Михаил Салтыков-Щедрин

«ГУБЕРНСКИЕ ОЧЕРКИ»

Будучи еще в юности сосланным в Вятку, Салтыков-Щедрин пишет «Губернские очерки», в которых Вятка названа Крутогорском. «В одном из далеких углов России есть город, который как-то особенно говорит моему сердцу. Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то все немощеные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокаивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его. Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания».

Вот такая идиллическая картинка, но писатель тут же добавляет: «И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру».

Для Салтыкова, действительно, приезд в Вятку означал конец пути и конец жизни. Ведь в ссылку он попал бессрочную, а значит, даже не имел возможности отсчитывать дни до освобождения. «Куда ни взглянете вы окрест — лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять все затихнет, все потонет в общем однообразии…».

Живя и работая в Вятке, Салтыков разъезжал с самыми разными поручениями по всему краю. Благодаря чему в книге появляется персонаж — чиновник, который по долгу службы вынужден путешествовать и который видит все своими глазами. Впервые появляется персонаж Николай Иванович Щедрин, инспектирующий по служебной надобности тюрьмы. Фамилия принадлежала реальному человеку, которого чиновник Салтыков должен допрашивать по делу о раскольниках. Это был купец третьей гильдии Трофим Тихонов Щедрин, член беглопоповской секты, который, согласно доносу, был рукоположен в «лжепопы» от своего старообрядческого «лжеепископа». Не стоит думать, что Трофим Щедрин стал прототипом персонажа Щедрина. Потому что Николай Иванович Щедрин из «Губернских очерков» — это сам писатель. Тем не менее заметно, что Михаил Евграфович откровенно восхищался этим человеком. В противном случае стал бы он брать его фамилию?

Бывал он с инспекцией и в тюрьмах. В июне 1850 г. в остроге города Уржума писатель отыскивает замечательный прототип для одного из героев «Губернских очерков» — хронического до болезненности доносчика. Человек этот звался Иван Васильевич Георгиевский, за его беспрестанные доносы ему было строжайше запрещено когда-либо и на кого-либо «ябедничать», после чего кляузника сначала сослали в Тобольск, затем… В «Губернских очерках» его можно найти под именем Перегоренского, изобретателя трех наук: правдистики, патриотистики и монархомании.

Писатель щедро вынимает из своего походного ларчика одного за другим давно ожидавших своего часа персонажей и вставляет их в канву повествования. И их становится все больше и больше — странники, богомолки, крестьяне, мелкие чиновники, священники, солдаты, все со своей судьбой, со своей болью. Все это не придуманные персонажи, а реальные люди со своей болью и своей судьбой.

«ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ»

Михаил Евграфович давно хотел отойти от юмора и сатиры и написать серьезное прозаическое произведение. Замысел «Господ Головлевых» он вынашивал несколько лет. Собственно, головлевское семейство — это семейство Салтыковых, в котором он вырос.

Арина Петровна Головлева списана с матери писателя, Ольги Михайловны. Салтыков-Щедрин практически во всех произведениях пользовался своими собственными впечатлениями и личным опытом. Вот, к примеру, как он описывает в «Пошехонской старине» якобы не свою семью, на самом деле сходство один в один: «Брак этот был неровен во всех отношениях. Отец был, по тогдашнему времени, порядочно образован; мать — круглая невежда (Ольга Михайловна из купеческой семьи, какое уж там она получила образование. Да и вышла она замуж в возрасте всего-то пятнадцати лет. — Ю. А.); отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах, мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала и действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти стариком и притом никогда не обладал хорошим здоровьем, тогда как мать долгое время сохраняла свежесть, силу и красоту Понятно, какое должно было оказаться, при таких условиях, совместное житье». То есть оба персонажа, практически не подвергаясь изменениям по дороге, спокойно перекочевали из «Пошехонской старины» в «Господ Головлевых». При этом были изображены так точно, что современники легко узнавали оригиналы.

«Общий тон его рассказов все-таки был мрачный и угрюмый. Бесконечно мрачны были его воспоминания о его детстве. О семье и, особенно, о матери, которую он так ярко изобразил в госпоже Головлевой. „Я до сих ненавижу эту ужасную женщину — как-то сказал он про свою мать“»[54].

В романе всем заправляет Арина Петровна — властная, сильная женщина, своими руками сколотившая большое состояние и оказавшаяся перед выбором, как правильно распределить накопленное между детьми. Дело в том, что, как в семье Салтыковых, так и в семействе Головлевых, детей с детства делили на любимых и постылых.

Маленького Мишу Салтыкова мама поначалу очень любила и выделяла среди остальных своих детей. Неудивительно, что из-за такого семейного неравенства ребята постарше ревновали к Михаилу, иногда вымещая на нем горечь недополученной материнской любви. «Это деление не остановилось на детстве, но перешло впоследствии через всю жизнь», — добавляет Салтыков-Щедрин в «Господах Головлевых». Или вот еще: «Я лично рос отдельно от большинства братьев и сестер, мать была не особенно ко мне строга…».

