Центральная Рада и Киев

Действия Центральной Рады вызвали трения не только между Киевом и Петроградом, но и в самом Киеве. Уездные учреждения Киевского уезда (общественная, земская, продовольственная и земельная управы) сразу же признали Центральную Раду высшим украинским правительственным учреждением и решили впредь всю переписку с Временным правительством вести через Центральную Раду²⁸⁶ (подобно тому, как раньше общение с Советом министров осуществлялось через губернатора и генерал-губернатора). Городские власти повели себя иначе.

До революции города по административной линии подчинялись губернатору – представителю правительства; исключение составляли несколько городов (Санкт-Петербург, Москва, Одесса, Севастополь, Николаев и др.), которые не находились в подчинении соответствующих губерний, а составляли отдельные административные единицы; над каждым из этих городов вместо губернатора стоял градоначальник. И те и другие назначались императором. После революции все они были заменены на комиссаров Временного правительства.

В Киеве вопрос о введении градоначальства был поднят еще в 1912 году²⁸⁷ и «принципиально решен» к началу 1917 года²⁸⁸. Наконец, 15 (28) июня, в тот же день, когда был создан Генеральный секретариат, состоялись выборы комиссара Временного правительства по Киеву, который тем самым ex officio должен был исполнять обазанности председателя Киевского исполнительного комитета. Таким образом, Киев переставал подчиняться губернии, становясь, в прежней терминологии, градоначальством. На выборах Николай Страдомский получил 12 голосов, Леонид Карум – 1, и две записки было подано пустыми. Итак, Страдомский остался в прежней должности, которую он занимал со дня возникновения Исполнительного комитета, и одновременно стал первым комиссаром Киева. В украинском вопросе он обозначил свою позицию как «автономист»²⁸⁹.

Днем позже состоялось объединеное заседание исполнительных комитетов Совета объединенных общественных организаций, советов рабочих, солдатских депутатов и коалиционного студенчества, на котором обсуждался один вопрос: отношение местных органов революционной власти к Универсалу Центральной Рады. Большинство ораторов в том или ином аспекте возражали против «демарша» украинцев. Открывший прения представитель студенчества Баткис заявил, что «ответственные политические документы пишутся не всегда ответственными людьми». Большевик Крейсберг назвал украинское движение, и соответственно тон Универсала, «шовинистическим». Полковник Чехович резонно заключил: «по украинскому вопросу собираются, толкуют, печатают резолюции, а украинское движение идет себе вперед. Это происходит потому, что мы все время плетемся в хвосте». Против украинского движения высказались капитан Карум и поручик Лепарский. Лишь Лев Чикаленко, член Центральной Рады, заявил: «До тех пор, пока организованная демократия меньшинства не признает, что <…> воля большинства выражается органами украинской демократии, до тех пор трудно будет найти общий язык и договориться. <…> Пока Центральная Рада говорит лояльным языком, но, может быть, наступят времена, когда ей придется заговорить другим языком». Украинцы не очень надеются на созыв Учредительного собрания, добавил оратор, и призвал признать Центральную Раду как орган большинства Украины, имеющий фактическую власть. Итогом заседания стало решение… образовать редакционную комиссию для выработки резолюции по поводу Универсала²⁹⁰.

Была высказана идея еще одного объединенного заседания, на этот раз с участием руководства Центральной Рады. Но камнем преткновения стал уже первый вопрос: где это заседание провести? Исполнительный комитет, продолжая считать себя высшей властью в городе, полагал, что следует вызвать на ковёр Грушевского и К°, как это уже было сделано в апреле. Те, в свою очередь, не считали нужным идти к представителям организации, которую они уже не воспринимали как власть над собой:

Центральна Українська Рада, заслухавши предложення Комітету прийняти участь у спільному засіданні з Комітетом, постановила:

зважаючи на те, що ні з листа Комітета, ні з відповіді Голови Виконавчого Комітету п. Страдомського – не ясно для чого власне має бути скликане те засідання і що на ньому буде обговорюватись – от участі у тому засіданні одмовитись.

Маємо за честь разом з тим повідомити, що засідання Ц. Ради одбіваються щотижня по понеділкам, середам і пятницям од 8 до 10 години вечером у Педагогічному Музеї і на усі запитання, що стосуються до компетенції Ради, охоче даються пояснення²⁹¹.

Алексей Гольденвейзер вспоминает о «нескольких бесплодных заседаниях с украинскими представителями», после которых, по предложению Лепарского, состоялась встреча не просто на нейтральной территории, но и в замечательном киевском стиле – на воде. 19 июня (2 июля), в 6 часов вечера, большой пароход «Владимир Святой» отчалил от пристани и направился вверх по Днепру в сторону Межигорья. На борту были представители Исполнительного комитета, Центральной Рады, обоих Советов и других организаций. Грушевского на этой встрече не было; высшим представителем Центральной Рады был Винниченко. Почетными гостями были командующий войсками Киевского военного округа Оберучев и городской голова Бурчак.

