ЧУКОТСКИЙ ЯСАК И "ЧУКОТСКИЕ ПОДАРКИ"

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Чтобы вызвать у чукоч желание с большой охотой платить ясак, Баннер выхлопотал от правительства ежегодную сумму на так называемые "чукотские подарки". Эта сумма отпускалась из фонда кабинета его величества в соответствии с тем обстоятельством, что ясак от инородцев также поступал в этот кабинет. Размеры ассигновки были довольно изменчивы. Так, в 1791 году она составляла 500 руб., а в следующем году — только 85 руб. Столетием позднее, в 1861 году и далее, она составляла 150 руб.

Майдель упоминает о 143 руб., как сумме, потребной для 1869 года. На эти деньги покупался табак, котлы, ножи, которые брались на ярмарку и давались как бы в уплату чукчам за их ясаки. Ясак, как и в прежние времена, был с человека по лисице, преимущественно красной; впрочем, принимались и белые песцы, хотя песец был значительно дешевле, чем красная лисица. Кажется, что вначале чукчи, вследствие сильного желания торговли, были готовы даже платить настоящий ясак. Так, приведенный выше рассказ об открытии Анюйской ярмарки содержит между прочим следующее. Стал говорить начальник от царицы: "Сердце мое гневно, куда вы дели столько царских людей?" — "Отложи гнев, — сказали чукчи, — перестань искать по убитых людях, лучше сделай над нами начальника, сосчитай наш народ. Пусть наш начальник вместе с народом платит царице ясак в расплату за тех убитых".

Я слышал этот рассказ в семье Ejgeli, чье имя было упоминаемо выше. Он, вероятно, отражает более поздние меры, введенные Майделем. Впрочем, по существу рассказ относится к более раннему времени.

Русские, конечно, могли бы действительно установить торговый налог, род ярмарочного сбора. Но вместо этого они стремились ввести настоящий ясак, вроде того, который привел ко всем предыдущим войнам. Этот ясак вносился весьма нерегулярно. Например, в 1835 году было 27 плательщиков, в 1837 году — 20, а в 1838 году — всего только 8. Царские подарки скоро придали ясаку характер настоящего обмена и даже с приемами торговли. Чукчи желали получить возможно больше, а русские чиновники старались дать поменьше; обе стороны таким образом усердно торговались. Впрочем, в большинстве случаев подарки соответствовали обычной цене мехов, принесенных в ясак. Так, 1806 году чукотский ясак составляли 10 красных лисиц. И в виде подарка было дано 27 фунтов табаку, ценою в 40 рублей с полтиною. Якутские власти, однако, были недовольный такой сделкой, так как цена лисиц равнялась цене табаку вместе с провозом, и, стало быть, не было никакой прибыли. В 1832 году за каждую красную лисицу давалось 3 фунта табаку и железное копье, что было еще менее выгодно. В 1837 году за каждую красную лисицу давалось 2½ фунта табаку, большой нож, бусы, иглы, леденцы, сухари и т. д.[113]

Так называемый "поклонный ясак" также появлялся от времени до времени. Так, в 1812 году семь человек поклонились царю семью черными лисицами. В 1814 году чукчи представили царю 70 пудов моржового зуба и 17 пудов пушнины. Этот подарок совершенно выходит из ряда. Я полагаю, что это был просто результат торговли, которую чиновники вели на казенные товары для пользы казны.

Одну часть ясака платили оленные чукчи, другую — приморские торговцы-поворотчики, игравшие такую важную роль в чукотской торговле.

Подарки таким образом распределялись между указанными двумя группами. Приморская группа была важнее, потому что лучшие меха американского происхождения добывались через торговцев этой группы.

