Александр Кайманаков
Александр Кайманаков
Заиграйте мои гусли, гусли звончатые.
Спотешайте мово гостя, гостя дорогова,
Гостечика дорогова — Батюшку Роднова…
(Старинная наша песня, буквы по своему чутью поставил в размер, думаю не загнул лишка.)
Ежели про гусли говорить, так много случаев память подсовывает, пожалуй, самое дальнее. Будучи ребенком, конечно же, слышал рассказы взрослых об Илье, Добрыне, Алеше, о них не было нужды пестовавшей меня «баушке» по-книжному сверяться: на стенке висел ковер с «разработанным для населения сюжетом» (а ведь нашлась тогда светлая голова) о трех богатырях, за основу которого взята известная картина В.И. Васнецова. Хоть и ширпотреб, китч, а воспитательные мотивы просматривалсь здесь четко:
— Почему Илья спод рукавичьки смотрит, а булаву не снял?
— Дак он самый сильный.
— Почему Добрыня меч не достал совсем?
— Дак то меч-кладенец, как вынешь с ножен — рубить надо.
— А чо Алеша руки с луком на седло сложил?
— Он в гусли играть привычный, а как до дела — сразу стрелит… А гляди: гусли те справа, у ноги-то у седла прилажены. Вот на таких гуслях они игрывали (намек, сделанный Виктором).
А по книге, взятой в библиотеке, читали про Садка-молодца и какой-то удивительный Новгород, про таинственное Ильмень-озеро и игру Садка на гуслях. Богатырский музыкальный инструмент. Тогда и предположить не мог, что услышу гусельную игру, да и сам поигрывать стану. Струнные традиционные инструменты негромкие по своей сути, когда-то до металлических струн использовались жильные, а с них звук еще тише, но все-таки гусли могут не только звенеть, но и рокотать. Все вспоминаю один случай, которым подтверждаю свою мысль о том, что звук гуслей может становиться гораздо громче. Собрались мы как-то дружественной компаньицей в Екатеринбурге (дело было у Алексея Новосёлова в дому). Беседа шла своим чередом, вот Алексей Мехнецов гусли достал и заиграл. Наигрыш все силу набирает, а потом, для удобства крыло гусельное он на столешницу положил, тут-то гусли и зарокотали, и по столу, и по стенам деревянным звук загулял громогласно. Комната из кедра была, до глубин души тогда всех проняло. Необычный инструмент. Национальные инструменты и музыкальное творчество крепко завязано на определенную среду, природу, где они появились, потому и всю силу и красоту звучания они выдают именно в такой атмосфере.
Довелось и мне раз руки свои приложить к изготовке гуслей, точнее — к их украшению. У нас Роберт здесь инструменты по-старинному делает, товарищ мой. Вот раз он мне и говорит, что мол «парнишонка один гусли заказал, большой куш посулил, но хочет, штоб лошадинна голова на них была резная, сам то мол в вырезаниях не силен, дак не возьмусь ли за дело я?» — «Отчего не взяться, ты только выспроси у него, какая голова то должна быть». А тот знай твердит: лошадиная, хорошая и непременно на крыле. Вот и корпус гусельный готов, взялся я за дело, так и так прикинул, сделал голову, хорошую, как просили. Крышку приладили, инструмент морилкой замариновали, дак весь дом фольклора к нам в подвал ходил те гусли глядеть, особенно дядя Ваня ту голову нахваливал, больно уж он к красоте чувствительный172. Позже я узнал, что тот «заказчик парнишонка» сам Кардамонов и был. Довелось потом и послушать его игру и былины — непередаваемые впечатления. А все же зря он из Сибири уехал.
А этот Роберт много кому гусли сделал, даже и мне, да не одни, а целых три. Дело так было. Году этак в 97-м заказал я ему гусли, хорошие. Сделал он их звонкими, красивыми. Поиграл я маленько, тут он и говорит: «Дай, мол, мне их на час малый, как образец. В колледж культуры показать». Надо — ну я дал. Приходит как-то раз, вечерело уже, с бутылощкой: «Так, мол, и так, Саша, повинну голову меч не сечет: не удержался я, продал гусельцы твои звончатые! Ну, ты не печалься, я сделаю тебе гусли еще луче, опыту мне не занимать, и достка у меня подходимая на примете есть хорошая». Посидели мы с ним. Прошло сколько-то времени, года два, наверно, все у его заказы были, взяться за дело не мог. Вдруг сделал звончатые, еще краше. Поиграл я маленько. Тут он говорит: «Дай мне мол их на часок, показать как образец женщине одной». Ну, я дал. Назавтра приходит ко мне: «Так мол и так, не расстраивайся но гусли те продал я, не удержался. Женщина та глазливая какая-то оказалось, а может, колдовка, сам не знаю, как и продал. А тебе сделаю я гусли еще лучше и звонче!» Посидели мы с ним. Прошло еще сколько-то времени, года три, приносит гусли красоты невиданной. Звонкие, хорошие. Вот, говорит, владей! Поиграл я маленько, он уж тут как тут: «Дай, мол, мне их на минуточку, показать надо человеку верному». «Ведь продашь их,» — говорю. А он: «Да ты что разве можно». Продал опять. Теперь вот ожидаю четвертые, тоже хорошие, хоть и долгонько жду, ну уж гусли, наверное, будут — непередаваемые впечатления.