Поначалу прибывшие разбились на группы, но по ходу прогулки, как отметил репортер, «настроение стало понемногу приподниматься, и отчужденность, существовавшая в начале между отдельными группами, стала как будто бы исчезать. Вот раздался характерный треск кинематографического аппарата: началась фотографическая съемка на пленку участников прогулки <…> Это окончательно ликвидировало замечавшуюся в начале отчужденность[,] и мало-помалу завязалась общая беседа». Вскоре полил сильный дождь, и участники переместились с верхней палубы в закрытое помещение, где был сервирован обед. Первый тост произнес доктор Фрумин – «за наступление на фронте и за братание в тылу»²⁹². Накануне, 18 июня (1 июля), началось стратегическое наступление русской армии («наступление Керенского»), которое было замечательно подготовлено, но менее чем через три недели провалилось из-за катастрофического падения дисциплины в войсках. Это было последнее наступление русских войск во время Первой мировой войны²⁹³.

Обед не мог не поспособствовать взаимопониманию. Тосты произносились один за другим, причем наиболее мощным «ура» был встречен тост за А. Ф. Керенского. Организатор встречи Лепарский в своем тосте призвал представителей российского социалистического движения и украинской демократии «найти общий язык». Присутствовавший на прогулке Гольденвейзер вспоминал, что Лепарский, кроме того, «распева[л] песни во всю свою богатырскую грудь». О преодолении взаимного недоверия, необходимости соглашения говорили и другие ораторы. Наконец выступил Винниченко. «Мы полагали, – сказал он, – что в переживаемый нами момент общей разрухи, воцаряющейся анархии, наш долг спасти от гибели часть организма, полагая, что спасая часть, мы спасаем весь организм. Мы, представители демократии, заговорили на разных языках. Что же, доведем дело до кулачной расправы или до дружеского рукопожатия?..» Слова его были встречены шумными аплодисментами.

Наконец дождь закончился, участники прогулки вернулись на открытую палубу, где при свете полной луны состоялся импровизированный митинг. И здесь Винниченко, которого, как вспоминал Гольденвейзер, «чарующая обстановка заставила немного разоткровенничаться», произнес еще одну речь. Собравшиеся услышали, что среди украинцев имеется течение, и довольно значительное, «которое рекомендует вместо длинных переговоров с Временным Правительством, – о г о л и т ь ф р о н т, отозвав украинцев из воинских частей. Жуткое впечатление произвели на нас эти слова… Если Временное Правительство будет продолжать упорствовать, – сказал Винниченко, – умеренные элементы украинства окажутся бессильными в борьбе против этого течения»²⁹⁴.

Речь, таким образом, шла о своеобразном шантаже Временного правительства. Правда, в тот момент эта фраза обернулась против ее автора, а также бросила тень на всё украинское движение.

Согласно Церетели, Винниченко имел в виду, что неуступчивость правительства по отношению ко вполне умеренным требованиям Рады «усиливает в среде украинцев течение, видящее спасение Украины в военном поражении России; она порождает сепаратистов и германофилов, утверждающих, что добром от России Украина ничего не добьется, но что она много сможет получить, если откроет фронт немцам, т. к. с Украиной, оккупированной германцами, Россия заговорит тем же языком, каким она заговорила с Польшей»²⁹⁵. Как вспоминал Грушевский:

Винниченко потім попав у велику халепу, коли його фраза, що ми могли б одним словом відкликати українців з фронту й оголити його, була розтолкована так, що українці стоять на такій «отзовистській» позиції, і всяко потім відкликав й роз’ясняв свої слова. А тим часом се було перше питання, з котрим люди звертались до українських агітаторів і представників²⁹⁶.

И еще раз:

«Принаймні він [Винниченко. – С. М.] дуже нерадо давав пояснення про підхоплену справоздавцями його фразу про план деяких українців – відкликати українських вояків з армій і відкрити фронт; мені самому довелось бути свідком, як сердито дер він за президіальним столом записочки з запитаннями на сю тему»²⁹⁷.

Разумеется, никто из участников процесса тогда не представлял себе, что восемь месяцев спустя Украина действительно будет оккупирована немцами…

На следующий день после прогулки (которая затянулась за полночь) во дворце – то есть, опять-таки, на территории Исполнительного комитета – состоялось еще одно объединенное заседание. На этот раз украинскую сторону представлял Грушевский. «Центральная украинская рада, – сказал он, – еще не имела случаю обсуждать те мысли, которые возники на собеседовании во время прогулки по Днепру. <…> Необходимо забыть все разноречия и стремиться к тому, чтобы установить единство революционной демократии <…> [М]ы все время стояли на необходимости полного доверия [Временному] правительству, мы все время стояли за тесное содружество с ним. К сожалению, правительство неправильно ориентировалось в наших требованиях. Сейчас Временное Правительство как будто несколько сознает свою ошибку. Сейчас наше сотрудничество с Временным Правительством возможно только при условии, если оно сознает свою ошибку и создаст такие условия, при которых совместная работа будет возможна»²⁹⁸.

Итак, в Киеве было достигнуто если не согласие, то по крайней мере понимание необходимости согласия. Впрочем, именно в эти дни зародился еще один конфликт, который спустя несколько месяцев обернется большой кровью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.