ГЛАВА II. БАЛТИЙСКИЙ СЛЕД

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА II. БАЛТИЙСКИЙ СЛЕД

2.1. Пляска Морского царя

Народный музыкальный инструмент в традиционной культуре всегда неразрывно связан мифологически и практически с комплексом обычаев, норм поведения, праздников и ритуалов. Инструмент не существует сам по себе, в отрыве от традиции. Можно говорить даже, что его использование строго регламентировано и предсказуемо:

«По отношению к гуслям такое восприятие сохраняется (в той или иной форме и не только в силу эстетических предпочтений) еще до наших дней, определяя обрядовый статус и роль в культурной традиции гусельной игры, занимающей свое место в системе обрядовых событий с учетом типологически подчеркнутого своеобразия принадлежащих им музыкальных форм — календарно — свадебно-обрядовые, праздничные женские (сольные, групповые) пляски, мужские (обряды — «приуготовления») «выходы» — пляски (игра «на задор», «под драку»), повествовательные формы («застолья», «советный стол»), досуг («своя игра», «гусли-мысли») и другие элементы традиционной празднично — обрядовой жизни. Такой взгляд позволяет рассматривать специфику гуслей и гусельной игры в ряду явлений, сложившихся в процессе самостоятельного исторического развития на основе форм праславянской культуры, сохранившей до нашего времени следы долгого эволюционного пути…»77.

Исследуя на предмет характера и повода применения гусельной игры главным героем новгородскую былину «Садко», мы можем с высокой долей вероятности определить основные описанные в былине обрядовые формы гусельной игры. Сопоставление описанных в былине случаев обрядовой игры на гуслях с собранным в экспедициях фольклорным материалом позволит приподнять завесу тайны и непонимания старинного текста и предметнее взглянуть на суть описанных в былине событий.

Впервые гусельная игра упоминается в былине в контексте пира, на который не зовут Садка:

Не зовут Садка уж целый день на почестен пир.

Весь комплекс применения гуслей на упомянутом празднике можно отнести к следующим разделам классификации, предложенной А.М. Мехнецовым:

1. Календарные, свадебно-обрядовые, праздничные женские и мужские (сольные, групповые) пляски исполняемые участниками пира.

2. Повествовательные формы («застолья», «советный стол»), при которых гусляр поет сам или аккомпанирует певцам.

Следующее применение гуслей появляется в сюжете былины после того, как Садко загрустил:

Ай как Садку теперь соскучилось,

Ай пошел Садко да ко Ильмень ко озеру,

Ай садился он на синь на горюч камень,

Ай как начал играть он во гусли во яровчаты,

А играл с утра как день теперь до вечера78.

Этот случай обрядового использования гусельной игры можно соотнести с разрядом классификации А.М. Мехнецова — «своя игра» и «гусли-мысли».

Гусляр играет сам для себя то, что приходит в голову, не придерживаясь жанрового или обрядового канона. Может просто перебирать струны или бряцать ими. Вероятно, находясь целый день на самом берегу у кромки прибоя, музыкант, даже невольно, должен был согласовывать свою игру с ритмом плеска волн. Косвенно об этом говорится в былине. К вечеру на «Словенском море» (так в средние века иногда называли Ильмень) от гусельной игры волнение усиливается:

Ай по вечеру как по позднему

Ай волна уж в озере как сходлася,

А как ведь вода с песком теперь смутилася.

На сознательный характер согласования ритма гусельной игры с шумом ильменьского прибоя указывает нам и сам текст:

А тут осмелился Садко да новгородский

А сидеть играть как он об озеро.

То есть он не просто играет в гусли на берегу, а взаимодействует игрой с озером «играет об озеро». Вероятно, в этом случае мы имеем дело с описанием древней славянской обрядовой практики. Подобная традиция фиксировалась нами в экспедициях в верхнее Помостье (район реки Мсты) — древнюю Деревскую пятину Новгородского княжества. Там люди для того, чтобы успокоиться и избыть тоску, ходили к реке и подолгу сидели на берегу, глядя на ток воды во Мсте. Такое действие называлось «реку смотреть». Смотреть реку садились обычно на прибрежный камушек, специально построенную на берегу лавочку, реже — прямо на землю. Считалось, что вода уносит с собой печали и тяжелые мысли.

В такой игре Садко проводит три дня, отлучаясь только для сна, до тех пор, пока к нему из Ильменя не выходит сам Царь водяной:

Благодарим-ка, Садко да новгородский!

А спотешил нас теперь да ты во озере.

За игру Водяной царь награждает Садка.

Следующий сюжет игры на гуслях возникает уже ближе к концу былины. После многих событий Садко опять играет на гуслях по просьбе Морского царя, уже на дне Синего (Балтийского) моря:

Ай как начал играть Садко как во гусли во яровчаты.

А как начал плясать царь морской теперь в синем мори:

А от него сколебалося все сине море.

