Первый Универсал: автономия

Вернемся на военный съезд. Первым делом делегаты разослали циркулярную телеграмму – всем фронтам, военным округам, гарнизонам и самому Керенскому – в которой объявили, что считают запрет съезда незаконным²⁶⁰. Отметим, что киевляне были не одиноки. Протест против запрета съезда и требование немедленного выполнения постановлений Центральной Рады отправили Керенскому украинские солдаты, офицеры и рабочие Кронштадта²⁶¹. Неподчинение распоряжению военного министра в военное время следовало бы приравнять к бунту. Однако Временное правительство не предприняло никаких мер к тому, чтобы обеспечить выполнение запрета²⁶². Больше того, разногласия возникли в самом Петрограде: Исполнительный комитет Петроградского Совета затребовал от Керенского объяснения его действий. Министр пошел на попятную, заявив, что его «неправильно поняли»: он, дескать, имел в виду не запрещение съезда, а несвоевременность его организации в порядке военных командировок, но не возражал против приезда делегатов на съезд в отпуск²⁶³. Вне зависимости от того, насколько искренним было объяснение, этот эпизод, разумеется, подорвал авторитет Временного правительства в глазах украинцев. Последние, в свою очередь, не упустили предоставившийся им шанс.

Обстановка в городе во время съезда была напряженной. Возле зданий Центральной Рады и театра – в квартале друг от друга – проходили многочисленные митинги, с каждым днем всё более страстные. Люди всё больше раздражались…

Пожар национальных страстей разгорается.

От каждой толпы, как от смоляного костра, пышет горячим жаром.

Вопрос национальный оказался самым злым, самым ядовитым.

Начинается дело с самостийности Украины, а потом все сводится к национальности.

Вот сцепились двое. Только что оторвавшийся от какого-то не то станка, не то горна – весь измазанный черной копотью русский рабочий. Против него некий полуинтеллигент-украинец.

– Мы не желаем идти больше с русскими, – заявляет украинец.

– А вы сами кто? – недоумевает рабочий.

– Украинец…

– А украинец кто? Не русский?!.

Украинец усмехается, пожимает плечами:

– Это особая нация…

– Особая?!. Ну, а церкви вы какой?

– Это другое дело…

– Нет, скажите: какой вы веры? Я вот православный, а вы?

– Если хотите знать, то я никакой…

<…> Публика спорит, горячо волнуется. И все чаще припирает к стене агитаторов-самостийников.

– Вы украинские большевики! – сердито слышится в толпе.

– А вы нас триста лет душили.

– Тьфу! Ничего нового не придумают…

– А почему за Финляндией признали права? А почему за Польшей признали право на самостоятельность?

– Опять двадцать пять… Кто ваши права урезывает? Вам говорят лишь: не играйте в руку немцам. Подождите учредительного собрания…

<…> И спустившийся было над толпой ангел мира испуганно отлетает, потому что в глазах людей уже загорается огонек раздражения²⁶⁴.

Адресатом раздражения время от времени – и в те дни, и ранее – становились, увы, не только люди, но и зеленые насаждения в городе. На городских бульварах и скверах разломали и испортили две сотни скамеек, нанеся тем самым убыток до 4000 рублей. Скамейками не ограничивались: был почти уничтожен сквер у 4-й гимназии, поврежден Пушкинский парк, в Николаевском парке[24] в некоторых местах вырвали деревья с корнем… Только за 8 (20) июня толпа «поработала» на Владимирской горке, на Александровской площади, на Бульварно-Кудрявской, на Караваевской площади[25] – особенно усердствовали солдаты, которые, кроме всего прочего, устроили в скверах ночлежки²⁶⁵.

В какой-то момент появились слухи о намерении военного съезда захватить в свои руки государственный банк и казначейство. Это вызвало конфликт между съездом, военным командованием (Оберучевым) и начальником милиции (Лепарским). В конечном счете съезд издал официальное заявление о том, что слухи о якобы готовящемся захвате государственных учреждений – провокация²⁶⁶.

Но в наибольшей степени второй военный съезд вошел в историю Украины благодаря тому, что на нем был провозглашен Первый Универсал Центральной Рады – первый из четырех основных программных документов будущего украинского парламента.

Слово «универсал» польского происхождения, с латинским корнем. «Universum» по-латыни – Вселенная, а «uniwersa?» в Речи Посполитой – обращение короля к народу. До второй половины XVI века универсалы писались на латинском языке и часто начинались обращением: «Universis et singulis, praesentibus et futuris»[26],²⁶⁷ (отечественные революционеры в менее торжественных случаях будут использовать формулировку попроще: «Всем, всем, всем»). Традицию эту переняли гетманы Войска Запорожского, в том числе Богдан Хмельницкий. Издавал универсалы и Иван Мазепа. Таким образом, Центральная Рада возродила старый обычай.

