Глава 4. Женщины при дворе Августа

Император Август, основатель Римской империи, перед которым Рим, а после его падения и вся Западная Европа находятся в неоплатном долгу, родился в 63 году до н. э. и получил имя Ц. Октавий. Усыновленный в 44 году до н. э. своим двоюродным дедом Юлием Цезарем, он стал именоваться Юлием Цезарем Октавианом (современные историки зовут его просто Октавианом). В это время ему было всего восемнадцать лет. Семнадцать лет спустя, после гибели убийц Юлия в Филиппах, а также Антония и Клеопатры – после битвы при Актиуме, он принял имя Август. Умирая в 14 году н. э. в возрасте семидесяти пяти лет, он велел своей жене Ливии не забывать их счастливой семейной жизни. Это были его последние слова (об этом сообщает нам Светоний). Они поженились 51 год назад, в 38 году до н. э. За два года до этого Август, по политическим соображениям, женился на Скрибонии, родственнице Помпея, которая уже дважды была замужем и имела единственного ребенка, дочь Юлию. Вскоре после рождения Юлии в 39 году до н. э. император развелся со Скрибонией, обвинив ее в «моральном извращении».

«Моральное извращение» заключалось в том, что она не желала терпеть одну из любовниц Октавиана. В то же самое время он так страстно влюбился в Ливию, что не смог вытерпеть, пока пройдут три месяца после рождения ее сына (Друза, младшего брата Тиберия), которым она была в ту пору беременна. Они жили вместе, и 17 января 38 года, через три дня после рождения Друза, вступили в законный брак. Люди были шокированы, но жрецов удалось очень быстро убедить одобрить такую необычную спешку. Бывший муж Ливии, Тиберий Клавдий Нерон, послушно сыграл роль отца невесты и отдал ее императору.

Эту свадьбу обсуждал весь Рим. Может, Август и есть отец ребенка? Болтали и позже, после то как он вступил в связь с женой своего министра Мецена. Утверждали еще, что он любит лишать девственности молоденьких девушек, и Ливия, как добрая домохозяйка, какой она на самом деле и была, следила, чтобы их регулярно поставляли ко двору. Поскольку богатое и извращенное воображение римлян не смогло придумать для него более гнусных дел, можно с уверенностью утверждать, что, по меркам тех дней, он был довольно нравственным человеком. Тем не менее в отношениях с женщинами своей семьи он был на удивление равнодушным и несчастливым мужем и отцом. Первым его несчастьем было то, что он не имел детей от Ливии, и этот факт считают причиной того, что история всей семьи Юлиев-Клавдиев сложилась трагично. Потомки Юлия по линии дочери Августа Юлии ненавидели и презирали потомков Клавдия: саму Ливию, ее сына Тиберия и его наследников, в жилах которых не было ни капли Цезаревой крови. Так люди, которые в годы республики считались самым цветом аристократии, подвергались презрению со стороны людей, не имевших ни капли голубой крови.

Сестра Августа Октавия родилась в 69 году до н. э. и была старше брата на шесть лет. Она, как и Август, обладала незапятнанной репутацией. Это считалось чудом для женщин новой императорской семьи, даже в самом начале империи, и ее поведение не подвергал критике никто. И не только потому, что пропаганда изображала войну Октавиана как священную, но и потому, что Октавию было очень удобно изображать глубоко оскорбленной женщиной, которая стала невинной жертвой кровожадной иностранки Клеопатры. Римляне видели, что она столь же добродетельна, как и красива.

В 54 году до н. э. Октавия вышла замуж за человека, который был старше ее более чем на двадцать лет, К. Клавдия Марцелла. Его истерика на посту консула в 50 году до н. э. спровоцировала вторжение Цезаря в Италию и начало гражданской войны. Их дети родились в конце 40-х годов до н. э. – сын М. Клавдий Марцелл и две дочери, обе носившие имя Клавдия Марцелла.

Осенью 40 года до н. э., благодаря усилиям и терпению государственных мужей, в Бриндизи было заключено соглашение, и непосредственная угроза войны между Октавианом и Антонием была, как надеялись люди, устранена. Антоний возглавил восточную часть империи, а Октавиан – западную. Самым лучшим способом закрепить достигнутый с таким трудом мир был брак по политическому расчету. По особой благосклонности судьбы Октавия совсем недавно овдовела, а из Афин прибыли известия о смерти жены Антония Фульвии. Октавия не могла и мечтать о таком красивом муже, а Антоний – о более подходящей жене и доброй мачехе для детей Фульвии. Сообщил ли он Октавии о том, что у него есть еще двое детей: двойняшки Александр Гелиос и Клеопатра Селена, которых совсем недавно родила ему царица Египта, мы не знаем. Клеопатра никак не могла сочетаться законным браком с Антонием, поскольку была чужеземкой, а браки римлян с иностранками закон запрещал. Октавия не сильно переживала, что у ее мужа есть любовница-царица. В конце концов, он изменял с ней Фульвии, а не ей.

Антоний велел выпустить монету в честь своей женитьбы на Октавии. Так впервые на римских монетах появилось изображение женщины.

Поначалу их брак был счастливым; в нем родились дети – две дочери, Антония Старшая и Антония Младшая, которым суждено было стать: одной – матерью и бабушкой римских императоров, а другой – их бабушкой. Младшая Антония унаследовала от Октавии ее мягкость и очарование.

Зиму 39/38 года до н. э. Октавия провела с Антонием в Афинах, неспособная, да и не желавшая повторить то, что Клеопатра проделала в 41 году до н. э., а потом и позже, – сыграть роль Афродиты для своего Антония, выступавшего в роли нового Диониса. В 37 году до н. э. ее влияние ощущалось в Таранто, где Антоний и Октавия снова помирились, и, в тщетной надежде на долгий брак, двухлетняя дочь Октавиана Юлия была помолвлена с М. Антонием Антиллом, сыном Антонии и Фульвии.

Осенью 37 года до н. э. Антоний наконец-то надел свои латы и отправился воевать с парфянами – и наслаждаться отдыхом от войны в объятиях царицы Египта. Октавия, уехавшая в Корсиру, получила приказ вернуться под защиту Октавиана, взяв с собой своих дочерей и приемных детей. В 36 году до н. э. в Италии до нее дошла потрясающая весть о том, что ее муж и Клеопатра поженились. Юристы за верили ее, что, поскольку египетская царица не является римлянкой, их брак, по законам империи, недействителен, и, поверив и простив, она в 35 году до н. э. снова отправилась на Восток, взяв с собой армию и золото, в котором, после разгрома в Парфии, отчаянно нуждался ее муж. В Афинах ее ждало письмо, в котором было написано, что она должна была послать Антонию войска и золото, а сама вернуться в Рим. Три года спустя, в 32 году до н. э., Антоний прислал ей официальное извещение о разводе.

27 год до н. э. был отмечен полным восстановлением мира – pax civilis. В 31 году до н. э. состоялась битва при Актиуме (Акции); Антоний и Клеопатра погибли, и Октавиан, получивший за свои заслуги имя Август, восстановил свою безграничную власть, которая была ему возвращена под благовидным предлогом. Пришло наконец время заняться своей семьей, которая, как бы мало ни придавали этому значения его современники, должна была стать императорской семьей Римской империи. Это была очень молодая семья.

Августу было тридцать шесть лет, а Ливии – всего тридцать; они состояли в браке одиннадцать лет и к тому времени уже смирились с мыслью, что наследника им не видать. В семье было трое детей: Юлия, двенадцати лет, без каких-либо надежд выйти в ближайшее время замуж, ибо сын Антония Антилл, с которым ее обручили в детстве, был убит по приказу Августа после Акция. Август строго следил за воспитанием Юлии; когда она сама станет матерью, ее дети будут страдать точно так же, как и она, и если бы королева Виктория жила в ту эпоху, то Юлия получила бы ее полное одобрение. Ее обучали прясть и ткать (Август любил носить одежду, сшитую из тканей, изготовленных женщинами его дома); ей запрещали вести легкомысленные разговоры; молодые люди, один раз посетившие ее, получали письмо от императора и больше уже не появлялись.

Из двух сыновей Ливии от первого брака Тиберию Клавдию Нерону (Тиберию) было пятнадцать лет, и он был помолвлен с девочкой шести или семи лет. Это была Випсания Агриппина – дочь друга и помощника Августа М. Агриппы и его жены Цецилии, дочери Цицеронова друга Аттика. К 28 году Цецилия то ли умерла, то ли получила развод, и Агриппа женился во второй раз. Его второй женой стала дочь Октавии Марцелла Младшая. Младшему сыну Ливии Нерону Клавдию Друзу было одиннадцать лет. Оба брата жили со своим отцом до его смерти в 33 году до н. э. После этого они поселились во дворце Августа и стали жить с матерью.

