальчон мотхэтта («Я не мог(ла) расти и развиваться [в Северной Корее]»), — так все чаще отвечают перебежчики на вопрос о том, что толкнуло их на побег.

Краткий исторический экскурс

В конце XVI века японские войска несколько раз вторгались в Корею — эти события получили название Имджин вэран (Имджинская война). В начале XVII века Корея пережила несколько маньчжурских вторжений, в результате которых в 1637 году государство Чосон стало данником утвердившейся в Китае маньчжурской династии Цин. В результате сотни тысяч корейцев погибли, еще больше, спасаясь от нашествий, остались без крова. Неминуемо изменилась и структура общества. Господствующая верхушка аристократов?янбанов утратила некоторую толику власти, позволив растущей прослойке торговцев накопить некоторый объем богатств и повысить свой статус. Нечто похожее происходит сегодня и в Северной Корее. Представители торговых домов воспользовались ситуацией, чтобы заключить браки с выходцами из разорившихся или обедневших янбанских семей, или просто за взятки вписывали имена в их родовые книги, закрепляя свой новый статус.

Однако эти перемены не означали ни падения династии Чосон, ни исчезновения янбанов. Они только обогатили аристократическую верхушку свежей кровью и новыми идеями. Чиновники и ученые-конфуцианцы того времени постепенно попадали под влияние философских идей школы сирхак («реальных — то есть практических. — Прим. пер. — наук»), уделявшей в поиске путей совершенствования общества основное внимание изучению технологий и естественных наук, а также пропагандировавшей, помимо прочих инноваций, земельные реформы. В этой ситуации полувековое правление вана Ёнджо (1724–1776) стало периодом просвещения и процветания.

Голод середины 1990?х в контексте как человеческой трагедии, так и общественных преобразований вполне можно сравнить с пертурбациями конца XVI — начала XVII века. Сегодняшний северокорейский янбан — государственный чиновник с высоким статусом сонбун — приспосабливается к новой реальности, в которой наиболее ценным кадром является тот, кто знает, как делать прибыльный бизнес. Между тем наиболее предпочтительными матримониальными партнерами все чаще становятся сыновья и дочери из семей успешных торговцев и предпринимателей. Один социальный класс не заменяет собой другой; так же во многом, как и в средний период династии Чосон, предприниматели встраиваются в существующий общественный порядок. Более того, сегодняшние молодые северокорейские чиновники-прагматики в большей степени открыты новым идеям — по сравнению со своими коллегами предыдущих поколений.

Как это может сказаться в будущем? Конечно, внешние обстоятельства сегодня отличаются от тех, что сложились вокруг средневековой Кореи, а социальные изменения происходят сейчас несопоставимо быстрее, чем 300–400 лет назад. Никто не ожидает, что КНДР просуществует 600 лет, как династия Чосон. Однако сопоставление Северной Кореи с Кореей периода Чосон по крайней мере позволяет с определенным скепсисом воспринимать заявления о том, что социальные изменения в КНДР неминуемо приведут к падению режима в кратко— или даже среднесрочной перспективе. Его падение — это только один из многих возможных исходов; более вероятным представляется постепенное открытие страны и реформирование ее изнутри. И это, вероятно, наилучший выход — по крайней мере именно он обещает наименьшие страдания населению КНДР.