69 Индивидуализм

Первая перепись населения была проведена в Англии в эпоху Наполеоновских войн. Но Англия была не первой в мире страной, решившей пересчитать свое население, – эта честь принадлежит Швеции. В 1752 году парламент отклонил проект переписи как возмутительное вмешательство в частную жизнь граждан.

Томас Поттер, которому принадлежала идея провести в Англии перепись, сын архиепископа Кентерберийского и в прошлом секретарь принца Уэльского, член парламента и представитель округа Сейнт-Джерманс, был, по выражению журнала Gentleman’s Magazine, «человеком весьма средних способностей и несколько тщеславным в отношении своей особы». Его почти в одиночку разгромил представитель от Йорка Уильям Торнтон. Поначалу он был единственным членом парламента, проголосовавшим против переписи, но к тому времени как законопроект достиг палаты лордов, он так взбудоражил оппозицию, что предложение резко отвергли.

«Какой прок в том, что кто-то узнает, каково население жителей в Англии и каковы его доходы? Поможет ли это увеличить то и другое? – спрашивал Торнтон своих коллег в парламенте. – Чего ради нужно выяснять, какие области королевства населены более густо, а какие пустуют, – не ради того ли, чтобы перегонять нас с места на место, как пастухи перегоняют стада? Если таково ваше намерение, почему бы сразу не заклеймить нас как скот? Пока с нами обращаются как с быками и овцами, пусть не оскорбляют нас человеческими именами».

Можно не соглашаться с Торнтоном, но нельзя не восхититься его отвагой, его упрямым английским индивидуализмом и решимостью сопротивляться засилью технократов.

Англичане всегда считали себя несговорчивой нацией. Они с одинаковым подозрением относились и к наполеоновской тирании в Европе (возможно, из-за протестантсткого нервозного отношения к всевластию пап; кстати, в разные периоды истории в представлении англичан Брюссель и Рим играли одинаковую роль), и к рабской покорности американцев с их штрафами за переход улицы в неположенном месте и идеальными муниципальными газонами. Англичане могут жаловаться на беспорядок у себя в стране, но они все же предпочитают его порядку, насаждаемому насильно. Они могут жаловаться, что поезда опаздывают, но у них никогда (до сих пор) не было искушения променять эти неудобства на безусловную эффективность тоталитарного режима.

В результате должна была возникнуть некоторая неразбериха. Действительно, в Англии нет официальной конституции. Нет внятных законов. Нет даже внятного правительства. Английские законы представляют собой совокупность всех юридических прецедентов, когда-либо имевших место в истории. Но есть что-то удивительно симпатичное, хотя порой и довольно раздражающее, в беспорядочном устройстве английской администрации с ее непрофессиональными городскими чиновниками и невооруженной (обычно) полицией. Это продукт английского индивидуализма, и в этом нет ничего плохого.

В наше время простое выражение несогласия, простой отказ склонить голову перед традицией – уже поступок. Именно из-за того, что тирания общественного мнения превращает эксцентричность в порок, необходимо, чтобы люди были эксцентричными – так нам удастся преодолеть гнет этой тирании. Эксцентричность водится там, где процветает сила характера. Количество эксцентричности в обществе всегда пропорционально количеству гениев, живости ума и моральной отваги. То, что сегодня лишь немногие отваживаются быть эксцентричными, – главная опасность нашего времени.

Джон Стюарт Милл, «О свободе» (1859)