Дом Октавии был полон молодых людей – ее собственных детей от двух браков и детей Антония от трех его жен. Сыну Октавии от первого брака М. Клавдию Марцеллу было шестнадцать лет; он уже отказался от мальчишеской тоги и, по римским стандартам, достиг брачного возраста; из его сестер одна, а может, и обе были, скорее всего, замужем. За ними шли две дочери от Антония; старшей Антонии было двенадцать лет, а младшей – девять. Старше всех был Иулий Антоний, сын Антония от Фульвии. И наконец, в семье жила Клеопатра Селена, девочка из двойняшек, родившихся в 40 году до н. э. Она одна осталась в живых от связи Антония с последней царицей из рода Птолемеев. Под защитой своих высокопарных имен девочка была привезена в Рим и вместе с братом прошла по улицам этого города в колонне пленников во время триумфа, которым Октавиан отметил победу над ее родителями. Ее брат, очевидно, умер; сама она нашла приют в доме своей великодушной мачехи.

Племянник Августа Марцелл и его пасынок Тиберий разделили с ним славу победы в 29 году до н. э. Во время триумфа Марцелл ехал на одном коне, а Тиберий – на другом. Эти кони везли колесницу, в которой стоял сам Август. Оба сопровождали его в Испанию, где были ранены в конце того же 27 года до н. э. Легко представить себе, как сильно переживали обе матери. Тем не менее юноши не могли всю жизнь ездить бок о бок; не имея своего собственного сына, Август должен был выбрать, кому отдать предпочтение и назначить своим наследником. В 25 году до н. э., увидев их в деле в Испании, он сделал этот выбор. Марцелл женился на Юлии и стал зятем императора.

Нет никаких сомнений, что Август не любил Тиберия (который в Испании пристрастился к пьянству); тем не менее Тиберий был уже помолвлен с Випсанией Агриппиной, и разорвать эту помолвку было нельзя, не оскорбив ее отца Агриппу, который был близким, влиятельным и очень обидчивым другом императора.

Но самым важным было то, что Марцелл приходился ему племянником и по матери принадлежал к семье Юлиев; поэтому вряд ли Август выбрал бы Тиберия наследником, даже если бы и любил его. Выбор отца стал и выбором Юлии, поскольку Тиберий был суровым и замкнутым человеком, а Марцелл – сама открытость и очарование. Присутствовала ли мать Юлии Скрибония, которая проявила благоразумие и не вступила во второй брак после развода с Августом, на бракосочетании, нам неизвестно. Юлия была выдана замуж М. Агриппой, поскольку ее отец еще не вернулся из Испании. Его задержала болезнь и, как говорили, страх; он боялся, что, встретив Ливию, ему придется объяснять ей, почему он выбрал наследником не ее сына.

Однако судьба была жестока к Марцеллу. Через два года он умер во время эпидемии. Врач Антоний Муза, спасший за несколько месяцев до этого жизнь самого Августа, прописал Марцеллу холодные ванны и холодное питье, но лечение не помогло, и больной скончался. Детей от этого брака не осталось.

Несмотря на то что Агриппа и многие из сенаторов считали, что Марцелл поторопился принять на себя образ всеми любимого обаятельного принца, его смерть изображалась и во многих местах искренне воспринималась как национальная трагедия. Речь на его похоронах произнес сам Август – это был самый настоящий панегирик Марцеллу. Поэты изощрялись в воспевании юноши, обещавшего так много и погибшего во цвете лет. Проперций написал элегию, которая считается «непонятной и сложной»: «Благородное происхождение, хороший характер, отличная мать, брак с девушкой из семьи Цезаря – что все это ему дало?»

А Вергилий, которому суждено было прожить после смерти Марцелла всего четыре года, отозвался на нее великолепными стихами: «Судьба позволила миру лишь взглянуть на него мельком – и не более».

Гораций, который отозвался на свадьбу Марцелла одой, не написал на его смерть ничего, по крайней мере, до нас не дошло ни одного стиха на эту тему.

Горько оплакивали юношу женщины. Октавия, столь мужественно встретившая свои предыдущие тяготы, была безутешна. Все последние двенадцать лет своей жизни не снимала траура. Она основала библиотеку в память о своем сыне, однако, если верить Сенеке, многие были убеждены, что в своей роли скорбящей матери она несколько переигрывает: «Она отказалась от портрета своего сына, которого так нежно любила, и никогда не позволяла произносить его имя в своем присутствии. Она затаила ненависть ко всем матерям, которые, подобно Ливии, впали в безумие; поскольку сын Ливии, как она считала, унаследовал счастье, которое было обещано ей. Проводя все больше и больше времени в одиночестве и темноте, позабыв даже о своем брате, она отказывалась слушать стихи и другие произведения, написанные в память о Марцелле, а когда ее пытались утешить, просто затыкала себе уши».

Однако Октавия не допускала и мысли о том, что Марцелла погубила Ливия, о чем нашептывали ей сплетники. Она не могла позволить себе роскоши ненавидеть Ливию, поскольку, несмотря на свое горе и скорбь, с удовлетворением отмечала, что все амбициозные планы Ливии – если, конечно, они у нее были – рухнули во второй раз. Потеряв сына, Октавия предпочла бы, чтобы наследником Августа стал ее зять, чем увидеть, что Юлия вышла замуж за Тиберия, хотя теперь ей целесообразнее было бы сделать именно это. Чтобы жениться на Юлии, Агриппе нужно было развестись со своей женой, дочерью Октавии, Марцеллой Младшей, но ради себя самой и своей дочери скорбящая Октавия готова была пойти на эту жертву. Поистине, месть может быть очень сладкой.

Хотелось бы, вслед за одним немецким ученым, верить, что Ливия нанесла ответный удар и предложила Августу, чтобы Юлия вышла замуж не за Агриппу, а за Ц. Прокулея, чья сводная сестра Теренция была замужем за министром Августа Меценом. Выдающийся государственный муж и близкий друг Августа, Прокулей не был даже сенатором, так что, когда речь зайдет о наследовании трона, дети от этого брака не смогут соперничать с Тиберием. Таковы – как полагает этот ученый – были темные и коварные замыслы Ливии. Но если Август когда-нибудь и думал о Прокулее как о возможном зяте, то только не в ту пору, когда сводный брат Прокулея Мурена был недавно казнен как опасный заговорщик, а влияние Мецена сильно ослабло. Предлагать императору такой мезальянс было просто глупо, а никто никогда не считал Ливию глупой.

Так что Юлия вышла замуж за своего двоюродного брата Агриппу. Сам он вполне мог убедить Августа одобрить этот брак. Правда, император и на этот раз не присутствовал на свадьбе. Он находился в Сицилии и был очень занят. Мы ничего не знаем, что чувствовали тогда Юлия или Марцелла. Была ли Юлия столь же безутешна, как ее свекровь, после смерти Марцелла? Сожалела ли Клавдия Марцелла о том, что лишилась мужа, которому было сорок два года, и приобрела супруга моложе ее на двадцать лет – красавчика Иулия Антония, сына Марка Антония?

Женитьба Тиберия на дочери Агриппы от его первого брака, Випсании Агриппине, все откладывалась, и они вступили в брак только после того, как Тиберий в 20 году до н. э. вернулся с Востока, куда сопровождал Августа. Из молодых девушек, живших в доме Октавии – теперь охваченном скорбью, – Антония Старшая, восемнадцати лет, вышла замуж за Л. Домиция Агенобарба; Антония Младшая стала женой младшего брата Тиберия, Друза, только в 16 году до н. э. Клеопатра Селена покинула двор Августа в 20 году до н. э. – Август нашел для нее весьма колоритного мужа. Она вышла замуж за царя Юба Нумидского и Мавританского, который был старше ее на десять лет и с которым она была помолвлена через год после Акция. У них было много общего. Юба прошел по улицам Рима в качестве пленника во время триумфа Цезаря в 46 году до н. э., а Клеопатра Селена – в триумфе после Акция. Оба получили образование в Италии и были воспитаны как римляне. Клеопатра Селена была последней представительницей рода Птолемеев и очень гордилась своими предками; Юба был ученым и выдающимся историком. Их дочь была одной из тех цариц, которые по очереди вышли замуж за римского вольноотпущенника Антония Феликса.

Брак Юлии и Агриппы выполнил задачу, ради которой и был заключен, – рождение императорских внуков. В 20 году до н. э. родился первый сын, в 17-м – второй. В 17 году до н. э. Август усыновил обоих; старший получил имя К. Цезарь, а младший – Л. Цезарь. Вместе с сестрами, которые появились потом, Юлией и Агриппиной, они выросли во дворце, и император лично руководил их воспитанием. Девочкам дали образование, похожее на то, которое помогло их матери, как считалось, добиться столь высокого положения; мальчиков учил литературе и плаванию их собственный дед; кроме того, он заставлял их писать точно таким же почерком, каким писал сам. О том, какую роль в воспитании детей играла Ливия, мы не знаем.