Универсал прочитал 10 (23) июня 1917 года, в 9? часов вечера, товарищ председателя Центральной Рады Владимир Винниченко. «Чтение произвело громадное впечатление на съезд и вызвало бурный взрыв энтузиазма, – сообщал корреспондент “Киевской мысли”. – Все присутствующие поднялись с мест, раздались возгласы: “Слава центральной раде!“, “Слава возрожденному украинскому народу!“ С. В. Петлюра произносит краткую речь. <…> Раздаются голоса желающих видеть М. Грушевского, но его в театре не оказывается. <…> Перед портретом Шевченка слепой бандурист играет и поет революционный гимн. В память Т. Шевченка весь театр опускается на колени, раздается пение “Заповіта“. Вслед за “Заповітом“ поют “Ще не вмерла Украина!“. Многие плачут от радости».

Эмоции с делегатами съезда разделили митингующие, собравшиеся, как и накануне, на Театральной площади:

Толпы народа на площади перед театром были гуще, чем в предыдущие вечера, и сильнее гудел прибой людских голосов, споров, криков.

Когда же был оглащен «Универсал», члены съезда, как водная масса через поднятый шлюз, полились из душного театра на площадь, под открытое небо – темное с редкими крупными звездами. <…>

Народные волны бушуют. Смех, шутки, поздравления. <…>

Шумно, бурно кругом… Перерыв оканчивается. Зовут в зал:

– До діла! До засіданья! До діла!..

Вход в театр заливается волнами человеческих тел²⁶⁸.

Радоваться действительно было чему. «Універсал Української Центральної Ради до українського народу, на Україні й по-за Україною сущого» (так официально назывался документ) провозглашал автономию Украины явочным порядком, заявляя одновременно: «Ми гадали, що Центральне російське правительство простягне нам руку <…>, що в згоді з ним ми, Українська Центральна рада, зможемо дати лад нашій землі. Але Тимчасове російське правительство одкинуло всі наші домагання, одіпхнуло простягнену руку українського народу. <…> Воно не схотіло сказати, чи признає за нашим народом право та автономію, право самому порядкувати своїм життям. Воно ухилилось од відповіді, одіславши нас до майбутнього Всеросійського Учредительного зібрання»²⁶⁹.

Но Киев предпочел юридической выверенности революционную целесообразность, а Петроград не стал применять власть.

Подобным же образом интерпретировал ответ правительства Грушевский в своей монографии, изданной в 1921 году: «Відповідь уряду по всїм пунктам домагань була відмовна від початку до кінця»²⁷⁰. Сложно согласиться с такой оценкой. По сути, в ответе было сказано следующее: вопрос об автономии не может быть решен на уровне «Временное правительство – Центральная Рада», потому что ни одна из двух сторон не обладает для этого достаточными полномочиями. Временное правительство изначально создавалось с условием, что все вопросы государственного устройства России будут решаться Учредительным собранием. Центральная Рада не была избрана всенародно (как, кстати, и все петроградские органы власти) и, следовательно, не была правомочна принимать решения от имени украинского народа²⁷¹.

12-го (25-го) июня в 4 часа дня состоялось еще одно торжественное провозглашение Универсала – в Троицком народном доме, где собрались делегаты закончившегося два дня назад военного съезда, члены Центральной Рады, Генерального военного комитета. Перед сценой стояли украинские флаги. Первую речь произнес член президиума военного съезда Гаврилюк, назвав собрание «прощальным свиданием перед отъездом». Затем выступил Михаил Грушевский, подчеркнув, что он говорит не как председатель Центральной Рады, а как частное лицо. «Як до братів і дітей своїх (бо багато людей в листах звуть мене батьком) говорю я до вас, – услышали собравшиеся. – Передайте мій привіт українському війську і скажіть йому, що старий батько Грушевський душею з ним і що для нього в цю хвилю нема нікого дорожчого, ніж народ украінський. Де б я не був, я завше буду душею з ним і волю свого народу, чого б вона не вимагала від мене, виконаю»²⁷². Речь была встречена бурными аплодисментами и возгласами «Слава Грушевскому!»

Следующую речь от имени Генерального военного комитета произнес Симон Петлюра, после чего Павел Христюк от имени Центральной Рады официально прочитал Универсал. Собрание выслушало его сообщение стоя. Затем слово вновь предоставили Грушевскому, причем председатель предложил всем снова встать, потому что на этот раз «батько» говорил как официальное лицо²⁷³.

Около 5 часов дня заседание закончилось, делегаты вышли из Троицкого народного дома и приняли парад 1-го украинского полка имени Богдана Хмельницкого. Продефилировав перед членами Центральной Рады и военного комитета, полк, при полном боевом снаряжении, с пулеметами, направился по Большой Васильковской через Крещатик к Софийской площади. Делегаты последовали за войском. В 6 часов шествие подошло к памятнику Богдану Хмельницкому, где состоялся еще один митинг. Здесь Универсал перед войском прочитал Николай Ковалевский, а Грушевский произнес еще одну речь, закончив ее словами «Слава українському народові» и сорвав овацию. Затем выступили Петлюра, Ковалевский, Гаврилюк. Опустившись на колени, толпа спела «Заповіт» и «Ще не вмерла Україна»²⁷⁴. Корреспондент «Киевлянина», описавший всю манифестацию одним абзацем, в сухих выражениях, не передавая не только содержания речей, но даже имен ораторов, не преминул, однако, заметить: «После речей Грушевский был поднят на руки и понесен и толпа с пением двинулась»²⁷⁵.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.