Неравенство

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Те, кто бывает в Пхеньяне регулярно, отмечают, что город переживает своего рода бум и те, у кого есть деньги, сейчас тратят их открыто. Несколько лет назад обеспеченные люди скрывали свое материальное благополучие и вели себя тихо и незаметно — сегодня же кичиться своим богатством и швыряться деньгами вовсе не предосудительно. Смартфоны и швейцарские часы, дизайнерские сумочки и дорогой кофе — все, что раньше было привилегией исключительно элитной верхушки, теперь стало доступным и среднему классу. Но — отнюдь не всем, и более всего это заметно в Пхеньяне, где жители волей-неволей подмечают, кто может позволить себе такие забавы, а кто — нет.

Несмотря на то что центральное правительство фактически является банкротом, правительственные агентства и высшие чиновники заняты в самых разнообразных прибыльных предприятиях. Объем торговли с Китаем, один из многих источников богатства, вырос с ежегодных 500 млн долл. в 2000 году до 6 млрд в 2013?м. Поэтому, несмотря на упадок и вырождение «Чхонрёна», новые здания растут по всему Пхеньяну как грибы после дождя вместе с новыми ресторанами, магазинами и развлекательными центрами для высших слоев общества и формирующейся когорты предпринимателей. И, несмотря на то что столица Северной Кореи может сравниться лишь с третьеразрядными китайскими городами в плане развития, возможность свободно пойти в (квази)частный ресторан или кафе и заказать там пиццу или зеленый чай латте, а также вид людей, пользующихся iPad’ами, может оказаться сюрпризом для тех, кто считает Северную Корею поголовно нищей, исключительно коммунистической страной.

«Мерседесы», «БМВ» и «Лексусы» импортируются в КНДР не только для членов семьи Кимов. Многие правительственные чиновники имеют такие машины — обычно черного цвета с тонированными стеклами. Машины чиновников высокого ранга легко отличить по номерному знаку, который начинается с цифр «7.21». Однако хватает и богатых пхеньянских бизнесменов (корейцев, ведущих частный бизнес в Китае), которые владеют дорогими иномарками. В столице есть настоящие, «классические» миллионеры, обязанные своим богатством только самим себе. Они могут позволить себе и «Лексус», привезенный из Китая по бешеной цене; говорят даже, что кто-то из предпринимателей создал 10?миллионный бизнес, не имея родственных связей ни с семьей Кимов, ни с каким другим кланом из государственной элиты. Он принадлежит к другой элите — возникающей буржуазно-капиталистической — и просто лучше других играет в новую частно-государственную игру[38].

Но для миллионов северокорейцев, едва сводящих концы с концами, идея ездить на «БМВ» или жить в комплексе Мансудэ превосходит их самые смелые фантазии. В сельской местности крестьяне все еще пашут на быках. Солдаты пробавляются овсяной размазней. Даже в обычных жилых районах Пхеньяна сотни тысяч людей живут в бедности. Условия жизни среднего северокорейца сегодня, вероятно, уступают тем, которые были у него в 70?х годах ХХ века. Резонно будет предположить, что возвышение пхеньянских «нуворишей» добавит к страданиям обездоленных масс еще и ощущение собственного унижения.

Члены правящей верхушки Северной Кореи, безусловно, осознают это. Осознают они и потенциально дестабилизирующее влияние, которое капитализм может в долгосрочной перспективе оказать на их способность держать ситуацию под контролем. С другой стороны, они также прекрасно понимают, что не могут искоренить рынки, поскольку уничтожение частной торговли будет означать полный экономический коллапс и новый голод, что угрожает уже самому существованию государства. В то же время частно-государственный капитализм позволяет руководству страны поддерживать свои патронажные функции и вознаграждать лояльность в эпоху, когда идеология утратила свое значение.

Разумеется, никто точно не знает, какое экономическое будущее предусматривает режим для Северной Кореи. Кроме того, из-за ярко выраженной групповщины в правящей верхушке КНДР трудно воспринимать северокорейский «режим» как некую организацию, сплоченную общей, единой для всех целью. Но если принять, что единственным объединяющим все фракции стремлением является желание сохранить систему, можно сделать достаточно обоснованное предположение: КНДР будет реформировать экономику и позволит развиваться капитализму темпами настолько низкими, насколько это возможно для того, чтобы не допустить полного коллапса; и будет сопротивляться более динамичным переменам — по той же самой причине.

Это объясняет привлекательность системы «Особых экономических зон» для руководства КНДР. ОЭЗ позволяют генерировать твердую валюту, сохраняя в то же время твердый контроль над остальной страной. Отсюда понятно, почему администрация Ким Чен Ына объявила в ноябре 2013 года, что создаст 14 новых ОЭЗ — это очень большое число для такой маленькой страны. До сих пор существующие ОЭЗ, подобные Особой экономической зоне Расон, не оправдывали ожиданий. Однако это не остановит усилий, нацеленных на добычу твердой валюты в неизменных социально-экономических условиях.

Без признания роли рынка нынешний северокорейский режим балансирует на тонком канате. Преобразования — как слишком быстрые, так и слишком медленные — могут иметь фатальные последствия для него. Однако соблазняться пророчествами тех «пхеньянологов», которые твердят о скором падении режима, не стоит. КНДР пережила падение Советского Союза, опустошительный голод, деградацию и развал собственной экономической системы. В экономическом смысле Северная Корея — это современный Дикий Запад, но политический контроль — это совсем другая история, особенно в столице. Семья Ким и ее окружение имеют еще козыри на руках. И комбинация этих козырей — государственного патернализма, пропаганды, страха перед наказанием, известного остаточного уважения к образу Ким Ир Сена, а также привлекательности монархии как общественного института (ибо монархией КНДР, по сути, и является) — позволяет «династии Ким» оставаться в игре.