15
Огонь оборвался как-то сразу. Пыль гореть не может.
Мёртвый камень. Крошащийся камень, из которого выпита жизнь.
Трещины в скальных костях, и из этих трещин — удушливый дым.
Феанор, случайно вдохнув, мучительно закашлялся. Впрочем, тут же побежал дальше.
Уже почти рядом.
Вихрь багровых протуберанцев был виден издалека.
Гигантская паучиха металась в огненном кольце, обезумев от боли и ярости. Балроги пока удерживали её, захлестнув бичами лапы, но пламя их выцветало на глазах, становилось почти прозрачным, словно Унголианта пила их силу.
Феанор замер на миг, ища тот единственный способ одолеть тварь, который должен быть. Не может его не быть!
Подставиться. Подставиться и вонзить меч ей в нутро — через пасть. А балроги придержат ей лапы… если смогут.
Феанор не стал тратить драгоценные мгновения на создание понятного балрогам образа: огненные духи слабели.
— Готмог! — крик, в кровь рвущий углы рта, и вместе с криком — мысль. Поймёт? Нет? — некогда!
— Отпустите её! — крик или просто порыв воли? Феанор уже не сознавал.
Балроги повиновались мгновенно. Освобождённая Паучиха прыгнула на желанную добычу. Но и Пламенный рванул ей навстречу. Коготь мелькнул у самого лица — лишь чудом Феанор успел уклониться.
Удар пришёлся вскользь от скулы к виску и выше. Сбитый с головы Венец покатился по земле.
Из распоротой кожи обильно потекла кровь.
Только это было уже неважно — и новая рана, и потеря бесполезного в бою Венца: пасть Паучихи была рядом, и Феанор обеими руками всадил в неё Рок Огня.
«Это тебе за Древа, тварь! За Древа — и за Мелькора!»
Лапы Унголианты судорожно задергались, заскребли по камням. Нолдо, стиснув зубы, вогнал меч в неё почти по рукоять. Тотчас передние ноги Паучихи рывком поднялись: один из когтей проскрежетал по мечу, другой ударил в незащищённое горло Феанора… почти ударил — жёлто-оранжевая змея обвилась вокруг лапы, и остриё ушло в сторону, на полпальца не достав до цели. Готмог.
Бичи балрогов снова захлестнули лапы Унголианты, не позволяя ей дотянуться до Пламенного. До Феанора донесся вой, полный отчаяния и ярости, вой, не слышимый ухом.
Кровь из раны надо лбом заливала Феанору глаза. Он не видел смертоносных когтей твари и даже не видел, что балроги вновь пришли ему на помощь. Всадив в Паучиху меч, он сполна ощутил, что она такое; она — сила, уничтожающая любое творение; и в этот миг Пламень откликнулся на зов легко, как никогда.
Творчество против Уничтожения.
Предвечный Пламень, давший бытие думам и Песни Айнур, в сей час тёк через Пламенного, поражая вместилище Пустоты, проникшее в Мир Явленный.
Почувствовав это, Унголианта рванулась с такой силой, что несколько бичей лопнули. Один коготь пробил Феанору левое плечо, второй неминуемо распорол бы живот, если бы Готмог снова не отвел удар в последний момент. В отряде, посланном Мелькором, было вдвое больше балрогов, чем могло одновременно окружить Паучиху, и сейчас эта предусмотрительность оказалась как нельзя более кстати. Духи Огня перестроились почти мгновенно — оранжевыми молниями вспыхнули бичи, и Унголианта снова оказалась связанной.
?
Любовь и ненависть. Противоположности, ставшие двуединством.
Любовь к Древам. Любовь к Эндорэ. Ненависть к пожирательнице.
Феанор чувствовал, как холод от ран расползается по телу. Мелькнуло: «Не выживу».
Умирать в ненависти было тяжко.
Феанор, ослепнув от собственной крови и от леденяще-жгучих ран, держал Рок Огня, не позволяя Паучихе освободиться, держал сознание открытым Пламени, зная, что от этого Унголианта медленно теряет силы; Феанор держал, и на ненависть его собственных сил просто не хватало.
