Образование

Образование

Чтобы поступить в университет, прежде следовало получить начальное образование, которое в Средние века сводилось к овладению латинской грамматикой. Эту науку можно было постичь в «грамматической школе» или с помощью частного преподавателя. Не стоит и говорить о том, что результаты обучения по двум этим системам сильно разнились, так что студенты-первокурсники отличались друг от друга по уровню знаний.

После Реформации эти различия приняли и национальный характер. В протестантских (преимущественно германоязычных) странах дело начального образования взяли в свои руки гражданские власти — государи и городские советы, а не Церковь, как в католических странах.

Соратник Мартина Лютера Филипп Меланхтон (1497–1560) заложил основы новой образовательной системы, за что его прозвали «учителем Германии». Меланхтон реформировал «латинские школы» (в которых изучали латынь), учредив высшую школу (нечто вроде лицея), служившую переходным звеном между «латинской школой» и университетом. Там преподавали латинскую литературу, риторику и диалектику, математику и греческий язык. Он же написал множество школьных учебников, в частности грамматику греческого и латинского языков, которые использовались вплоть до XVIII века, в том числе и в католических школах.

В Страсбурге в 1538 году появилась первая гимназия, которую ее ректор, известный гуманист Иоганн Штурм, превратил в престижное учебное заведение. Его методики с успехом применялись во многих других школах.

Кроме того, педагоги-протестанты утверждали главенствующую роль семьи в воспитании и образовании детей. Их усилия довольно быстро начали приносить плоды. Когда пятнадцатилетний Феликс Платтер в 1552 году явился из протестантского Базеля в католический Монпелье, чтобы поступить на медицинский факультет местного университета, он знал латынь настолько хорошо, что мог сочинять на ней стихи. Его домохозяин, аптекарь Лоран Каталан, с грехом пополам изъяснявшийся на латыни и пораженный тем, как глубоко его постоялец знает Священное Писание, спросил, откуда у него такие познания, и юноша ответил, что его всему научил отец.

Преподаватели голландских «латинских школ» XVII века жаловались на отсутствие у молодежи тяги к знаниям. К концу столетия они находились в полном упадке в небольших городах; французский вытеснял латынь, государственной «латинской школе» предпочитали школы частные, открываемые французскими иммигрантами, или услуги гувернеров-швейцарцев.

В XVII столетии большое распространение получили коллежи (фр. coll?ge). Если средневековые школы давали своим ученикам лишь умение говорить и писать на латыни, немножко сведений из областей права и прикладной логики, арифметики и календарной астрономии, фантастическую географию и очень много пения, в коллежах начинали с грамматики, хронологии, поэтики и риторики, а вершиной обучения являлось богословие. Философия заменяла собой все науки: в нее входили математика, физика, механика. Кроме того, большое внимание уделялось физическому развитию: верховой езде, фехтованию, танцам. И, разумеется, катехизису.

В протестантских коллежах изучали латынь, греческий и иврит, тогда как иезуиты, руководившие большинством католических коллежей, делали акцент почти исключительно на латыни. «Ректор примет меры к тому, — говорилось в учебном плане Клермонского коллежа во Франции, — чтобы латинский язык всегда употреблялся в классах между учениками. Они могут отступать от этого правила лишь в выходные дни и в часы отдыха. Притом провинциал вправе принять решение о том, чтобы и в эти дни и часы использовать в обиходе латинский язык».

Иезуиты поощряли за заслуги призами и лавровыми венками, но не только. Нередко ученик переходил в следующий класс в течение учебного года. Индивидуум не должен был подстраиваться под уровень класса. Обычный срок обучения в Клермонском коллеже составлял семь лет, но одаренный ученик мог перескакивать через ступени. А вот учителя-англичане в московской Навигацкой школе «остропонятных» учеников, забегавших вперед, бранили: дожидались бы отстававших товарищей, как доносил царю Петру заведовавший ею Алексей Курбатов.

Рене Декарт (1596–1650) поступил в Коллеж Ла Флеш восьмилетним и проучился там десять лет. Способный мальчик был болезненным, а потому ему позволяли утром заниматься лежа в постели.

Французским нововведением, распространившимся затем по Европе, были «хозяйственные коллежи» (где обучали, например, межеванию) — аналог современных профессионально-технических училищ.

Арман Жан дю Плесси де Ришельё (1585–1642) девяти лет от роду начал учебу в Наваррском коллеже, где в свое время получали образование французские короли Генрих III и Генрих IV. Там изучали грамматику, вольные искусства (в общей сложности четыре года) и философию, курс которой включал логику и основы естественных наук (еще два года). Воспитанники овладевали основами стихосложения и прозы, развивали в себе способности к полемике и ученому спору. В 15 лет, по выходе из коллежа, Арман блестяще владел латынью, прилично говорил по-итальянски и по-испански, в деталях знал античную историю, а также сформировал характер, подчинив себя строгой внутренней дисциплине.

Став кардиналом, он пригласил во Францию Яна Амоса Коменского (1592–1670), известного на всю Европу чешского педагога, но тот предпочел работать в протестантских странах — Англии, Швеции, Голландии. Его идеей была «пансофия» — «всеобщая мудрость»: всех надо учить всему, не проводя различия по материальному, религиозному или половому признакам. Коменский отвергал зубрежку, не говоря уже о телесных наказаниях, и уделял повышенное внимание «полезным знаниям». Например, он считал, что не надо зацикливаться на латыни, лучше подробнее изучить географию, историю или биологию. Ученика нужно прежде всего научить думать самостоятельно и развить его вкус, приохотить к получению знаний, и тогда он будет учиться всю жизнь.