Гусельная игра Садка и пляска Морского царя воздействуют на море. От музыки и пляски начинается шторм. Как и раньше, на берегу Ильменя, гусли влияют на морские волны, усиливая их. Само слово «пляска» является однокоренным со словом «плескать», что наверняка неслучайно.

Пляска Морского царя вызывает шторм, сокрушительные волны разрушают корабли и топят людей:

А сходилась волна да на синем мори,

Ай как стали они разбивать много черных кораблей

Да на синем мори;

Ай как много стало ведь тонуть народу да в синем море.

Ай как много стало гинуть именьица да в сине море.

Ай как многи ведь да люди православныи.

Что же играл Морскому царю Садко? Какую пляску плясал Морской царь?

Экспедиционный фольклорный материал северо-западной России дает нам описание двух принципиально отличающихся характеров мужской пляски. Можно сказать, противоположные, полярные концепции пляски.

Первая — это просто мужская пляска, выражающаяся в разных жанровых формах. Для нее характерно четкое соблюдение плясуном ритма аккомпанирующего инструмента, усиливающееся дробями, притопами и прихлопами. Танцующий движется в согласии с музыкой и этим как бы укрепляет порядок конструируемого обрядом мира.

Вторая — ломание. Само название этого вида пляски описывает концепцию разрушения привычной нормы обрядового мира. Плясун противостоит привычному, нарушает ритм аккомпанемента, нарочито не в такт топает, выкрикивает, двигается буйно, ломая четкий хореографический рисунок, поет припевки деструктивного, ненормативного содержания. Сами варианты названий этого разряда плясок подчеркивают ее разрушительный характер. Приведу в качестве примера лишь некоторые, наиболее наглядные:

Буза: «бузкать» — бить, «бузить» — бродить (о пиве); «бузует» — бушует, клокочет.

Скобарь: «скоба» — зап. слав., сербск. — бой, сражение, драка.

Шараевка: «шариться», «шарахаться» — метаться, бесцельно буйно бегать из стороны в сторону.

Фиксируемая в фольклорной традиции северо-западной России оппозиция плясовой нормы напоминает древние арийские представления о сотворении мира Богом в созидательном танце и о последующем разрушении этого мира, погрязшего в грехе, также в танце, но уже в разрушительном.

Танец созидания хорошо показан в сказке о царевне-лягушке: «Плясала — плясала, вертелась — вертелась — всем на диво! Махнула правой рукой — стали леса и воды, махнула левой — стали летать разные птицы»79.

В былине «Садко» пляска Морского царя — это, безусловно, танец разрушения, находящийся в оппозиции всему упорядоченному и привычному.

Записанные в экспедициях воспоминания об обрядах «ломания» свидетельствуют, что они нередко перерастали в неконтролируемые побоища. Тогда, для того, чтобы остановить бушующих драчунов, обычай предписывал разрушить музыкальный инструмент. У гармони старались порвать или порезать меха, у гуслей — разбить короб или порвать струны. Прекращение игры автоматически останавливало и пляску-драку, а с ней и разрушения.

В коллекции Санкт-Петербургского центра фольклора хранятся гусли, на которых отчетливо видны следы сабельных или ножевых ударов. Инструмент пытались разрубить во время обрядовой драки.

Именно этот зафиксированный в экспедициях обычай описан в былине, когда по совету святого Николы Можайского, явившегося Садку по молитвам мореходов, гусляр рвет струны на инструменте и ломает шпенечки:

Ай как струночки он повырывал,

Шпенечки у гуслешек повыломал,

А не стал он больше играть во гусли во яровчаты.

Ай остоялся как царь морской,

Не стал плясать он теперь в синем мори.

Былина про гусляра Садко относится к Новгородскому циклу. Она создана и бытовала в среде людей, являющихся носителями северо-западной традиционной культуры, именно тех людей, которые до второй половины XX века продолжали играть на гуслях, ломаться и плясать под драку. Иными словами, описанная в былине обрядовая гусельная игра и пляска Морского царя обязана иметь аналогию в традиционной обрядности жителей северо-западных регионов России и Новгородчины в частности. Эта аналогия есть. Применяя классификацию, разработанную А.М. Мехнецовым, былинную пляску Морского царя, а также и гусельную игру Садка под эту пляску следует отнести к мужским обрядам «приуготовления», к пляскам «на задор», «под драку».

Обобщая все вышеизложенное, можно сказать, что Морской царь в былине «ломается» — исполняет новгородский боевой пляс «под драку», а Садко играет ему, вероятнее всего, новгородский вариант наигрыша «под драку», близкий по назначению к известным сейчас северо-западным наигрышам «обрядов приуготовления» — буза, скобарь и веселый.

Поразительно, но спустя столетия у нас есть возможность услышать описанную в былине музыку и увидеть пляску, посредством которой эпический Морской царь устраивал на синем море штормы и бури!