Казалось, будущее семьи императора было обеспечено. Имея такой прекрасный пример для подражания для всех слоев римского общества, здоровый и плодовитый брак традиционного, старомодного типа, Август выбрал 17 год до н. э. для проведения большой пропагандистской кампании по поощрению, или, лучше сказать, по возвращению морали, которая царила в старые добрые годы. Первый из законов Августа, направленных на повышение нравственности в обществе, был уже принят, вероятно, в 19 или 18 году до н. э… Впрочем, угроза принятия таких законов висела как дамоклов меч над веселыми безнравственными юношами уже десять лет.

Еще со II века до н. э. римское общество было крайне встревожено падением рождаемости. Впрочем, опасались только одного – что для римских легионов не будет хватать новобранцев. Как убедить мужчин и женщин вступать в брак и рожать побольше сыновей, которые в будущем станут храбрыми римскими солдатами?

Об этом писал Ливий в предисловии к своей «Истории»: «Я надеюсь, что все обратят пристальное внимание на то, какой нравственной была жизнь в древности, на личности и принципы мужчин, отвечавших дома и на поле боя за создание и расширение империи, и оценят последующее падение дисциплины и нравственных устоев, гибель и разрушение морали, продолжавшееся до наших дней. Ибо мы уже достигли той точки, когда наше вырождение становится невыносимым – а с ним и те меры, которые не смогли его остановить».

Сильно сказано.

Десять лет спустя, в 28 году до н. э., Проперций и другие испытали потрясение. Было предложено ужесточить брачный кодекс, однако авторы этого предложения столкнулись с сильным сопротивлением и вынуждены были отказаться от этой идеи. Изменения в законодательстве вынудили бы Проперция отказаться от любовницы и стать уважаемым семейным человеком, отцом будущих солдат. Но угроза миновала, и над ней теперь посмеивались в элегантных стихах:

Сыновей, приносящих победы,

Как я теперь заведу?

В 19–18 годах до н. э. сенат принял закон о регулировании браков между представителями разных классов и закон, направленный на борьбу с супружескими изменами. Оба этих закона были юлианскими; они были предложены Августом и названы в его честь августовскими. Эту программу рекомендовал Юлию Цезарю Цицерон еще четверть века назад: «Меньше разврата, крупнее семьи». Выражаясь фигурально, надо было вернуть из далекого прошлого Скромность и из забвения – Добродетель. Необходимо было сделать все возможное, чтобы все мужчины от двадцати пяти до шестидесяти лет были женатыми, а женщины от двадцати до пятидесяти – замужними.

Хотя в республиканские времена имелись случаи мезальянсов, тем не менее все были согласны с тем, что в семьи сенаторов надо брать жен хороших фамилий; они не должны были начинать свою жизнь рабынями – или, что еще хуже, актрисами. Но в других слоях общества мужчины могли жениться на своих любовницах и даже иметь от них детей, если закон позволит вступить в брак с освобожденной рабыней. И в новом кодексе – исключая, конечно, семьи сенаторов – было ясно сказано, что такие браки признаются совершенно законными и ни у кого не должно оставаться на этот счет никаких сомнений.

Для остальных была введена система поощрений и наказаний. Мать троих детей получала право самостоятельно распоряжаться своим имуществом; отцу трех детей обещали более быстрое продвижение по службе. Холостякам разрешалось теперь получать только третью часть своего наследства; то же самое касалось старых дев и бездетных женщин. Более суровое наказание налагалось на женщин, не имевших детей (а ведь они могли быть и бесплодными!), которые овдовели или развелись. Вдове давался год на обзаведение новым мужем, а разведенной женщине – шесть месяцев.

Было еще одно препятствие, которое следовало преодолеть. Система поощрения и наказания должна была привести к существенному увеличению браков. Но как узнать – какие из них фиктивные, а какие настоящие? Как наказывать людей за супружеские измены?

В республике для этого не существовало никаких законов. Если мужчина заставал свою жену с любовником, он мог наказать ее сам. Или же возвращал ее отцу, и тот собирал семейный совет, на котором решалась ее судьба. Муж с ней разводился, конечно, и сохранял за собой часть приданого.

Однако, по юлианскому законодательству, дела об измене перешли в юрисдикцию общественного суда. Теперь это было государственным делом, и обычным наказанием для обоих любовников стала ссылка. Оскорбленный муж, который теперь имел право оставить за собой только пятую часть жениного приданного, в случае если у них не было детей, обязан был сначала развестись со своей женой при свидетелях. После этого ему давалось шестьдесят дней для предъявления ей обвинения в измене. Если после развода он не подавал иска в суд, то это мог сделать любой человек старше двадцати пяти лет. Если муж не желал разводиться с изменившей ему женой, то подать на нее иск в суд он не мог. Тогда люди, добровольно возложившие на себя обязанность следить за сохранением нравственности, имели право подать иск уже на него самого и попытаться доказать, что, застав ее за прелюбодеянием, он никак на это не отреагировал или получил доход от ее неверности. (Более чем сто лет спустя, при императоре Траяне, дело младшего офицера армии, который любил свою жену и не захотел разводиться с ней, хотя она и изменила ему с центурионом, рассматривал кабинет министров. И кабинет постановил развести его.)

Если измена была доказана, то жену и ее любовника ссылали пожизненно на разные острова; женщина теряла треть своего имущества, а мужчина – половину своего и половину ее приданого, помимо того, что оставалось мужу, если у них были дети. Она уже больше не могла выйти замуж за римлянина, рожденного свободным.

Адюльтером теперь стали называть связь мужчины с замужней женщиной; если обидчик был женат, он мог не опасаться гнева жены, поскольку закон не позволял ей подавать на него в суд, сколько бы он ей ни изменял. При различных извращениях, которые впервые были определены в законодательстве как stuprum, иск к мужчине мог подать любой другой мужчина, который захочет это сделать. Эти преступления включали в себя: связь мужчины со свободной незамужней девушкой (если она не была зарегистрирована как проститутка или признана наложницей)[9] или с вдовой. В этот разряд входил и мужской гомосексуализм.

Современные историки всячески восхваляют Августа за введение законов против адюльтера. «Этот lex Julia de adulteriis coercendis стал выдающимся законом; он заложил основу римского законодательства, касающегося проблем брака. Он поставил институт семьи под защиту общества, что означало развитие концепции истинных функций государства, и, подвергнув осуждению практики того времени, когда мужчины и женщины стали искать для себя удовольствий вне семьи, открыл дорогу к возвращению к старому представлению о семье как о союзе liberorum quaerundorum caussa – то есть для рождения и воспитания детей».

Следует, однако, отметить, что принятие этого закона породило сутяжничество (причем многие дела были открыто фальшивыми), а также, вне всякого сомнения, многочисленные случаи шантажа. Улучшилась ли общественная мораль? Весьма сомнительно. Людей нельзя сделать нравственными и честными простым постановлением парламента.

Вводя этот закон, Август заявил, что выполняет функцию, переданную ему римским сенатом, и, безо всякого сомнения, эпигоны Катона Младшего выразили ему свое одобрение. Однако большинство сенаторов не скрывало недовольства. Тогда Август решил преподать им урок римской истории и подверг их терпение нелегкому испытанию, заставив выслушать чтение речи «О повышении рождаемости», которая была произнесена более ста лет назад, в 131 году до н. э., одним из блюстителей нравов. Речь содержала следующие утешительные сентенции: «Если бы было возможно жить без жен, господа, то все мы избавились бы от этого наказания. Но природа так уж устроила, что, хотя жить с ними и нелегко, без них жить совершенно невозможно, поэтому мы должны заботиться о нашем постоянном благополучии, а не о сиюминутных удовольствиях».

Август рассердился – что бывало с ним крайне редко, – и в сенате поднялся шум. Он раздраженно заявил, что сенаторы должны следить за тем, чтобы их жены вели себя прилично, неосторожно добавив: «Как слежу я». «Поведай же нам, – закричали сенаторы, – как ты контролируешь свою жену?» На это Август, запинаясь, ответил, что установил определенные правила касательно ее нарядов и поведения на публике. Это выступление нельзя было назвать его парламентским триумфом.

