Эхолалия

Назавтра Гера, уже вернувшись на Олимп, послала за зябликом, нашептавшим ей о Зевсовой неверности.

— Ты мне наврал, — завопила она. — Выставил меня дурой!

Гера схватила зяблика за клюв, тот едва мог дышать, и уже собралась наказать его эдак причудливо и ужасно, что у нас бы навсегда поменялось представление об этих птичках, но тут подружка зяблика заметалась у ушей и над шевелюрой богини и отважно запищала:

— Но, государыня, он сказал тебе правду! Я видела там Царя Зевса своими глазами. Пока ты беседовала с той нимфой Эхо, он возлежал с наядой менее чем в полумиле от тебя. Не веришь мне — бабочки и цапли тебе скажут. Спроси жриц в феспийском храме, когда Зевс последний раз навещал его. Его там три луны уже не видели!

Гера ослабила хватку, и зяблик, успевший налиться чуть ли не пунцовым, вновь задышал — однако грудки у зябликов до сих пор красноватые.

Когда Гера и ее павлинья колесница возникли вновь, Эхо игриво плескалась в ручье. Нимфа с брызгами погребла к берегу поприветствовать богиню, и на пухлом личике ее расплывалась широченная гостеприимная улыбка. Но улыбка радушия быстро сменилась круглым «О» страха: Эхо разглядела ярость на лице богини.

— Что ж, значит, — с ледяным спокойствием промолвила богиня, — говоришь, моего мужа тут не было. Говоришь, вчера он был не здесь. Говоришь, он был в Феспиях, освящал храм.

— Так… так я, во всяком случае, поняла, — пробормотала напуганная Эхо.

— Ты дура, сплетница, болтунья, подлюка и врушка! Да как ты посмела даже пытаться провести Царицу неба? Ты что о себе возомнила?

— Я… — Эхо впервые в жизни не нашлась с ответом.

— Вот и заикайся, вот и спотыкайся. Нравится тебе собственный голос, а? Слушай тогда…

Гера выпрямилась и вскинула руки. Глаза у нее, казалось, вспыхнули пурпурным светом. От величия этого зрелища Эхо содрогнулась и пожалела, что земля немедленно ее не проглотит.

— Повелеваю речи твоей, зловредной и лживой, замереть. Отныне ты будешь нема, пока с тобой не заговорят. Не будет у тебя власти ответить — лишь повторять то, что тебе сказали. Отменить это проклятие никому не под силу. Лишь мне. Понятно?

— …мне понятно! — воскликнула Эхо.

— Вот что бывает, если не слушаться богов.

— …слушаться богов!

— Пощады никакой. Жалости не будет.

— …никакой жалости не будет!

Фыркнув и торжествующе скалясь, Гера удалилась, оставив несчастную нимфу дрожать от страха и бессилия. Как бы ни пыталась она заговорить, никакие слова не получались. Горло у Эхо всякий раз будто перехватывало, сдавливало. Какая-то ее сестрица наткнулась на нее и увидела, как Эхо беззвучно срыгивает и плюется.

— Эй, Эхо, ты чем занимаешься?

— Ты чем занимаешься? — сказала Эхо.

— Я первая спросила. — Я первая спросила.

— Нет, я. — Нет, я!

— Ах, раз ты так, ну тебя.

— Ну тебя! — крикнула Эхо ей вслед, сама не своя от горя.

Один за другим все ее друзья и родичи отвернулись от нее. Проклятие, обрушившееся на ту, что жила ради веселых сплетен, что превыше всего ценила радостную болтовню и все удовольствие получала от пустяковых острот, оказалось таким кошмарным, что Эхо желала только одного: остаться одной и маяться в безмолвных муках.