Снейдерс, Франс

Снейдерс, Франс

Еще более односторонен другой великий современник (и зачастую сотрудник) Иорданса и Рубенса — Снейдерс (1579 — 1657). Йорданс был односторонним в отношении своем к делу, но творчество его обнимало очень широкие и многообразные сферы: религию, историю, мифологию, аллегории, портреты. Снейдерс же специализировался на животных и живностях, и это явление вполне естественно в такой среде, как Фландрия, обращавшей едва ли не главное свое внимание на удовлетворение желудка. Снейдерс и был таким гениальным метрдотелем фламандского общества, каким-то волшебником, обладавшим даром будить невоздержанные аппетиты в самых усталых и равнодушных людях. Его творчество — грандиозное искушение, направленное на дразнение обжорства. В зале Эрмитажа, в котором собраны едва ли не лучшие из картин Снейдерса, точно готовится лукулловское пиршество: груды сочного мяса лежат рядом с редкой дичью и роскошнейшими рыбами; на других картинах навалены редкие золотистые, лопающиеся от спелости фрукты, прохладные устрицы, душистые грибы и овощи.

Франс Снейдерс. Рыбная лавка. Холст, масло. 209,5х341. Инв. 604. Из собр. Кроза, Париж, 1772

Франс Снейдерс. Фруктовая лавка.. Холст, масло. 206х342. Инв. 596. Из собр. Уолпола, Хоутон холл, 1779

И все это выглядит прекраснее, красочнее, богаче, прельстительнее, чем в природе, все это сгруппировано и разложено человеком, который лучше других смаковал особенные прелести каждого лакомства. Писал Снейдерс свои картины в каком-то подлинном вдохновении — подобно тому, как Тициан писал Венеру или Рембрандт библейских патриархов. Он находил такие изгибы мазка, которые вызывают определенное представление о вкусе, он знал такую густоту и плотность краски, которая напоминает об осязательной прелести разных живностей; он, наконец, и великий чародей краски, которая льется из-под его кисти неистощимым легким и сочным потоком и получает все нужные, самые звучные оттенки. И какая жизнь во всей этой “мертвой натуре”! Какое понимание существа вещей. Снейдерс не списывает рабски, следуя натуре. Поистине он творит вдохновенно, в экстазе, с таким знанием, каких не встретишь в художниках, бравшихся за более возвышенные темы.

Колоссальное знание Снейдерса распространяется при этом и на “живую живность”. Никто, даже Рубенс, так не передавал страстей зверей, их особой психологии. Почему-то Снейдерсу меньше удавались кошки и львы. [96] Но все остальное животное царство нашло в нем грандиозного певца. Совершенство исполнения нашего “Концерта птиц” — прямо теперь непонятно, и даже японцы должны позавидовать такому знанию, такой свободе и верности передачи. Всякая птица живет и движется свободно, смело, сообразно с ее “нравом”, и ни одна не производит впечатления, чтобы она была писана с чучела или хотя бы с экземпляра в клетке. [97]