Дэвид Родригес в Ginza
Дэвид Родригес в Ginza
Среди самых экспрессивных диск-жокеев этого периода следует назвать Дэвида Родригеса (David Rodriguez).
«Он повлиял на меня больше всех, — говорит Ники Сиано. — Он был замечательным другом и помог мне начать карьеру».
По воспоминаниям Сиано, Родригес находил так много хороших новых записей, что редко успевал в них разобраться. «Из пяти пластинок, которые он откапывал каждую неделю, две оказывались действительно классными. Мы с Майклом Капелло переглядывались и выбирали те самые две классные вещи, а потом крутили их снова и снова, чтобы зажечь толпу. А Дэвид ставил все пять, так что не производил на публику очень сильного впечатления. Но поверьте, он рисковал гораздо больше других, поскольку играл новую музыку. Он был настоящим новатором».
Родригес начал карьеру в клубе Ginza, а затем перешел в Limelight на углу шестой авеню и десятой улицы, собрав там аудиторию, в которой доминировали геи пуэрториканского происхождения.
Впоследствии он работал еще в нескольких заведениях, где его агрессивный стиль порой вызывал фатальную перегрузку звуковой аппаратуры. Ники Сиано помнит, как он в ходе первого (и последнего) выступления в Le Jardin спалил там все колонки; профессиональный журнал для диджеев Melting Spot сообщал, что он совершил такой же подвиг в клубе Continental Baths.
Его пристрастие к наркотикам впечатляло не меньше диджейских талантов. Любимым лакомством клабберов в то время был хлористый этил — обезболивающее, используемое для анестезии тканей перед уколом. Если ртом вдыхать воздух через смоченный им носовой платок, то возникает эффект, похожий на воздействие амилнитрата. Ники Сиано рассказывает, как однажды в «Галерее» одурманенный Родригес погубил его сет: «Стоит он, значит, с тряпкой во рту, держит перед собой бутылку, и все льет и льет на тряпку и вдыхает. И вдруг — БУМ! — падает прямо на вертушки. Все шестьсот человек уставились на меня, а я вытаращился на него и ору: «Ах ты ебаный жирный говнюк!» Хватаю его за волосы, кидаю на пол и начинаю пинать. Я кричал что-то вроде: «Ты это нарочно сделал, жирный гад!» Он рассек голову о металлическую обрешетку, и ему наложили три шва».
Том Мултон отзывается о Родригесе как о самом агрессивном диджее, какого он знал: «Дэвид играл все что хотел и когда хотел».
«В то время всем нравилась песня Эдди Кендрикса (Eddie Kendricks) ‘A Date With The Rain’[104], — вспоминает Мултон. — Все ныли: «Поставь Дождь, ну поставь Дождь.» А он играл быструю балладу ‘Make Yours A Happy Home’ группы Gladys Knight & The Pips. Никто не танцует. Дэвид и говорит: «Тогда будете слушать ее всю ночь». Хозяева стучат в стекло рубки. Он ставит песню снова и снова. В конце концов, он берет микрофон и заявляет: «Я не шучу. Если не начнете танцевать, то ничего другого не услышите, так что можете уматывать». Люди встают и принимаются танцевать, а он им: «Так, еще раз и побольше энтузиазма». Затем он пятнадцать минут отдает каким-то невыносимым звуковым эффектам, сквозь шум которых внезапно начинают пробиваться слова: The rain, the rain. Это голос Эдди Кендрикса. Все начинают орать и визжать от восторга. Это было невероятно».
К сожалению, Дэвид Родригес оказался в числе первых жертв СПИДа. Его трагическая смерть шокировала и взволновала многих на диско-сцене. Сиано вспоминает, что он очень мужественно встретил эту тогда еще неизвестную болезнь.
«Я рассматриваю сцену в целом как духовное братство, — заявил Родригес в своем интервью середины 1970-х годов, затрагивая тему, ставшую близкой многим диджеям. — В клубе собираются сотни человек, которых связывает музыка. Нет никакой неприязни между геями и натуралами, их общий знаменатель — музыка. Я могу в буквальном смысле слова торчать от одной только музыки. Иногда я сплетаю песни вместе, чтобы поведать историю любви. Знаете, какое чувство испытываешь, когда весь зал вздыхает, услышав ту или иную вещь? Для меня это как шквал аплодисментов».