41 «Вести ниоткуда»

Читать утопии всегда немного досадно. Герои и героини попадают в прошлое, будущее или настоящее и обнаруживают там «совершенное» общество, а местные жители терпеливым тоном объясняют им причины этого идеального устройства.

Одна утопия выделяется среди прочих, но отнюдь не потому, что противоречит этой схеме. Она переносит героев в живописное Средневековье в духе Джона Рескина, чье увлечение искусством того периода оказало глубокое влияние на английский менталитет. Она ухитряется быть одновременно и радикальной, и футуристической, и ностальгической, в равной степени средневековой и марксистской, смотреть одновременно в прошлое, на Крестьянское восстание, и вперед, на неизбежную революцию.

Впрочем, Уильям Моррис никогда не разделял идей насилия. Гораздо больше его вдохновляли изящество искусства и изумительное мастерство ремесленников Средневековья. Вот как он описывает возвращение в XIV век в «Сне про Джона Болла»:

«Когда мы вернулись на улицу, меня снова до глубины души поразила красота представшей передо мной картины: дома, церковь с новым алтарем и башней, сверкавшей как снег при свете луны, одежда и оружие людей, мужчин и женщин (ибо последние теперь присоединились к мужчинам), их суровый и звонкий язык. Замысловатый размеренный рисунок их речи казался мне почти чудом, я чувствовал, что готов расплакаться от счастья».

Самый знаменитый сон превратился в фантастическую повесть «Вести ниоткуда». Ее действие разворачивается во время путешествия героя вниз по Темзе из своего дома в Келмскотт-Хаус в Хаммерсмите до Оксфордширского Келмскотта в отдаленном средневековом будущем. В произведении развиваются те же темы, что в «Джоне Болле». Оно было написано в ответ на мрачный роман-утопию «Взгляд назад» американца Эдварда Беллами, где автор предсказывал наступление ужасного авторитарного милитаристского будущего, в которое Моррис не верил и которого не желал.

Собственные предсказания Морриса пока не торопятся сбываться. Лондон, в котором мы живем, не стал сельским уголком, а здание парламента пока не превратилось в хранилище навоза. И все же в чем-то догадки Морриса оказались удивительно точными: в Темзе снова водится лосось, центры городов были расчищены, дома стали проще, а социализм опробовали на государственном уровне и признали неэффективным.

Лучше всего Моррис чувствовал себя в средневековом ремесленном сообществе, объединяющем мужчин одной профессии. Он мечтал о средневековых гильдиях и даже основал собственную – процветающую компанию Morris & Co., производившую обои и мебель, которые пользовались большой популярностью у состоятельного среднего класса. Но «Вести ниоткуда» дают представление также о его романтических предпочтениях. Здесь он описывает вдохновенную и полную сил женственность: «Она подвела меня ближе к дому, положила изящную загорелую руку на покрытую лишайником стену, словно хотела обнять ее, и воскликнула: “Ах! Как я люблю землю, и смену времен года, и солнце, и дождь, и все, что растет и тянется вверх – как этот лишайник!”».

Изящная загорелая рука дает нам важную подсказку: в «Вестях ниоткуда» есть что-то от эротического сновидения. Их героиня – одна из тех ярких женских натур, которые всецело поглощали воображение тянувшихся к природе викторианских писателей. Они вызывали неясное эротическое влечение. Во всяком случае, они вызывали его у Морриса, женившегося на одной из выдающихся красавиц своего времени, воплощенной музе прерафаэлитов Джейн Берден, которую он не сумел удержать, когда она увлеклась его другом Данте Габриэлем Россетти.

Пока он подбирал слова, поезд остановился на нужной станции, в пяти минутах ходьбы от его дома, что стоял на берегу Темзы, чуть выше уродливого висячего моста. Он вышел со станции, раздраженный и несчастный, бормоча: «Если бы я мог увидеть его! Если бы я только мог его увидеть!» – но не успел сделать и нескольких шагов к реке, как (по словам нашего друга, рассказывавшего эту историю) все его недовольство как будто испарилось.

Уильям Моррис, «Вести ниоткуда» (1890)