С 1 по 3 июня 17 года до н. э., после более чем столетнего перерыва, в Риме были проведены юбилейные игры, которые ознаменовали рождение нового храброго мира. Это не было прогрессом в современном значении слова, а скорее возрождением и восстановлением религии и хороших манер, которые существовали в золотые годы прошлого. Если бы общество встретило моральное законодательство Августа с большим энтузиазмом и если бы не пришлось отложить введение значительной части новых законов на три (а потом – еще на два) года, юбилейные игры стали бы символом нового законодательства о браках между представителями разных классов общества, внебрачных связях и половых извращениях. В празднике участвовало сто десять матрон, а два хора – один из двадцати семи мальчиков (что было ново) и двадцати семи девочек – исполняли поэму, написанную Горацием, – «Юбилейную песнь». Сначала они спели ее перед храмом Аполлона на Палатине, а потом – перед храмом Юпитера на Капитолии.

Получив заказ на это произведение, Гораций, должно быть, содрогнулся – в одной из его частей надо было открыто прославить недавние законы Августа, что он и сделал в 5-й песни (строки 17–20) своей поэмы:

Diva producas subolem patrumque

prosperes decreta super iugandis

feminis prolisque novae feraci

lege marita.

Богиня, даруй нам детей

и успех законам сената

о женских браках и брачным законам,

которые помогут повысить рождаемость.

Принято думать, что римляне, в отличие от нас, любили стихи, посвященные постановлениям сената, но, если вдуматься, приведенные выше строки поэзией не назовешь. Один английский ученый без обиняков выразил свое мнение о них такими словами: «В 5-й песне стих Горация сильно хромает, и нам остается лишь пожалеть гениального барда, которому пришлось воспевать законы, противные его вкусам и казавшиеся совершенно неосуществимыми его здравому смыслу».

С 12 по 9 год до н. э. в императорской семье царил траур. В 9 году до н. э. Ливия потеряла младшего сына, красивого и популярного в народе генерала Друза; он умер от раны во время войны с Германией. К тому времени у него уже было двое сыновей и дочь, которых родила ему Антония Младшая. Сыновей звали: Германик, который тоже умер молодым и стал легендой, и Клавдий, который, вопреки всем ожиданиям, превратился из шута в римского императора незадолго до того, как ему исполнилось 50 лет. Дочь звали Ливилла; ей суждено было выйти замуж за сына Тиберия (ее кузена) и быть соблазненной амбициозным интриганом «из того или иного города Тосканы», по имени Сеян.

Друз сумел завоевать, а после смерти и сохранить любовь народа, а вот Тиберию сделать это так и не удалось. Популярность сына Друза, Германика, превосходила отцовскую. Во времена правления Тиберия люди подсчитывали свои потери, а их воображение рисовало им картины счастливой жизни, какой они могли бы жить, если бы после Августа императором стал Друз, а если не он, так Германик. Но судьба их обманула. Друз не должен был умереть, и Германик тоже. А поскольку воображение не принимает во внимание факты, оно разыгрывалось еще сильнее. Почему умер Друз? – спрашивало оно. Почему умер Германик? Ответ был один – их убили. Друза – по приказу Августа, а Германика – по приказу Тиберия.

А что же Ливия? Ведь Друз был ее любимым сыном! Когда он умер, она внешне демонстрировала стоицизм римских матрон старой закалки. И мы можем прочитать 474 строки элегии, предназначенной для того, чтобы ее утешить. Если верить рукописям, то автором этой поэмы был Овидий. Но Овидий никогда не писал таких ужасных стихов. Они были написаны позже; к счастью, Ливии не пришлось их читать.

Друз умер в 9 году до н. э. Двумя годами раньше смерть избавила его тещу Октавию от долгих душевных страданий. А в 12 году до н. э., возвращаясь из командировки на Восток, в Кампанье умер Агриппа, оставив четверых детей (двух приемных детей Августа и их сестер – Агриппину и Юлию Младшую). Его жена Юлия была беременна пятым ребенком – это Агриппа Постум. Их брак вполне соответствовал требованиям нового законодательства. За что бы Агриппа ни брался, он все делал хорошо; и до поры до времени Юлия была дочерью, которой он мог гордиться.

Чем же объяснить ту глупость, которую совершил Август, заставив Юлию без промедления снова выйти замуж, на этот раз – за Тиберия? Для Тиберия и, в конечном счете, для Рима этот брак оказался самым настоящим несчастьем; ему пришлось развестись со своей женой Випсанией Агриппиной (матерью его сына Друза), которую он сильно любил. Тиберий никогда не был добродушным человеком, а последующие десять лет, в результате случившихся в это время событий, стал еще более мрачным и угрюмым и пробыл таким всю оставшуюся жизнь. Существует малоправдоподобная гипотеза, что, если бы его единственный ребенок от Юлии (родившийся, вероятно, в 10 году до н. э.) выжил, они были бы счастливы, поскольку Август выбрал его не потому, что он был отцом, а потому, что был отчимом. Тиберию пришлось воспитывать преемника Августа – Гая Цезаря, а если бы что-нибудь случилось с Гаем, то Луция. Ливия – «осчастливленная в третий раз» – вряд ли способствовала соглашению, которое столь сильно противоречило желанию ее собственного сына. Наверное, Август понимал свою дочь гораздо лучше, чем принято думать. Ожидал ли он, что третий брак укрепит ее силы, как укрепили первый и второй? Тиберий был выбран в зятья вовсе не потому, что Август испытывал к нему привязанность; а потому, что он, по мнению императора, сделает все как надо, каких бы жертв это ему ни стоило. А чем придется пожертвовать Тиберию, Августа нисколько не интересовало.

Выбрав для дочери мужа, не важно, с какой целью, Август надеялся, что люди вскоре забудут низкое происхождение Агриппы. Юлия же считала, что, выходя замуж за Тиберия, соединяет свою судьбу с человеком ниже ее по происхождению. Ее отец – с легкостью распоряжавшийся чужими жизнями – освободил ее от обязанностей воспитывать детей. Ее новый муж постоянно пребывал на границе, где шла война, и она считала себя брошенной. Злобные попытки Юлии убедить Августа в том, что он должен наказать Тиберия, вполне естественные для женщины, полагавшей, что ею открыто пренебрегают, не приносили никакого результата. Но она не была женщиной, которая будет сидеть в уголке и горевать. Она решила развлекаться, пока еще возможно, с беспутными молодыми людьми и вместе с ними погрузиться в пучину удовольствий.

Но Августа больше интересовало руководство общественной жизнью Рима (и это ему лучше удавалось), чем личной жизнью членов его семьи. Он готовил к вступлению в общественную жизнь двух своих внуков, которых усыновил: Гая в 5 году до н. э., когда ему исполнилось пятнадцать лет, и Луция, три года спустя. Для помощи им и себе он привлек Тиберия, и в 6 году до н. э. Тиберий на пять лет был облечен властью трибуна, с помощью которой Август контролировал римское правительство. Как трибуну Тиберию было поручено отправиться на восточную границу империи и подавить восстание в Армении.

За это признание его ценности для империи, хотя и временное, Август ожидал скромного выражения благодарности. Вместо этого Тиберий устроил неожиданную репетицию той роли, которую он станет играть через тридцать лет, на более обширной сцене. Он объявил, что хочет оставить политическую жизнь и посвятить себя изучению философии. Что же подвигло его на это? – спрашивали люди. Скандальное поведение жены? Зависть к своим пасынкам? Надежда, что люди Рима поймут: без Тиберия, которого они раньше почти не замечали, им не обойтись? Но люди поумнее, возможно, уже тогда осознали нестабильность характера Тиберия.

Август выступил против этого в сенате; Ливия пыталась увещевать сына. Но он никого не хотел слушать. Пришлось дать ему отпуск, и он тихонько уехал из Рима в Остию, а оттуда – на остров Родос.

Тем не менее отъезд Тиберия совсем не мешал Августу в 5 и 2 годах до н. э. с большой помпой и торжествами посвятить в политическую жизнь молодых цезарей – Гая и Луция. Они начали свою деятельность, ставка в которой была исключительно высока – ни много ни мало – власть над всей империей! И все шло тихо и мирно, пока во 2 году до н. э. не грянул гром: Юлия была разоблачена.

Ей в ту пору было тридцать семь лет. В том, что у нее есть любовники, никто не сомневался. Но когда дело доходит до описания тех «подвигов», которые привели к ее разоблачению, источники вдруг словно немеют: да, она участвовала в кутежах и пирушках (на которых сильно напивалась), проводившихся на форуме и даже на трибунах; да, она и ее друзья клали венки из цветов на голову статуи Марсии – вот и все, о чем нам сообщают и чему можно доверять. Рассказы же о том, что она хотела наняться в бордель как проститутка и занималась развратом на неудобной платформе трибуны, относятся к разряду «художественного преувеличения, позволяющего приукрасить скучную и неубедительную историю».