Образ Порфирия Владимировича Головлева, или, как метко прозвал его брат Степан, Иудушки, списан со старшего брата писателя, Дмитрия Евграфовича. «Ужели, наконец, не противно это лицемерие, эта вечная маска, надевши которую, этот человек одною рукою Богу молится, а другою делает всякие кляузы?» — пишет Салтыков-Щедрин матери о Дмитрии.

Дмитрий делает все возможное, лишь бы урезать наследство братьев в свою пользу. В результате Салтыковы вынуждены судиться.

Постоянные разъезды в связи с затянувшемся делом о наследстве легли в основу очерка «Благонамеренные речи», впоследствии очерк получил название «В дороге».

Врач Белоголовый, многие годы лечивший писателя, писал в своих заметках: «…ближе вглядываясь в этого человека, можно было легко заметить, что столь щедро одарившая его природа дала ему и прекрасное сердце, и весьма деликатную нравственную организацию, и только продолжительная болезнь да семейные невзгоды сделали то, что на фоне головлевской наследственности развился такой дикий и грубый человек, каким представлялся Салтыков для лиц, мало его знавших». Неожиданная оговорка очевидца: не «салтыковской», а «головлевской» наследственности — подтверждает связь книжной семьи Головлевы с семьей Салтыковых.

«ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА»

Интересно, что документ «Опись градоначальникам» изначально заказал чиновнику Салтыкову тульский губернатор Шидловский, в штате которого писатель имел честь на тот момент времени служить, то есть город Глупов — это Тула. Шидловский был мишенью в памфлете Салтыкова «Губернатор с фаршированной головой». Его излюбленный выкрик «Не потерплю!» услышала вся Россия, а сам тульский губернатор сделается бессмертным на просторах глуповского мира.

Впрочем, Глупов — это и Тула, и Вятка, и местами даже Санкт-Петербург, если угодно: «Глупов — это, образно говоря, горшок, по дну которого ползали, подобно червям в прокисшей сметане, его жители, основной род занятий которых — унавоживать дно родного горшка».

Здесь же появляется персонаж Корытников — еще одна маска автора, при помощи которой Щедрин имеет возможность изучать «горшок» изнутри.

В предисловии к летописи Щедрин выступает от имени издателя, который публикует данный опус, предварительно снабдив его необходимыми в таких случаях комментариями. Так, издатель пишет: «Содержание „Летописца“ довольно однообразно; оно почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градоначальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина — распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского — неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия».

Салтыков прекрасно знал историю своей страны, местами опись совпадает с реальной историей, впрочем, совпадения эти происходят скорее по закону сна, в котором вроде все знакомо, но дико и странно. Читая «Опись градоначальникам», встречаешь реальные имена: Кирилл Разумовский, Григорий Потемкин, герцог Бирон, узнаваема «кроткая Елисавет», но есть и такие, о которых можно только догадываться. К примеру, последний градоначальник — администратор апокалипсиса Угрюм Бурчеев — явный Алексей Андреевич Аракчеев; ощущается его повадка: «Еще задолго до прибытия в Глупов он уже составил в своей голове целый систематический бред, в котором, до последней мелочи, были регулированы все подробности и будущего устройства этой злосчастной муниципии». Первым делом новый градоначальник решил перестроить город по собственному чертежу. Так, в центре нарисованного города располагалась «площадь, от которой радиусами разбегаются улицы, или, как он мысленно называл их, роты. По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в то же время представляют защиту от внешних врагов. Затем форштадт, земляной вал — и темная занавесь, то есть конец свету». Иными словами, для Угрюм-Бурчеева все, что располагается за земляным валом, априори не существует. Время признается как бы несуществующим — «нет ни прошедшего, ни будущего, а потому летосчисление упраздняется». Явная картинка военных поселений, которыми в России и занимался А.А. Аракчеев.

А вот Богдан Богданович Пфейфер — гвардии сержант, голштинский выходец — скорее всего, представляет персону Петра III. Во всяком случае, время правления Пфейфера совпадает с реальным царствованием Петра Федоровича (1761–1762 гг.). Да и любимая Петром Федоровичем Голштиния наталкивает на эту мысль.

Правил Пфейфер, «ничего не свершив», и в конце концов «сменен в 1762 году за невежество». А вот его предшественник Иван Матвеевич Баклан то ли полностью выдуман автором, то ли так и остался инкогнито. Год смерти данного Баклана — 1761-й, в этом году в реальной русской истории умерла императрица Елизавета Петровна, скончавшись из-за мочекаменной болезни, как и ее отец. Баклан же преставился, будучи «переломлен пополам во время бури, свирепствовавшей в 1761 году», так как был чрезвычайно высок (три аршина и три вершка, т. е. 2 м 27 см) и «кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого» (так называется колокольня в Московском Кремле).

