Жена орла

Зевс хотел как лучше.

Для какого-нибудь несчастного полубога, нимфы или смертного эти четыре слова так часто предвосхищают катастрофу. Царь богов и впрямь любил Семелу и на самом деле хотел ей добра. В пылу своего нового увлечения он ухитрился с удобством для себя забыть, каким страданиям подверглась Ио, сведенная с ума слепнем, насланным Зевсовой мстительной женой.

Увы, у Геры, может, и не осталось стоглазого Аргуса, чтобы собирать разведданные, но у нее имелись другие тысячи глаз. То ли кто-то из завистливых сестер — Агава, Автоноя или Ино, — проследил за Семелой и нашептал Гере историю о речных утехах, то ли кто-то из жриц самой царицы неба, про это ничего не известно. Но так или иначе Гера все узнала.

И вот, однажды под вечер, когда Семела с романтическим чувством возвращалась к месту регулярных любовных встреч с Зевсом, обнаружила она там согбенную старуху, опиравшуюся на клюку.

— Вот так красоточка, — прокаркала старуха, несколько пережимая с хрипами и сипами несчастной карги.

— Ой, спасибо, — сказала ничего не подозревавшая Семела с дружелюбной улыбкой.

— Проводи меня, — сказала карга, клюкой подтягивая Семелу к себе. — Дай-ка обопрусь на тебя.

Семела была вежливой и отзывчивой по природе своей — и воспитанной в культуре, где старикам в любом случае оказывали величайшее внимание и почтение, а потому она пошла со старухой, терпя ее бесцеремонность и не жалуясь.

— Меня звать Бероя, — сказала старуха.

— А меня Семела.

— Какое милое имя! А это Асоп. — Старуха показала на прозрачные воды реки.

— Да, — согласилась Семела, — так называется эта река.

— Я слыхала байку, — старуха перешла на хриплый шепот, — что тут соблазнили жрицу Зевса. Прямо в этих камышах.

Семела промолчала, но румянец тут же залил ей шею и щеки и выдал ее с головой — не хуже слов.

— Ох ты, дорогуша! — заверещала старуха. — Так это была ты! А если приглядеться, то и живот твой видать. Ты беременна!

— Я… я… — пробормотала Семела с подобающей застенчивостью и гордостью. — Но… ты умеешь хранить тайну?..

— О, эти старые уста никогда не проболтаются. Можешь поведать мне что угодно, милочка.

— Ну, дело в том, что отец этого дитя — не кто иной, как сам Зевс.

— Да ладно! — проговорила Бероя. — Неужели? Правда?

Семела очень утвердительно кивнула. Старухин недоверчивый тон ей не понравился.

— Правда. Царь богов.

— Зевс? Великий бог Зевс? Так-так. Интересно… Нет, нельзя такое говорить.

— Что нельзя говорить, бабушка?

— Ты с виду сплошь милая невинность. Такая доверчивая. Но, дорогая, откуда ты знаешь, что это был Зевс? Не так ли сказал бы и какой-нибудь злодей-совратитель, чтоб тебе понравиться?

— Ой нет, то был Зевс. Я знаю наверняка.

— Прости старуху, но опиши его мне, дитя мое.

— Ну, высокий. С бородой. Сильный. Добрый…

— Ну нет, какая жалость, но это вряд ли применимо к богу.

— Но то был Зевс, правда! Он превращался в орла. Я видела это своими глазами.

— Этому фокусу можно научиться. Фавны и полубоги умеют. Даже некоторые смертные.

— Это был Зевс. Я это чувствовала.

— Хм… — Бероя словно засомневалась. — Я пожила с богами. Моя мать — Тефида, отец — Океан. Я вырастила и воспитала юных богов, когда они возникли из утробы Кроноса. Это правда. Я знаю их повадки и нравы и скажу тебе вот что, дочка. Когда бог или богиня являют себя в истинном обличье, это как жуткий взрыв. Волшебная мощь, огонь. Незабываемо. Ни с чем не перепутаешь.

— Именно это я и ощутила!

— То, что ты ощутила, — всего лишь восторг смертного соития. Уж поверь мне. Скажи-ка, собирается ли этот любовничек твой повидать тебя еще?

— О да, конечно. Он навещает меня постоянно, каждую новую луну.

— Я бы на твоем месте, — произнесла старуха, — вынудила его пообещать, что он покажет тебе себя настоящего. Если он Зевс, ты это увидишь. Иначе, боюсь, тебя одурачили, а ты слишком милая, доверчивая и добродушная, чтобы можно было такое допустить. А сейчас оставь меня посозерцать пейзаж. Брысь, брысь, уходи.

И Семела ушла от карги, все горячее негодуя. Что ты будешь делать — эта бородавчатая брылястая старуха задела ее за живое. Вот же старики эти, вечно они пытаются отобрать у юных всякую радость. Ее сестры Автоноя, Ино и Агава ей тоже не поверили, когда она гордо сообщила им, что любит Зевса, а Зевс любит ее. Прямо-таки визжали от недоверчивого насмешливого хохота, обзывали ее наивной дурочкой. А теперь еще и эта Бероя усомнилась.

И все же — все же — в том, что говорили ее сестры и эта старая ведьма, что-то было. Боги уж точно нечто большее, нежели теплая плоть и крепкие мышцы, какими бы привлекательными ни казались. «Что ж, — сказала Семела про себя, — еще две ночи — и придет новолуние, и тогда я докажу, что эта гадкая вредная старая карга ошибается».

Обернись Семела, глянь назад, на реку, она бы увидела невероятное: гадкая вредная старая карга — теперь юная, красивая, величественная и царственная, — возносится к облакам в пурпурно-золотой колеснице, а влечет ее дюжина павлинов. Будь у Семелы дар ясновидения, случилось бы ей видение истинной БЕРОИ — невинной старенькой няньки богов, что доживала свои дни в милях отсюда, уйдя на почтенный покой на берегах Финикии[160].