И вот тут-то мы начинаем понимать, что совсем не знаем, какой на самом деле была Юлия. Все авторы, к которым мы обращаемся за подробностями, считали, что ее стоит описывать – или им разрешалось ее описывать – самыми мягкими словами; поэтому для получения правдивой картины нам придется перепрыгнуть через четыре столетия и обратиться к Макробию. Ибо в необыкновенной мешанине «Сатурналии» Макробия, помимо вопросов литературной критики, обсуждения жара в человеческих телах и рассуждениях о том, что появилось раньше – яйцо или курица, нашлось место и для высказываний Цицерона и других, остротам Августа или разных людей по поводу самого Августа и, наконец, для главы, посвященной шуткам и выходкам Юлии. Сведения для нее Макробий взял частично из книги «О городской жизни» Домития Марса, написанной во времена Августа, и частично из аналогичной книги, созданной чуть позже. Таким образом, этому источнику можно доверять. Вот один абзац из «Сатурналии»: «Ей тридцать восьмой год – иными словами, если ее умственные способности были еще в порядке, хотя она уже приближалась к старости[10], то она злоупотребляла возможностями, которые предоставили ей богатство и ее отец. Она любила читать и, как было принято в ее кругу, очень много знала. Она была мягкой, человечной женщиной, совершенно лишенной жестокости, и обладала невероятным очарованием, и люди, знавшие о ее недостатках, поражались, насколько противоречив ее характер. Снова и снова, мешая снисходительность с суровостью, отец предлагал ей вести себя приличнее и завести более спокойных друзей; когда же он вспоминал о своих многочисленных внуках, которые были точной копией их отца, Агриппы, он стыдил самого себя и думал о ней только как о верной жене. Он тешил себя надеждой, что она все-таки невинна, несмотря на всю ее веселость и внешнее пренебрежение к условностям, и любил повторять в кругу друзей, что у него есть два ребенка, чьим прихотям ему приходится потакать, – правительство Рима и его дочь».

Юлия, как и всякая женщина, пыталась продлить свою молодость. Она очень рано начала седеть. Однажды Август пришел к ней и увидел, что ее служанки выдергивают у нее седые волосы. Он ничего не сказал, но однажды завел такой разговор:

Август: Что ты предпочитаешь – быть лысой или седой?

Юлия: Конечно, седой.

Август: Тогда зачем твои служанки стараются сделать тебя лысой?

И вероятность такого разговора очень высока.

Макробий приводит шутки Юлии, одна – вполне пристойная, другая – очень грубая. Прочие шутки смешные и легкомысленные. Однажды, одевшись очень строго, она сухо обняла отца. Накануне вечером он пришел к ней и был шокирован ее легкомысленным костюмом, но ничего не сказал; сегодня же он похвалил ее одежду. Она ответила: «Вчера вечером я оделась для мужа, а сегодня утром – для отца».

Однажды во время боя гладиаторов Август был потрясен поведением людей, которые окружали Юлию на стадионе, и тем, кто ей прислуживал. Он написал ей об этом в письме. Она ответила: «Когда-нибудь я и мои друзья тоже состаримся».

Во II веке до н. э. разразилась буря. Доносчики, воспользовавшиеся правами, которые давали им законы, сообщили, что Юлия разошлась вовсю. Август узнал о пирушках на форуме. И ему рассказали (несомненно, правду) о многочисленных любовниках Юлии.

Скандал можно было замять, отослав Юлию из Рима подальше. Однако Август решил предать его огласке. Он вел себя как одержимый, нарушая на каждом шагу законы – даже свои собственные. Поскольку Тиберий был далеко, Август решил действовать от его имени и развел их с Юлией. Признав истинность того, что ему довелось узнать, он написал письмо сенату, в котором в подробностях перечислил все ее выходки. Юлии не позволили даже защитить себя и выслали на остров Пандатерия (Вентотене) у побережья Кампаньи.

Август запретил, в случае ее смерти, хоронить ее в мавзолее Августа в Риме; кроме того, он жаловался, что если бы Мецен или Агриппина были живы, то он узнал бы всю правду о поведении дочери гораздо раньше. Когда ему сообщили, что одна из освобожденных рабынь покончила жизнь самоубийством, быть может опасаясь допроса под пытками, он воскликнул: «Жаль, что это не моя дочь!»

Два сына Юлии, Гай и Луций, вне всякого сомнения, были столь же потрясены поведением матери, как и их дед. И ее многообещающая дочь Агриппина тоже. Только два близких человека пожалели Юлию. Тиберий, живший на Родосе, написал Августу письмо, в котором умолял его вернуть Юлии ее личные вещи, а Скрибония, уже совсем старая женщина, по своей собственной инициативе уехала из Рима и поселилась на Пандатерии вместе с дочерью. Скрибония всегда придерживалась требований морали; может быть, именно поэтому Август с ней и развелся. Это была очень строгая дама, а строгость являлась характерной чертой римских матрон.

Остров Пандатерия (в наши дни – Вентотене) – лежит в тридцати одной миле к западу от самого крайнего мыса, расположенного в северо-западной части Неаполитанского залива. Длина этого острова – менее двух миль, а ширина нигде не превышает полмили. Из его древней истории до нас дошел лишь один факт – на нем обитало огромное количество полевых мышей, которые съедали проростки виноградной лозы. Это означает, что в древности на нем выращивали виноград, в то время как сейчас там растет несколько колючих грушевых деревьев.

На Пандатерии есть небольшой заливчик, который древние римляне вырубили в туфовых скалах; на самой северной оконечности острова стояла императорская вилла, похожая на крепость, несомненно оборудованная всем, что нужно для жизни. Теперь от нее остались руины, которые используют в качестве свалки. В древности здесь были рабы и гарнизон, следивший, чтобы туда никто не проник.

Чем же занималась здесь Юлия? Очень скоро ей – как и ее собственной дочери Агриппине и другим прославленным римским женщинам, сосланным на этот остров позже, – надоело рассматривать вулканические породы и любоваться театральным величием его утесов, омываемых морем и согреваемых солнцем. Ее утомили бесконечные ветра, благодаря которым он и получил свое современное название. В ясный день на горизонте были видны берега Италии, напоминавшие ей о лучших временах; а в хорошие и плохие дни огромная гора Сан-Стефана (где сейчас живут осужденные), высившаяся всего в миле от дачи, свидетельствовала о том, что бывают тюрьмы и похуже.

Компанию Юлии составляла мать; но, прежде чем допустить к ней посетителей, их тщательно осматривала стража, по приказу самого Августа. Ни один мужчина не мог попасть на остров – если, конечно, не был политиком или уродом. И даже на этом острове, где выращивали виноград, мстительный отец Юлии категорически запретил давать ей вино.

Римляне не преминули сравнить доброту ее матери с суровостью отца; неудивительно, что все считали, что Юлия наказана слишком строго. Протесты народа сначала не давали никакого результата, поскольку Август заявил, что скорее вода подружится с огнем, чем он освободит свою дочь. Люди стали бросать в Тибр горящие факелы, но Август никак не реагировал. Тем не менее через некоторое время он смягчился, и Юлии было разрешено покинуть Пандатерию и поселиться в Реджио в Южной Италии. Он даже признался, что сожалеет о том, что в письме, посланном им в сенат, слишком грубо выразился о ней.

Нарушив закон в отношении своей дочери, Август пошел дальше – он заявил, что те люди, которые будут поддерживать запрещенные связи не только с ней, но и со всеми женщинами из дома Юлиев, будут считаться изменниками родины. Позже Тацит писал: «Как бы ни были достойны порицания супружеские измены, они все-таки довольно часты; объявив их изменой и святотатством, Август ушел очень далеко не только от традиционного римского великодушия, но и от формулировки самого закона».

Любовников Юлии переписали. Иулий Антоний, сын Марка Антония, самый известный из них, бывший консул и муж двоюродной сестры Юлии Марцеллы, покончил с собой. Других отправили в ссылку.

Вот как объясняют падение Юлии древние авторы.

Те историки, которые ею восхищались – или хотя бы симпатизировали, – пытались представить ее жертвой (впрочем, мало кто считал ее совершенно невинной жертвой) интриг недоброжелателей. Высказывалось предположение, что ее падение было организовано врагами Тиберия, поскольку после развода с ней – а он был вынужден развестись – он лишался единственной ниточки, которая связывала его с Августом, и терял всякую надежду стать императором (во 2 году до н. э. она была весьма призрачной). Существует и противоположное мнение – ссылку Юлии подстроили сам Тиберий, Ливия и клика консервативных сенаторов, и целью их удара был сам Август. Если бы он не предпринял никаких шагов для наказания дочери, то разразился бы грандиозный скандал; в обоих случаях он был бы дискредитирован.