Для Салтыкова-Щедрина Россия отражается в Глупове, точно так же, как Глупов отражается в России: большое в малом и малое в большом. Впрочем, в произведениях Салтыкова-Щедрина завораживает эта сатирическая перекличка истории и современности. К примеру, главу «О корени происхождения глуповцев», Салтыков-Щедрин явно сочинял с оглядкой на наш летописный свод «Повесть временных лет», в котором говорится о различных племенах, прежде заселявших нашу землю — полянах, древлянах, кривичах, вятичах. У Салтыкова же обнаруживаются новые племена и народы: слепороды, моржееды, лукоеды, головотяпы, гущееды, клюковники, куралесы, вертячие бобы, лягушечники, лапотники, чернонебые, долбежники, проломленные головы, губошлепы, вислоухие, кособрюхие, ряпушники, заугольники, крошевники и рукосуи. Все названия взяты из прозвищ, которые приживались за жителями тех или иных регионов.

Все эти племена жили в весьма тесном соседстве: «Таким образом взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и девами и в то же время гордились тем, что радушны и гостеприимны. Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало ни жен, ни дев, и нечем было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум. Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает». А так как они как раз и отличались тем, что отменно головами тяпались, то в результате и выиграли соревнование. Далее начались великие деяния типа: «Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте утопили, потом свинью за бобра купили, да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец, утомились и стали ждать, что из этого выйдет».

Ждали, пождали, да ничего и не выждали, пришлось снова друг дружку разорять, жен да дев в плен уводить. Пришлось искать себе князя, дабы тот навел наконец порядок. «Искали-искали головотяпы князя, да в трех соснах заблудились, к счастью, очутился тут пошехонец-слепород, который сразу их на княжий двор привел. Рассказали головотяпы князю о своих смехотворных подвигах во имя порядка, на что от князя услышали: „Не головотяпами вам, по делам вашим, называться, а глуповцами! И вол одеть вами тому князю, какого нет в свете глупее“». Опять пошли добры молодцы князя искать. Чухломец-рукосуй показывает им на краю болотины князя глупого-преглупого! Но и этот князь оказался еще недостаточно глуп, и он отослал глуповцев.

Наконец вор-новотор посылает головотяпов к третьему князю. И оказалось, что этот-то князь вовсе не глуп, а напротив — «умной-преумной»[55].

Пообщавшись с князем, глуповцы вернулись в свои земли, где выбрали болотину и заложили на ней город, который и назвали Глуповым. То есть в этот момент — перед нами основание Санкт-Петербурга. «Так и процвела сия древняя отрасль».

Градоначальник Дементий Варламович Брудастый прибыл в Глупов в августе 1762 г., что соответствует началу царствования Екатерины II после убийства Петра III. Все время правления Брудастого жители Глупова испытывают «зловещий и безотчетный страх». Прошел даже слух, будто бы Брудастый не градоначальник, а оборотень, «присланный в Глупов по легкомыслию». Вот-вот должен был вспыхнуть народный бунт, смельчаки «предлагали поголовно пасть на колена и просить прощенья». И так продолжалось довольно долго, пока вдруг не выяснилось, что на плечах жуткого Брудастого голова с механизмом, который может только произносить всем знакомую фразу «Не потерплю!», а тут он еще возьми и сломайся. Пока его чинили, глуповцы переживали и требовали от властей показать им градоначальника. Уже готов был разразиться бунт, как вдруг появились целых два, на вид одинаковых, градоначальника, но у одного — голова после ремонта, а у другого новая, присланная по требованию.

Отдельно рассматривает летописец градоначальниц-женщин. Ираида Палеологова (возможно, отсылка к Софии Палеолог) совсем мало побыла в начальственном кресле, ибо была грубо смещена Клемантинкой де Бурбон.

Блаженный Парамоша, которого назначили инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ, по уверениям Суворина, списан с попечителя Казанского учебного округа александровского Магницкого. Михаил Леонтьевич Магницкий (23 апреля (4 мая) 1778, Москва — 21 октября (2 ноября) 1844, Одесса) — симбирский губернатор (1817–1819 гг.), при князе А.Н. Голицыне — попечитель Казанского учебного округа, разработавший «целую программу уничтожения науки» в высших учебных заведениях.

В ответ на это заявление Салтыков-Щедрин ответил: «Конечно, для простого читателя не трудно ошибиться и принять исторический прием за чистую монету, но критик должен быть прозорлив и не только сам угадать, но и другим внушить, что Парамоша совсем не Магницкий только, но вместе с тем и граф Д.А. Толстой. И даже не граф Д.А. Толстой, а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившей своей силы».