Приложение второе Типы мифологического мышления и формы их воплощения

На протяжении развития человечества мифологическое мышление претерпевало определённые изменения. Его древнейший этап — нерасчленённое мышление («инкорпорированное» — в терминах А. Ф. Лосева [Лосев], «пралогическое» — в терминах Л. Леви-Брюля [Леви-Брюль С. 333—347]). Для этого этапа характерно неразличение природных и культурных объектов [Мелетинский 1976. С. 166], вера в тождество части и целого, безразличие к временной причинности (последующее событие может быть причиной предыдущего), невыделение человеком себя из окружающего мира (на чём зиждется тотемизм — вера родство людей с определённым видом животных или растений). Представление о мире основывается на законе сопричастности (по Леви-Брюлю — «партиципации» [Леви-Брюль]), то есть отождествления различных предметов, лиц, явлений на основе того, что они обладают одинаковыми мистическими свойствами. Весь мир мыслится органически, то есть подобно живому организму [Лосев. С. 259], любой предмет — имеющим самостоятельную волю и способным превратиться в какую угодно другую вещь или существо (отсюда — принцип тождества противоположностей); в таком мире «всё решительно и целиком присутствует или, по крайней мере, может присутствовать во всём» [Лосев. С. 261]. Принцип всеобщего оборотничества и взаимопревращения властвует безраздельно: «Диффузность первобытного мышления проявилась и в неотчётливом разделении субъекта и объекта, материального и идеального (т. е. предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени), вещи и её атрибутов, единичного и множественного, статичного и динамичного, пространственных и временных отношений» [Мелетинский 1979. С. 165]. Абстракции мыслятся чувственно, овеществлённо [Лосев. С. 276].

В романе Толкиена проявлением столь глубокой архаики является собственно образ Кольца Всевластья. Оно предстаёт обладающим собственной волей, оно само уходит от Голлума и попадает к Бильбо, само надевается на палец Фродо в трактире, само едва не касается воды в Зеркале Галадриэли, оно борется с волей Фродо и в конце концов побеждает его.

Другим примером проявления в романе черт инкорпорированного мышления является образ оживающих природных сил. Это и старый Лох в Древлепуще — дерево, наделённое злой волей, и образ Древлепущи в целом — лес, где тропинки «движутся», заводя путников в гибельную чащу. Это и река Бруинен, губящая назгулов (разлив Бруинена несколько менее архаичен, поскольку потом он объясняется не собственной волей реки, а приказом Элронда). Это и гора Карадрас, чья злая воля никакого отношения не имеет к Саурону: он препятствует Хранителям пройти через его перевал не из-за Кольца, а просто не допускает чужаков в свои владения (фактически, в самого себя). Наконец, это энты и хуорны, являющиеся одновременно и деревьями и разумными существами.

С дальнейшим развитием мифологического мышления формируется его следующий этап — демонологическое мышление (в терминах А. Ф. Лосева «демон» — «душа вещи», «субъект вещи», отделённый от материи [Лосев. С. 310]). «Демонологическое» мышление — начальная ступень развития абстрактного мышления. По Лосеву, демон «является существом стихийным, бесформенным, злым, аморальным… действующим всегда слепо… далёким от всякой человечности и даже от какой бы то ни было системы» [Лосев. С. 312—313], помогающей или губящей произвольно. Аморальность, непредсказуемость «демона» (духа, в дальнейшем — гения, бога) может быть объяснена его иномирностью, принципиальным противопоставлением его «чуждости», «инаковости» установленному Порядку общества людей [Гуревич 1979. С. 72—89]. Одной из важнейших черт архаического мышления была вера в предопределённость человеческих поступков, внушённость действий и мыслей демоном, в последствие — богом. Лосев приводит огромный список примеров последнего, взятый из поэм Гомера [Лосев. С. 320—323].

Именно это мы и видим в книге Толкиена. Сэм, стоя над Фродо, укушенным Шелоб, разговаривает с незримым, необъяснимым (и необъясняемым!) «голосом», причём это не внутренний голос Сэма, это нечто (некто?) иное, суждения этого «голоса» отнюдь не бесспорны для Сэма. Совершенно иначе Сэм описан в момент собственных колебаний, когда второй голос — это действительно внутренний голос Сэма [ВК. С. 884].

Неведомый «голос» помогает Фродо прогнать Шелоб, подсказывая незнакомые хоббиту слова об Эарендиле, тот же «голос» дважды помогает Сэму правильно запеть песню, и оба раза песня так или иначе связана с Валинором: первый раз это квэнийская песнь об Элберет, второй — на всеобщем языке песнь о Западном Крае. Наконец, у самой цели этот «голос» торопит и Сэм чувствует, что ему дарована «некая новая сила» [ВК. С. 886]. Всё это заставляет думать, что хоббитам помогает некая личность, которую Толкиен сознательно не стал прописывать.

В эпоху ранней государственности мифологическое мышление входит в свою новую стадию, называемую «номинативное мышление». В этот период, как пишет А. Ф. Лосев, «самостоятельность субъекта прогрессирует» [Лосев. С. 329]: проявляется осознание человеком себя как индивидуума, понимание собственной самоценности и личностной значимости. Такое выделение «Я» из окружающего мира означает то, что часть перестаёт быть тождественной целому, теряет значимость закон партиципации и взаимообращения. Наряду с этим, в рамках номинативного мышления происходит преобразование представлений о демонах в представления о богах. Функции богов более-менее систематизируются, их внешний вид эстетизируется, появляется генеалогия богов, и, в конечном счёте, стремление разумно упорядочить и структурировать корпус мифологических представлений приводит (в большей или меньшей степени) к попытке освободиться от мифологии вообще: «Это апофеоз закономерности в той… области, которая перед тем состояла из сплошной демонической анархии» [Лосев. С. 373], «Номинативная мифология есть в сущности только такая… которая доведена… до системы разума. Поэтому будет большой неточностью сказать, что номинативное мышление исключает вообще всякую мифологию. Гораздо точнее будет сказать, что номинативное мышление, во-первых, возможно без всякой мифологии, а во-вторых, если оно доходит до мифологии, то мифологию эту оно строит и понимает не стихийно, но как систему универсального разума» [Лосев. C. 373].

Рационализация мифологии в книге Толкиена идёт постоянно. Особенно ярко это проявляется в Прологе, где даётся своеобразное этнографическое описание народа хоббитов, приводятся генеалогии и топографические данные. То же можно сказать и о Приложениях, где Средиземье оказывается дотошно прописанным хронологически.

Толкиен сознательно сводит в своей книге магию к минимуму. Например о хоббитах он пишет: «Издавна владели они умением исчезать бесшумно и бесследно… И так это ловко у них получалось, что Люди стали поговаривать о волшебстве. На самом деле ни с какой магией хоббиты, конечно, не знались, а неуловимостью своей были обязаны исключительно мастерству… и близкой дружбе с землёй, что неуклюжим Большим народам и несвойственно, и непонятно» [ВК. С. 10].

В целом, весь принцип описания Средиземья как реально существующего мира с весьма жёсткими внутренними законами (от лингвистики до ботаники) — это именно номинативный, рационализирующий подход к мифологии.