Но все это весьма сомнительно. Если бы Юлия была виновна только в супружеской измене, никто и предположить не мог, что, узнав о безобразном поведении дочери, Август поступит именно так, как он поступил. Для него было бы лучше, если бы он сослал Юлию без особого шума. Никто и подумать не мог, что он проявит такую нетерпимость и придаст этому делу широкую огласку. Его поведение можно объяснить только одной из двух причин. Либо, достигнув шестидесяти лет, он потерял всякое чувство меры в вопросах морали, либо Юлия совершила какое-то более серьезное преступление, чем простая супружеская измена. И ее сослали потому, что она затеяла опасную политическую авантюру.

И это предположение, как пишет Плиний Старший, было верным. Ее друзья, участвовавшие в оргиях, происходили из влиятельных римских семей: Квинкт Криспин, Семпроний Гракх, Аппий Клавдий Пульхер, Корнелий Сципион, а во главе всей этой шайки стоял Иулий Антоний. Сделавшись, после своей женитьбы, племянником императора, он стал четвертым в очереди на престол, поскольку слабоумный Агриппа Постум был не в счет. Первыми шли два внука Августа, которых он усыновил, и всем было ясно, что императором после его смерти станет Гай Цезарь. После них шел опальный Тиберий, живущий на Родосе. За ним следовал Антоний. Оскорбленная презрением, с которым к ней относился Тиберий, и возмущенная тем, что отец с ранней юности выдавал ее за тех, кто был нужен ему, а не ей, Юлия, вероятно, слишком далеко зашла и решила поддержать Антония. Быть может, она согласилась, что Тиберия надо убрать. Отец был стар, и Антоний, похоже, сделал вид, что готов подождать, когда смерть придет за ним сама. Что касается сыновей Юлии, то она, не исключено, убедила себя в том, что они еще слишком молоды и не могут пока возглавить империю. До всего этого, вероятно, Август позже дошел своим умом и пожалел о своей горячности. Когда все дела Юлии раскрылись, он, по-видимому, решил, что она участвует в заговоре, направленном на физическое устранение его самого, ее мужа и обоих сыновей.

Признав такую реконструкцию событий, предложенную немецким ученым Гроагом, вполне правдоподобной, выдающийся французский историк Каркопино пошел дальше. Он высказал предположение, что организатором заговора был не Антоний, а сама Юлия и предложение убить отца и двух сыновей она сделала еще раньше Тиберию, и именно потому, что оно его ужаснуло, он и сбежал на Родос. Поэтому Юлия добавила имя Тиберия в список ее будущих жертв и доверилась Антонию. Предполагают даже, что рассказы о ее пьянстве – чистая выдумка, что на самом деле вместе с Антонием и другими участниками заговора она выпила на трибуне чашу с человеческой кровью, а вовсе не с вином. В конце концов, так, по рассказам историков, поступил Катилина и его друзья.

Но есть один момент, когда, как бы жестоко это ни звучало, надо укротить свое воображение.

Проведя пять лет на Родосе за изучением философии, Тиберий решил, что пора возвращаться к политической деятельности; перспектива появления в Риме стала для него еще более привлекательной, когда он узнал, что Юлия ему больше не жена. Он спросил императора, может ли вернуться. Сначала Август ответил категорическим отказом, но потом смягчился и во 2 году н. э. разрешил.

Но тут судьба, которая никогда не была благосклонна к дому Августа, нанесла болезненный удар. Во 2 году н. э. умер Луций Север, а два года спустя – и Гай. От них не осталось ни вдов, ни детей. Хотя Гаю было уже двадцать пять, а Луцию – двадцать, они еще не были женаты. И Август понял, хотя всю жизнь упорно сопротивлялся этой мысли, что его наследником может стать Тиберий. Августу было шестьдесят пять лет, Тиберию – сорок пять. Хочется верить, что Юлия написала отцу и заступилась за Тиберия, как он в свое время заступился за нее. Как бы то ни было, в 4 году н. э. Август усыновил Тиберия, и он перестал быть Тиберием Клавдием Нероном и превратился в Тиберия (Юлия) Цезаря. Он получил огромную власть – гораздо больше, чем та, от которой он столь великодушно отрекся девять лет назад. Одновременно Август усыновил и своего внука Агриппу Постума, которому было пятнадцать лет; и потребовал от Тиберия, чтобы тот усыновил своего племянника Германика, сына Друза.

Однако скандалы и разочарования, которые случались в семье Августа с завидной регулярностью, еще не закончились. Из двух дочерей Юлии Агриппина Старшая на всех этапах своей жизни была истинной дочерью своего отца; ее сестра Юлия унаследовала характер матери. Не получив никакой пользы от уроков, которые преподавал ей Август, она вовсе не собиралась после смерти мужа наслаждаться скромной жизнью вдовы с двумя маленькими детьми. Ее муж Л. Эмилий Паулл был казнен, вероятно, в 1 году н. э. за участие в каком-то заговоре. После его смерти она отправилась в ссылку, но была возвращена оттуда. Невзирая на предупреждения, «по святила себя пороку». В 8 году н. э. на нее снова был составлен донос. Юлию приговорили к вечной ссылке и отправили на небольшой остров Тример (Сан-Доменико) в Адриатическом море (к северу от мыса Гаргано), а ее незаконнорожденный ребенок был, по приказу Августа, отдан другим родителям. Д. Юний Силан, который ее совратил, был провозглашен персоной нон грата, Август официально отказался от его «дружбы», а это означало, что Силана больше не будут приглашать на утренний выход императора. Силан понял намек и добровольно удалился в ссылку (из которой, по требованию сената, Тиберий, ставший императором, его возвратит). Младший брат Юлии Агриппа Постум разделил участь сестры. Грубый, вспыльчивый и неотесанный, он обладал огромной физической силой. Его сослали сначала в Сорренто, а потом – на ост ров Планазия (Пианоза, к юго-западу от Эльбы). Сплетники качали головой и шептали: «Инцест»; впрочем, для них это было вполне естественно.

Дочь Августа, его внучка и последний из внуков жили теперь в ссылке, в разных местах, далеко от Рима и друг от друга. В это время он отзывался о них с черным юмором, называя своими язвами и фурункулами. Август даже переделал две строки из Илиады, и они стали звучать так:

Жалею теперь, что когда-то женился,

Жалею теперь, что родил я дитя.

Впрочем, самой знаменитой жертвой чисток 8 года н. э. стал не родственник Августа, а поэт П. Овидий Назон. Чем он прогневал императора, мы не знаем, ибо до нас не дошло никаких документов, а только униженная попытка оправдаться, которую находим в стихотворении Овидия, обращенном к императору: «Меня сгубили две вины: стихи и грубая ошибка».

Эта ошибка, по-видимому, заключалась в том, что он каким-то образом оказался замешанным в интригах Юлии Младшей и Силана. А книга под названием «Искусство любви» не имела ничего общего с описанием супружеской привязанности; это было легкомысленное стихотворное наставление о том, как освоить искусство обольщения и добиваться любви.

Август, несомненно, достиг кульминации в своей реформаторской деятельности – он решил подвергать все литературные произведения цензуре. А против его непоколебимой убежденности в том, о чем можно писать, а о чем – нет, избранный Овидием способ защиты был совершенно непригоден. Этот способ защиты покоился на двух основаниях. Первое заключалось в том, что Овидий не мог нести ответственности за то, что его книга показалась добропорядочным римским матронам безнравственной, поскольку в самом начале открыто предупредил их, что это произведение им читать не стоит. «Подальше от меня, узкие повязки на голову, символы скромности, и вы, длинные оборки, прикрывающие половину ступни». На самом деле он прекрасно понимал (и Август тоже), что это было открытое приглашение для респектабельных женщин прочитать эту книгу. Второй аргумент Овидия заключался в том, что в Риме издавна существовала эротическая поэзия, которую никто никогда не осуждал, и в том, что в мифологии и легендах почти не было историй, которые не показались бы цензору оскорблением для нравственности.

Разумеется, с помощью таких аргументов в свою защиту Овидий ничего не добился, поскольку стал удобным козлом отпущения в более серьезных делах. Литература была признана авгиевыми конюшнями, которые новоявленный Геракл собирался очистить. Август действительно был Гераклом, только с извращенным чувством юмора. Острова, на которых отбывали ссылку его дети и внуки и их любовники, находились на окраинах Италии, Овидия же отправили гоняться за любовью в далекие и холодные (зимой) места – в Томи (Констанцу), расположенную на западном побережье Черного моря.

