Обманщик смерти

Уж на что мрачный он дух, Танатос, однако способен был на такое вот бодрое переживание: он всегда радовался, являясь перед теми, кому суждена смерть.

Возникая пред ними, незримый ни для кого больше — тощая фигура в черном плаще, струйки адских газов истекают из него, — он протягивал руку к жертве с расчетливой жестокой неспешностью. Едва касался он живой плоти кончиком костлявого пальца, душа в умирающем принималась жалостно поскуливать. Танатосу очень нравилось наблюдать, как жертва бледнеет, как у нее закатываются и подергиваются поволокой глаза, а жизнь гаснет. Но пуще всего упивался он звуком последнего судорожного вздоха души, когда возникала она из смертного остова и сдавалась ему в кандалы, готовая последовать за ним.

Сизиф, как и положено коварным и тщеславным жуликам, спал чутко. Ум у него постоянно копошился, и самый малый шум будил его тут же. Поэтому даже от тишайшего шелеста Смерти, скользнувшей к нему в спальню, Сизиф сел на постели.

— Именем преисподней, ты кто такой?

— Именем преисподней? Да я сам — имя преисподней. Муа-ха-ха! — Танатос разразился жутким, мерзким смехом, какой частенько сводил полуживых смертных с ума.

— Хватит стонать. Ты чего вообще? Зубы болят? Несварение? И брось говорить загадками. Как тебя звать?

— Меня звать… — Танатос примолк для выразительности. — Меня звать…

— Всю ночь так будем?

— Меня звать…

— У тебя и имени, что ли, нету?

— Танатос.

— А, ты, стало быть, Смерть, да? Хм. — Сизифа будто бы не впечатлило. — Я думал, ты ростом повыше.

— Сизиф, сын Эола, — произнес Танатос нараспев, поэтически расставляя ударения, — царь Коринфа, владыка…

— Да-да, я в курсе, кто я такой. Это ты у нас, похоже, с трудом вспоминаешь собственное имя. Присядь, может? Ноги-то не казенные.

— Я их и не утруждаю. Я парю?.

Сизиф глянул на пол.

— Ой да, и впрямь. И пришел ты за мной, так?

Не уверенный, что какие угодно его слова будут восприняты с должным почтением и благоговением, Танатос показал Сизифу кандалы и угрожающе потряс ими у Сизифа перед носом.

— И наручники принес. Железные?

— Стальные. Несокрушимая сталь. Узы, выкованные в огне Гефеста циклопом Стеропом. Заколдованные моим владыкой Аидом. Кого б ни заковывали они, не расковать их никому — кроме самого Аида.

— Впечатляет, — согласился Сизиф. — Но, по моему опыту, нет ничего такого, что нельзя сокрушить. Кроме того, на них ни замка, ни защелки.

— Запор и пружина устроены слишком хитро, их смертный глаз не видит.

— Да неужели? Ни на миг не поверю, что они работают. Ты небось даже на своих костлявых запястьях их замкнуть не сможешь. Давай, попробуй.

Подобная откровенная насмешка над его заветными кандалами оказалась невыносимой.

— Глупец! — вскричал Танатос. — Такие затейливые приспособления выше понимания смертных. Смотри! Раз — за спину, протаскивай вперед. Полегче. Сведи мне запястья, защелкивай браслеты. Будь любезен, нажми вот тут, сработает застежка, там скрытая панель и… узри!

— Да, вижу, — задумчиво сказал Сизиф. — И впрямь вижу. Заблуждался, напрочь заблуждался. Великолепная работа.

— Ой.

Танатос попытался стряхнуть кандалы, но весь его торс сделался теперь неуклюжим, неподвижным.

— Эм… На помощь!

Сизиф спрыгнул с кровати и распахнул дверь громадного гардероба в углу. Проще простого — пнуть висевшего в воздухе, накрепко закованного Танатоса через всю комнату. Одним толчком Танатос скользнул по спальне и уткнулся носом в заднюю стенку шкафа.

Повернув ключ, Сизиф бодро окликнул посланника преисподней.

— Замок у меня на гардеробе, может, и дешевый и человеком сделанный, но, уж поверь мне, работает не хуже всяких уз, выкованных в огне Гефеста.

Послышались отчаянные сдавленные вопли, мольбы выпустить, но Сизиф с утробным «ха-ха-ха» убрался из спальни, глухой к просьбам Смерти.