Идеи Коменского всё-таки опережали свое время, а потому привились не сразу, даже в «просвещенной» Европе. Что уж говорить о России! Например, Петр I сам решал, какие науки полезны, а какие нет. Однажды дворянские дети-«гуманитарии», не желавшие поступать в Навигацкую школу, массово записались в Славяно-латинскую академию. Петр велел взять несостоявшихся богословов в Петербург в Морскую академию и в наказание заставил забивать сваи на Мойке.

Если сирота Коменский всеми своими достижениями в жизни был обязан полученному образованию, то в петровской России попасть в школу считалось страшным несчастьем. Детей забирали насильно, держали в тюрьмах и «за караулом». В рязанскую школу, открытую в 1722 году, набрали 96 учеников, но из них 59 бежали. Вятский воевода Чаадаев, желавший открыть в своей провинции цифирную школу, встретил противодействие со стороны духовенства, в том числе епархиальных властей. Чтобы набрать учеников, он разослал по уезду солдат воеводской канцелярии, которые хватали всех годных для школы и доставляли в Вятку. Дело, однако, не удалось. В цифирных школах обучали грамоте, письму, арифметике и частично геометрии — этим ограничивалась тогдашняя программа начальной школы. К концу царствования Петра таких училищ насчитывалось до полусотни: они были заведены во многих уездных городах, но не во всех губернских. Петру не удалось сделать их всенародными: в них обучались преимущественно, если не исключительно, «дьячьи и подьяческие дети», то есть юношество, предназначенное для приказной службы.

В 1721 году сподвижник Петра I Феофан Прокопович в Петербурге при своем доме на Аптекарском острове создал школу для сирот и детей бедных родителей. Учили в ней русскому, латинскому и греческому языкам, рисованию, пению, игре на музыкальных инструментах и некоторым другим наукам — как в Европе. Но просуществовала эта школа недолго.

Майор Данилов, учившийся в 1730-х годах в Московской артиллерийской школе вместе с сотнями других дворянских детей, впоследствии оставил записки, в которых есть несколько занятных эпизодов, живописующих отечественное образование. Одна барыня, узнав, что он артиллерийский ученик, зазвала его к себе в дом и просила проэкзаменовать ее сына, который тогда гонял шестом голубей. Когда выяснилось, что ее отпрыск ничего не знает из арифметики, она стала умолять Данилова поселиться в ее доме и заниматься с недорослем. Муж сестры этой барыни числился учеником в той же артиллерийской школе. Его супруга упросила Данилова перейти от сестры в ее дом, чтобы заниматься с ее мужем и вместе с ним ездить в школу; но тот был «великий шалун», ничему учиться не хотел, выписался из школы в армейский полк и тем избавился от учения. В самой же школе не было ни порядка, ни надзора. Штык-юнкер, обучавший арифметике, с трудом разбирал старый печатный учебник арифметики Магницкого и редко приходил в школу трезвым.

В царствование Елизаветы Петровны (1741–1762) были открыты гимназии в Москве (1755) и Казани (1758). Однако высший слой дворянства воспитывал своих детей дома. Воспитателя-немца заменил гувернер-француз — как правило, человек глубоко невежественный, а то и с темным прошлым. В пансионах, игравших роль средних школ, французский язык ставился так же высоко, как латынь в иезуитских коллежах, а прочие науки преподавались весьма поверхностно.

Во второй половине XVIII века сеть российских учебных заведений расширилась, но при этом усилился принцип сословности. В каждом губернском городе учреждались главные училища с четырьмя классами, а в уездных городах — малые народные училища с двумя классами, но они не давали доступа к высшему образованию. Средние учебные заведения — шляхетские корпуса, благородные пансионы и гимназии — были закрытыми; их устав разработала сама императрица Екатерина II совместно с И. И. Бецким. Надо полагать, в них можно было получить приличное образование, чтобы поступить в какой-нибудь зарубежный университет, поскольку Московский университет пребывал в запустении и небрежении и русских дворян, как при Петре Великом, опять посылали учиться за границу.

В 1838 году французский путешественник, опубликовавший большую статью о проблемах образования в журнале «Ревю де дё монд», восторженно писал об образованности датчан:

«…каждый матрос, каждый крестьянин умеет, по меньшей мере, читать и писать; образование горожан настолько же хорошо, как в Германии. В большинстве семейств в Копенгагене дети говорят на трех-четырех живых языках; девушки проводят часть дня за уроками, а по вечерам слушают семейное чтение. Поскольку все они образованны, им и в голову не приходит гордиться своей ученостью. Я встречал здесь много женщин, которые знают язык, историю и литературу Франции, Германии, Англии, но среди них нет синих чулок.

Образование молодых людей долгое и серьезное. Никто не может надеяться получить хорошее место, не выдержав нескольких экзаменов. Они проводят шесть лет в гимназии и четыре в университете».

В Дании учащийся, желавший поступить в университет, должен был сдать экзамен. Ему задавали вопросы по основам религии и библейской истории, всеобщей истории, арифметике, геометрии, древнегреческой и латинской литературе. Он должен был написать сочинения на датском языке и латыни, сделать переводы с латинского, французского и с немецкого. Письменные и устные экзамены проходили публично, каждый в течение четырех дней. После этого публиковались списки выдержавших экзамен с пометками «laudabilis», «haud illaudabilis», «non contemnendus» («похвально», «не вполне бесславно» и «немаловажно»). Через год абитуриент, занимавшийся изучением математики, истории и философии, должен был выдержать второй экзамен и лишь по его итогам записаться на один из четырех факультетов.

Но до этого было еще далеко; вернемся в более отдаленные времена.