На следующий год, 9 год н. э., чистка была завершена. Законы о нравственности, принятые в 19–18 годах до н. э., были сведены и, в некоторых случаях, дополнены в общий кодекс – закон Папия и Поппея, названный по имени двух тогдашних консулов. По иронии судьбы, оба они были холостяками, что превратило их в предмет ядовитых насмешек для римских остряков.

Общий принцип «кнута и пряника» остался прежним – люди, имевшие детей, получали награды, а холостяки и незамужние наказывались запретом на наследование имущества. Однако этот закон принимал во внимание тот факт, что некоторые люди не могут заводить детей из-за бесплодия, и бездетные семьи получили теперь право наследования. В этом смысле законодательство 9 года н. э. было шагом вперед. Бездетные вдовы и разведенные женщины от 20 до 50 лет получили больше времени для поисков нового супруга – два года и восемнадцать месяцев, соответственно. Холостякам, лишенным права наследования из-за отсутствия семьи, давался короткий период времени для подыскания супруги, и они могли теперь получать наследство, как и другие мужчины, состоявшие в браке с юности.

Редко какую женщину-аристократку историки осыпали такими ядовитыми упреками, как Ливию, и особенно усердствовал Тацит. Никто не хотел принимать во внимание, как много она сделала для Августа: все почему-то забывали, что она родила Друза, которого потомки превратили в своего идола, и была бабушкой Германика, которого они просто обожествляли. По традиции, которой следовал Тацит, добавивший в нее немало своих выдумок, преступление Ливии заключалось в том, что она была матерью Тиберия. Но она никогда не стремилась к тому, чтобы он стал императором. Впрочем, выдумки не принимают во внимание реальные факты, и ее описывали как вторую Лукрецию Борджиа, которая, ради того чтобы ее сын возглавил империю, убрала тех, кто стоял у него на пути: Луция Цезаря, Гая Цезаря, Германика и Агриппу Постума. Кое-кто даже договорился до того, что это она устроила смерть Августа, наступившую в 14 году н. э. Все эти обвинения столь же лживы, сколь и злобны. Гай и Луций Цезари, а также Германик, вне всякого сомнения, умерли своей смертью; а если Агриппу Постума и убили, то Ливия не имеет к этому никакого отношения. Тацит, к сожалению, повторяет сплетни; и его совсем не заботило, излагает ли он их как слухи или как факты.

Если же собрать все неопровержимые факты из жизни Ливии, то получается совершенно иная картина. Ее подтверждают акты Клавдия и труды авторов, не гонявшихся за сенсациями: Валерия Максима и Веллея Патеркула, а также Сенеки.

Преданность Ливии Августу, как и его преданность ей, не вызывает сомнения. В молодые годы она не только терпела, но даже поощряла его неверность – со случайной девушкой или с Теренцией, женой (по описанию Горация, очень сексуальной) своего министра Мецены, которая выполняла все его желания. Ливия ухаживала за ним во время его многочисленных, а в молодые годы – очень тяжелых болезней. Большую часть жизни Август зависел от нее, и частенько бывало так, что он нуждался в ее советах, и даже, в особо серьезных случаях, приходил к ней со своими записями по тем вопросам, которые хотел с ней обсудить. Естественно, Август никому не хотел рассказывать об этом, но люди, хорошо знавшие его характер, могли догадаться. Злобные критики, которые, более века спустя, удовлетворяли ядовитому вкусу Тацита, были готовы утверждать, что Август решил назвать Германика, а не Тиберия своим наследником в 4 году н. э., но Ливия убедила его не делать этого. Люди поумнее понимали, что в течение всей жизни Августа Ливия оказывала на него облагораживающее влияние; и, в отдельные времена, когда они оба уже умерли, этот вопрос становился темой свободных сочинений некоторых просветителей. В результате разгорелась долгая дискуссия, фактически почти монолог, в котором Порция выступила в защиту Ливии, утверждая, что «милосердие не может быть чрезмерным». Предотвратить преступление можно не угрозой казни, а завоевав уважение и признательность человека, который собирается его совершить. Это сочинение, к счастью, сохранилось и служит для нас примером настоящей, а не выдуманной истории. Сенека включил его в свой трактат «О милосердии», а словоохотливый Кассий Дио очень подробно его излагает.

Это на самом деле разговор госпожи Гордячки со своим мужем. Он происходит в постели; Август ворочается и никак не может уснуть – его голова занята мыслями об очередном заговорщике, которого надо казнить. Это Корнелий Цинна, внук Цинны, противника Суллы и Помпея Великого, позже, в 5 году н. э., ставшего консулом. Его арестовали, но, после вмешательства Ливии, помиловали. Если верить Сенеке (который, несомненно, ошибся в датах), это произошло в Галлии между 16 и 13 годами до н. э. Согласно еще более драматическому рассказу Дио, Цинна был арестован в Риме в 4 году н. э. На следующее утро он предстал перед императором, чтобы выслушать свой приговор. Август сказал: «Я не только дарую тебе жизнь, но, в знак моего доверия, обещаю сделать на следующий год консулом». Он мог бы добавить: «Благодари за это мою жену».

Красота Ливии, которую она сохранила до старости, с годами стала несколько суровой; и, хотя в личной жизни она позволяла несколько более, чем допускали приличия, в ее доме, где она верховодила, царила строгость вместе с традиционной римской благопристойностью. Ливия прилагала много усилий, чтобы выглядеть достойно на публике. Она обладала красотой Венеры и характером Юноны; в ее случае лесть Овидия была вполне оправданна. В своей семье и за ее пределами Ливия демонстрировала щедрость; несмотря на резкость, она была доброй и даже, удержав своего юного внука Клавдия от одного из его поспешных литературных проектов, полезной; возможно, она поняла, что мальчик не так глуп, как его считают. Женившись на Плаутии Ургуланилле, внучке одной из самых близких подруг своей бабушки, он обеспечил себе счастливую жизнь. Ливия была очень привязана к своей невестке Антонии, которая, после смерти Друза, переселилась в ее дом. Она жалела свою падчерицу Юлию и делала все, что могла, чтобы облегчить ей тяжелую жизнь в ссылке. Тацит считал своим долгом упомянуть об этом, впрочем не без ехидных замечаний. Когда ее сын стал императором, она не один раз спасала подруг, мужья которых попадали в беду.

Следует отметить, что культура мало ее интересовала и она не способна была испытывать сочувствие и не поддавалась эмоциональной слабости. Она признавала, что, когда ее сын Друз умер, ей оказал большую поддержку философ Аней, но ее собственный природный стоицизм, возможно, помог ей перенести это горе не меньше, чем советы философа. Она презирала Октавию за то, что та, после смерти Марцелла, выставляла напоказ свою скорбь; Ливия обуздала свое горе и появлялась перед людьми с улыбкой на лице. Она была сильной женщиной, и все ее подруги – тоже.

То, что люди, несмотря на все их уважение к Ливии, никогда ее не любили, вполне объяснимо. Она никогда не искала популярности; ее удовлетворяла жизнь в тени своего мужа.

Он умер в 14 году н. э., когда ей было семьдесят лет. Ей предстояло прожить еще пятнадцать лет и сыграть новую роль. Роль вдовствующей императрицы, императрицы-матери.

Естественно, она покинула императорский дворец, но у нее было в Риме два своих дома. Один из них, стоящий на Палатине, так называемый Дом Ливии, в наше время открыт для туристов, которые могут увидеть на стенах ее картины: Гермеса, Аргуса, и Ио, и Полифема, и Галатеи. На одном из водостоков написано, вероятно, ее имя IVLIAE AVG. Это довольно скромный дом; возможно, ей подарил его Август. У нее была еще вилла в Прима-Порта, в девяти милях к северу от Рима по дороге Фламиния, в сторону Вейи. Эта вилла называлась ad Gallinas ad primam portam («У курицы, у первых ворот»). Именно здесь, если верить преданию, орел уронил лавровую ветвь в 37 году до н. э. Ее нашли в клюве курицы (gallina) и воткнули в землю. Из этой ветви вырос большой куст, с которого срывали ветки для приготовления лавровых венков. Эти венки Август (а позже – и его потомки) надевал во время триумфов.

Благодаря таланту римских археологов настенная живопись в столовой Ливии была аккуратно снята и перенесена в национальный музей Рима. По всем четырем стенам комнаты тянется зеленая гладь лесов и кустарников; повсюду растут цветы и порхают птички. Но это маленькие птички, а не куры, на деревьях висят плоды – это не лавровые деревья. Плодов очень много, поэтому вокруг такое изобилие птиц. Они до сих пор живут в этих лесах.

