А ВОТ ЭТО — ПЛОХО
А ВОТ ЭТО — ПЛОХО
Едва ли можно вполне убедительно доказать, хорош или плох тот или иной язык, например английский, суахили, испанский, китайский или хинди. По-видимому, каждый язык хорош для того народа, которому он принадлежит. И если мы говорим, что «язык Блока звучен и красив, а язык Маяковского мощен и выразителен», мы, скорее всего, думаем о речи В. В. Маяковского и А. А. Блока. И действительно, именно речь обладает такими коммуникативными качествами, как правильность, выразительность, логичность и т. д.
О речи можно говорить — вот это хорошо, а вот это плохо. Возьмем несколько примеров.
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
Это — великий кудесник слова А. С. Пушкин. Правда, хорошо?
«Становилось жарко; белые мохнатые тучки быстро бежали от снеговых гор, обещая грозу; голова Машука дымилась, как загашенный факел; кругом его вились и ползали, как змеи, серые клочки облаков, задержанные в своем стремлении и будто зацепившиеся за колючий его кустарник. Воздух был напоен электричеством. Я углубился в виноградную аллею, ведущую в грот; мне было грустно».
Это, как читатель уже вспомнил,— М. Ю. Лермонтов, чье речевое мастерство, ясность, точность и выразительность слова восхищали даже А. П. Чехова, писателя необычайной речевой чуткости.
Вот строки Чехова:
«А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посеребренные инеем, сугробы. Нее небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...»
Наверное, в таких случаях принято говорить, что тут нельзя изменить ни одного слова: так точно и определенно применено каждое.
Вот чарующая музыка Блоковой речи:
Ты — как отзвук забытого гимна
В моей черной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть —
Как гитара, как бубен весны! <...>
Грустно-красивы слова С. А. Есенина:
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком. <...>
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком...
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.
Зовет могучее слово В. В. Маяковского:
Делами,
кровью,
строкою вот этою
нигде
не бывшею в найме, —
я славлю
взвитое красной ракетою
Октябрьское,
руганое
и пропетое,
пробитое пулями знамя!
И еще:
Ты посмотри, какая в мире тишь!
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
векам, истории и мирозданию...
А вот щедрое словесное богатство М. А. Шолохова:
«Где-то недалеко в непересохшем озерце щелоктали по камышу дикие утки, хриповато кликал подружку селезень. За Доном нечасто, но почти безостановочно стучали пулеметы, редко бухали орудийные выстрелы. Разрывы снарядов на этой стороне звучали раскатисто, как эхо.
Потом стрельба перемежилась, и мир открылся Аксинье в его сокровенном звучании: трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей молодого осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, невнятно и грустно считала кому-то непрожитые года кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озерцом хохлатый чибис: «чьи вы, чьи вы?»; какая-то крохотная серенькая птаха в двух шагах от Аксиньи пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижмурив глазок; жужжали бархатисто-пыльные шмели; на венчиках луговых цветов покачивались смуглые дикие пчелы. Они срывались и несли в тенистые прохладные дупла душистую «обножку». С тополевых веток капал сок. А из-под куста боярышника сочился бражный и терпкий душок гниющей прошлогодней листвы».
И еще один образец. Это точные, умные, человечные, светло-задумчивые строки К. Г. Паустовского:
«Дождь прошел, но с крыш еще падали капли, постукивали по дощатому тротуару.
В конце улицы тянулся городской сад. Калитка была открыта. За ней сразу начинались густые, запущенные аллеи. В саду пахло ночным холодом, сырым песком. Это был старый сад, черный от высоких лип. Липы уже отцвели и слабо пахли. Один только раз ветер прошел по саду, и весь он зашумел, будто над ним пролился и тотчас стих крупный и сильный ливень.
<...> На последней площадке лестницы они остановились. Были уже видны пристань, зеленые и красные огни парохода. Свистел пар. Сердце у Кузьмина сжалось от сознания, что сейчас он расстанется с этой незнакомой и такой близкой ему женщиной и ничего ей не скажет — ничего! Даже не поблагодарит за то, что она встретилась ему на пути, подала маленькую крепкую руку в сырой перчатке, осторожно свела его по ветхой лестнице, и каждый раз, когда над перилами свешивалась мокрая ветка и могла задеть его по лицу, она тихо говорила: «Нагните голову!» И Кузьмин покорно наклонял голову.
— Попрощаемся здесь,— сказала Ольга Андреевна,— Дальше я не пойду.