«Ради Эндорэ…»
Не месть за Древа, за форменосские камни, за боль Мелькора — но любовь к Эндорэ.
И в немеющие руки влилась новая мощь.
Унголианта содрогнулась.
«Пусть погибну — но ради Эндорэ!». И — словно огненный вал прокатился по телу, уйдя в Рок Огня и новым беззвучным воплем вырвавшись из умирающей Паучихи.
«Ради Эндорэ!»
Феанор перестал чувствовать боль ран, своя жизнь и смерть были уже безразличны ему. Через него тёк Пламень, и всё слабее содрогалась Унголианта.
И всё яснее и светлее становилось стремление: «Пусть погибну — но ради Эндорэ!».
Вопли твари слились в непрерывный раздирающий душу вой. Внезапно Паучиха дёрнулась с такой силой, что снова сумела освободить несколько лап, резко попятилась, пытаясь избавиться от меча, но не успела. Сила, во много раз превосходящая ту, что тварь способна была поглотить, взорвала Унголианту изнутри. Вспыхнул белый огонь, и Феанор бы неминуемо ослеп, если бы не зажмурился инстинктивно за мгновение до этого. Даже сквозь веки глаза обожгло нестерпимой болью. Нолдо уже не видел, как летели во все стороны ошмётки вонючей плоти, мгновенно скручиваясь и сгорая в белом пламени. Не видел, как расшвыряло балрогов. Упругая волна раскалённого воздуха толкнула Пламенного в грудь, подняла и с силой бросила спиной на изломанные острые камни. Феанор потерял сознание, но меча так и не выпустил.
?
Готмог сиял ярко-оранжевым от счастья. Приказ выполнен. Властелин будет доволен. А уж танец какой получился! Такого давно не было. Пожалуй, с тех самых пор, как Великие явились сюда из-за Непроходимого, превзошли Властелина в искусстве танца и надолго забрали с собой.
Предводитель Духов Огня совсем уже было собрался вернуться в Большую Пещеру, как вдруг вспомнил про Пламя-скрытое-плотью. Пожалуй, надо проверить, что с ним.
Готмог велел балрогам ждать на месте, чтобы не вздумали на радостях разбрестись по всей округе и спалить, что не следует. И отправился на поиски.
Огонь-во-плоти лежал на спине и не шевелился. Готмог попробовал коснуться его сознания — безуспешно. Повременил немного, соображая, как быть. И наконец, сделал то, что умели лишь очень немногие из Духов Огня: слегка изменил облик. Ровно настолько, чтобы заговорить вслух:
— Пламя-во-плоти? — спросил, тщательно выговаривая слова.— Танец закончился.
Лежащий почему-то не отозвался. Убит? Или просто не понял, что Готмог обратился к нему? Как там этих, пришедших, Властелин называл?..
— Эй, нолдо,— снова заговорил балрог, уже начиная терять терпение,— ты жив?
Феанор тяжело выдохнул, потом не без труда открыл залитые кровью глаза, один за другим разогнул пальцы, сжатые на рукояти меча. Перекатился на бок, потом встал.
Отёр кровь на лбу, больше размазывая, чем вытирая.
— В первом я сомневаюсь,— со всё тем же тяжким выдохом ответил он.
Не дожидаясь ответа Готмога, пошёл к позабытому всеми Венцу.
— В чём, в первом? — удивлённо переспросил балрог.
— В том, что я — нолдо,— бросил Феанор не оборачиваясь.
Поднял Венец. Чуть ниже правого Сильмарила металл узора был словно проплавлен. Феанор покачал головой, надел Венец. Надо было заняться своими ранами.
Но сил на это уже не было.
Феанор привалился спиной к какому-то большому камню, попытался сосредоточиться. Но его глаза сами закрылись, и он тихо и медленно сполз на землю.
Словно уснул стоя.