Ливия вела активную деловую жизнь, поскольку была очень богата: у нее имелись владения в Малой Азии, Галлии и Палестине, а также во многих частях Италии. Она сама управляла ими, поскольку в 35 году до н. э. была освобождена от patria potestas (власти государства), в 9 году до н. э. получила льготы, полагавшиеся матери троих детей, а после смерти Августа была выведена из-под действия закона (lex voconia), ограничившего размер имущества, которое могла унаследовать женщина. Число ее личных слуг превышало тысячу; сюда входил Бурр, ставший при Клавдии и Нероне командиром Преторианской гвардии. О том, каким богатством располагала Ливия, говорит тот факт, что после смерти она оставила Гальбе (императору, правившему в то время) пятьдесят миллионов сестерциев.

В римском обществе она сохранила звание первой леди, поскольку император Тиберий был вдовцом.

А каково же было ее положение в государстве?

Во-первых, ее приняли в семью императора, и она стала не просто Юлией, а Юлией Августой. Принятие в семью и этот титул стали для нее последним подарком Августа, который она получила по завещанию. Когда Август был обожествлен, она стала первой жрицей его культа и получила право, в этом качестве, появляться на публике в сопровождении чиновника (ликтора).

Что касается остальных почестей, то был составлен особый протокол. На первом заседании сената, состоявшемся после похорон Августа и его обожествления, сенаторы выдвинули несколько предложений, желая позлить Тиберия и подольстить Ливии. Поскольку Август имел титул Отца страны, было предложено назвать его вдову Матерью страны; Тиберий, которого уже объявили сыном божественного Августа, должен был получить и титул сына Юлии. Однако Тиберий не принял этих предложений, и правильно сделал; он не хотел, чтобы в семье Юлиев в Риме возродились обычаи исчезнувших греческих царств.

Положение Августы, разумеется, требовало признания. Она устраивала свои собственные приемы, и имена тех, кто на них присутствовал, становились достоянием гласности. В школах жрецов отмечались дни ее рождения; ее имя включали в ежегодные торжественные обещания, которые давались императору. Через много месяцев после смерти Августа из Гитейона на Пелопоннесе пришла просьба разрешить создание культа божественного Августа и всех еще живых членов императорского дома. Тиберий дал согласие от имени всех членов семьи, кроме своей матери; она должна была принять собственное решение. В 23 году н. э. в провинции Азия было разрешено построить храм в честь очень странной троицы, подобной которой никогда не было: Тиберия, его матери и сената!

На публике отношения Августы и императора были очень корректными. Тиберий всегда с большим уважением отзывался о своей матери и на людях всегда уступал ее желаниям. У нас нет оснований думать, что в домашней атмосфере она старалась подчинить его своей воле и решать, какую политику проводить; она не требовала, чтобы он советовался с ней в государственных делах. У нас нет никаких доказательств тех обвинений, которые любил повторять Тацит: что она хотела войти в правительство или она заявляла, будто Тиберий ей многим обязан, поскольку это она сделала его императором.

Не следует забывать, что Августа к тому времени уже сильно состарилась и, быть может, так и не оправилась полностью от серьезной болезни, которая настигла ее в 22 году н. э. Она никогда не выставляла своих чувств напоказ, и вполне возможно, что ей так и не удалось проникнуть в душу замкнутого Тиберия. Тацит признает, что до ее болезни в 22 году н. э. у них были хорошие отношения; потом Тиберий сильно привязался к Сеяну – это верный признак того, что он сильно страдал от одиночества, и эта дружба, вероятно, отдалила его от матери. Мы ничего не знаем о том, как Ливия относилась к Сеяну или как он относился к ней. Молчание источников очень интересно и говорит само за себя. Несомненно, Августа понимала, что с годами Тиберий становится все менее популярным в Риме, и, несомненно, любовь римлян к ней тоже угасла. Мы не знаем, пыталась ли она поговорить с ним об этом, или его поездка на Капри, в которую он отправился по собственному желанию, разрушила их связь (как думал Сеян); глупо было бы высказывать на этот счет какие-то догадки. Предположение Тацита о том, что Тиберий уехал на Капри, чтобы спастись от ее навязчивого руководства, глупо и бессмысленно.

Ее, должно быть, сильно согревала любовь невестки Антонии, которая, подобно ей самой, была очень занятой женщиной, посвящая все свое время управлению своими имениями и помощи бесчисленным просителям и друзьям.

Несчастья преследовали несколько поколений ее семьи. Юлия Старшая умерла в ссылке в 15 году н. э. в возрасте пятидесяти трех лет, и ее дочь тоже умерла в ссылке, в 28 году н. э. Из трех ее внуков Германик трагически погиб на Востоке в 19 году н. э., а через четыре года скончался и Друз, сын Тиберия. Поведение их вдов стало для нее источником постоянных неприятностей. Если верить слухам (а на этот раз они очень близки к истине), жена Друза Ливилла (сестра Германика и внучка Августы) оказалась замешана в убийстве своего мужа и была любовницей этого выскочки Сеяна. Этот слух распустила Агриппина – она сообщила всем, как само собой разумеющееся, что ее муж Германик был убит в Сирии. Его якобы отравила подруга Августы Планцина, жена губернатора Сирии, и это было сделано по прямому приказу Августы и Тиберия. Она, подобно Планцине, была женщиной не промах; обе в свое время принимали участие в командовании войсками, которые номинально подчинялись их мужьям. А теперь Агриппина, вцепившись в шестерых своих выживших детей, изображала безвинно обиженную и боролась против враждебного мира за их безопасность. У нее стали развиваться мании: оказавшись на обеде у императора, она упорно отказывалась притрагиваться к блюдам, которыми ее угощали, заявляя, что они отравлены. «Неужели ты думаешь, что тебя оскорбляют, не позволяя вести себя подобно царице?» – как-то спросил ее Тиберий, выведенный ею из себя. Она считала Сеяна сильным врагом (причем совершенно справедливо) и после шести лет воинствующего вдовства стала подумывать, не выйти ли ей снова замуж. Это был единственный признак слабости с ее стороны. Но когда она сказала императору, что хочет снова найти себе мужа, он отверг ее идею. Самый младший из ее правнуков, Гай Калигула, на короткое время поселился в доме своей прабабушки. Легко себе представить, как он ненавидел царившую там дисциплину! Он был очень остроумен и прозвал ее «Улиссом в римской юбке».

Но он недолго мучился – в 29 году н. э. Августа умерла. Ей было восемьдесят пять лет. Через двенадцать лет ее объявили богиней – это был один из первых законов Клавдия после его восшествия на престол. Впрочем, она была не первой римской женщиной, удостоившейся этой почести, – первой стала ее правнучка Друзилла, сестра Гая Калигулы, который причислил ее к лику богов после ее смерти в 37 году н. э.

«Она прекрасно дополняла своего мужа и своего сына: хитрая, как первый, и двуличная – как второй». Такой приговор вынес ей Тацит. Но правда заключалась в том, что она принадлежала по праву рождения к двум выдающимся римским семьям – Клавдиев и Ливиев, и в них не было более выдающейся женщины, чем Ливия.

Вскоре после смерти Августы Агриппина и ее старший сын, по письму Тиберия в сенат, были отправлены в ссылку на острова: Нерон – на Понцию (Понза), а Агриппина – на Пандатерию, которая когда-то стала тюрьмой для Юлии. Их не освободили даже в 31 году н. э., когда Антония сообщила Тиберию, жившему на Капри, свои подозрения о том, что Сеян хочет захватить власть, и он был убит. Как только правда о Сеяне раскрылась и все узнали, какую роль в его гибели сыграла Ливилла, ее вынудили покончить с собой. Агриппина, с которой стража на Пандатерии обращалась крайне жестоко, заморила себя голодом или была доведена до голодной смерти. Она умерла 18 октября 33 года н. э., через два года после насильственной смерти Сеяна. Спустя четыре года, став императором, ее сын Гай Калигула съездил на остров и привез в Рим прах своей матери.

В Риме все те восемь лет, на которые Тиберий пережил свою мать, люди вспоминали о ней с благодарностью, которой она не дождалась при жизни. Они были уверены, что она сдерживала проявление его дурных черт и что все ужасы его правления в последние годы власти проистекали из-за того, что влияние матери прекратилось. Об этом говорит и Тацит, хотя это противоречит всему тому, о чем он писал раньше.

Антония закончила свою жизнь, как и жила, спокойно. После смерти Ливии она забрала внука Гая Калигулу к себе, и он жил там вполне счастливо, пока Тиберий не вытребовал его на Капри. Став императором, Гай решил окружить ее такими же почестями, какими пользовалась Ливия, и даровать ей титул Августа, но она скромно отказалась; тем не менее Антония стала жрицей богини Августы. Если бы она прожила дольше, то вполне могла бы сдержать Гая в его эксцессах, ибо все знали, что он ее глубоко уважает. Но она умерла 1 мая 37 года н. э., через шесть недель после его воцарения.