Кузьмин взглянул на нее. Из-под платка смотрели на него тревожные, строгие глаза. Неужели вот сейчас, сию минуту, все уйдет в прошлое и станет одним из томительных воспоминаний в ее и в его жизни?»
Очень скупые примеры художественных текстов известных русских литераторов позволили нам почувствовать, «пережить» хорошую русскую речь. Не будем пока анализировать ее достоинства. Не будем снижать логическими оценками то настроение, которое рождено ее воздействием на наше сознание. Пока не будем. Но вспомним здесь о том, что русская литература щедра и богата талантами, мастерами, хранителями достоинств русской речи. Среди них И. А. Гончаров, и И. С. Тургенев, и М. Е. Салтыков-Щедрин, и И. А. Бунин, и А. И. Куприн, и М. Горький. В многообразии стилей современной русской литературы — и сложная, богатая словесная вязь Л. Леонова, и острая художественно-публицистическая речь И. Эренбурга, и строгая образность С. Антонова и Ю. Бондарева, и поэтические открытия А. Твардовского, С. Маршака, К. Чуковского, В. Луговского, Н. Заболоцкого, Дм. Кедрина, Р. Рождественского. Много их, наших литераторов, кому от души хочется сказать спасибо за уважение и любовь к русскому слову!
И по контрасту, под свежим впечатлением речевой строгости, точности, богатства, красоты лучших произведений русской литературы прислушаемся к тому, как звучит русское слово в таком тексте:
«С добрыми пожеланиями прощаются наши грузчики с Иваном Степановичем. Он... держится с достоинством, благодарит за добрые слова. А потом, вдруг распалясь от умиления, от праздничного угара, он распахивает ворот рубахи, рассказывает, что думает делать со своим садом по возвращении домой, как он превратит его в колхозный сад: присоединит к нему одичавший, наполовину вырубленный бывший барский сад, который давно превратили пастухи в выгон для скота; прихватит косогорчик у реки; если дадут — заберет и пустырь, раскинувшийся справа от его дома. В деревне будет большой колхозный сад! Он не только будет красивый, не только прославится редкими сортами яблок, но еще и доход принесет! Да, он знает: колхозу нужны большие деньги на покупку тракторов и других машин, на строительство колхозной усадьбы. В новом саду теперь следует главным образом насадить поздние, зимние сорта яблонь, по зиме яблоки продавать по выгодной цене в Пскове, Новгороде и в Ленинграде!»
Но ведь высказывание С добрыми пожеланиями прощаются наши грузчики с Иваном Степановичем двусмысленно и нечетко по строению. Слово сад слишком назойливо повторяется. Распалясь от умиления — неточно и неуместно. По возвращении домой, следует насадить сорта яблонь — эти сочетания слов более уместны в докладе или отчете, чем в романе; к тому же насадить сорта — едва ли точно; подряд превратит — превратили — тоже неудача автора; в целом речь вялая и невыразительная, она убивает мысль и образ. Правда, в утешение нашему автору можно было бы сказать, что он не одинок: речевые неудачи преследуют; многих. К тому же его речь отвечает некоторому среднему стандарту. Она может даже казаться хорошей в сравнении с фактами речевой неправильности, небрежности, шаблонности, нелогичности.
От Катеньки пахло сдобными пирогами и духами. Пелагея покосилась: до этого Катенька обходилась без духов, но вспомнила, что нынче день особенный: итоги будут подводить, и промолчала. Читатель так и не знает, кто же вспомнил — Катенька или Пелагея.
А эти факты «речевого творчества» (правда, уже не из художественной литературы) были представлены в разное время в рубрике «Нарочно не придумаешь» журнала «Крокодил»: 1) Заготконтора доводит до сведения всех граждан о том, что для клеймения мяса необходимо предъявить справку в благополучии местности, иметь при себе внутренние органы, в том числе кишсырье полностью и квитанцию о сдаче кожи; 2) Велосипедисты (в том числе гоночные и с подвесным мотором) должны быть оборудованы: а) тормозом; б) звонком; в) при наступлении темноты — передним фонарем и фонарем с красным светом или отражателем сзади велосипедиста. И это, конечно же, неграмотно, очень плохо!
Мы видели образцы хорошей речи и примеры плохой. Но ведь очевидно, что и хорошая речь и речь плохая созданы из «материала» одного и того же русского языка. Значит, язык наш позволяет выражать мысли и чувства правильно, точно и выразительно, но язык, оказывается беззащитным перед невнимательностью, нерадивостью, да и просто малограмотностью отдельных авторов. Именно поэтому язык нуждается в защите, в охране: слово нужно беречь, осмотрительно употреблять — только тогда оно сослужит добрую службу людям.