Правила Трескина

Торговля на Анюйской ярмарке велась более или менее непрерывно до 1811 года. В этом году иркутский губернатор генерал Трескин ввел ряд правил, которые должны были урегулировать с крайней строгостью чукотскую торговлю. Правила эти вошли в силу в 1812 году и сохранялись до 1869 года, когда они были отменены Майделем. Трескин даже для своего времени был известен жестокостью и лихоимством, и карьера его закончилась тем, что он попал под суд, что в то время случалось не часто[114]. Он отличался вообще постоянным стремлением строго урегулировать весь ход жизни, что так характерно для всей бюрократии петербургского периода русской истории. Наиболее существенной чертой вышеуказанных правил и установлений была табель постоянных цен на все наиболее дорогие предметы ярмарочной торговли, как-то: бобры, всякие лисицы, куницы, моржовая кость, а с русской стороны — табак и котлы, железные и медные. Основной единицей обмена с чукотской стороны являлась красная лисица, а с русской — табак. Предметы меньшей ценности, как-то: оленье мясо, тюленьи ремни, покупались по вольной цене в обмен на железный товар, сахар и т. п. В некоторые годы в табель включались пыжики, но большей частью они продавались свободно. Иногда казаки и рядовые граждане получали право вести мелкую торговлю с чукчами на сумму до одного пуда табаку, но только такими самими необходимыми предметами, как мясо и одежда. В другие годы и этого не позволялось. Табель цен устанавливался ежегодно выборными от торговцев вместе с исправником и главными чукотскими торговцами, но обычно она оставалась из года в год без перемены и имела следующий вид:

1 пуд табаку или

1 п. железных котлов или………….. 10 красных лисиц

1 п. медных котлов

1 черная лисица…………………….. 20 " "

1 сиводушка…………………………. 2 " "

1 бобер или выдра…………………..10 " "

1 рысь…………………………………3 " "

1 кунья парка (верхняя одежда)……..5 " "

1 медвежья шкура…………………….1 " "

3 куницы……………………………….1 " "

4 песца…………………………………1 " "

4 средних моржовых клыка…………..1 " "

4 пыжика……………………………….1 " "

1 парка………………………………….1 " "

Лисицы и прочие шкуры должны быть дошлые и целые, с хвостами и всеми четырьмя лапами.

Пред открытием ярмарки весь табак, под наблюдением выборных, делился на кипы по одному или по два пуда, укладывался в кожаные сумы и запечатывался. Он должен был быть совершенно сухим и хорошего качества. Вспрыскивание водой, увеличивавшее вес, строго воспрещалось. Торговля предметами установленных цен дозволялась только один день. После того начиналась мелочная торговля, как сказано, по вольным ценам. Таким образом главная русская ценность — табак — была унифицирована как деньги для всех торговцев.

Котлы железные и медные были также одинакового качества. Чукотские же меха, наоборот, значительно разнились по цене и по качеству. Такое неодинаковое положение двух торгующих сторон вело к странным сценам, описанным между прочим Врангелем. Торговля открывалась на льду реки близ крепости. Когда подавался сигнал к началу торговли, чукчи спокойно оставались у своих саней. Между тем русские бросались вперед, таща свой табак, стараясь всеми силами обогнать друг друга и захватить лучшие меха. Купечество в общем было склонно поддерживать указанные правила, так как через их посредство оно надеялось удержать ценность русских товаров на известном, довольно высоком, уровне.

В первом издании правил 1811 года между прочим значилось: "Никто не имеет права торговать пониженной ценой, напротив того, каждый обязан тщиться, дабы поднять цену елико возможно, так чтобы больше выгоды было на нашей стороне". Все это довольно ясно. Но с течением времени некоторые изменений в табеле цен стали неизбежными. Это было осуществлено в виде так называемых "прибавок" к установленным ценам. Так, в 40-х годах XIX века 10 красных лисиц ценились в 1 пуд табаку и котел на прибавку. 20 лисиц ценились в 2 пуда табаку, котел и росомаху. Отдельные торговцы тем не менее старались все время обойти правила, сбивая цены и покупая малоценные предметы за табак, а также торгуя с чукчами в долг, что было строго запрещено. Некоторые купцы устраивали тайное соглашение со своими чукотскими друзьями и вкладывали в запечатанные табачные сумы особое "добавление". Так, один торговец в течение многих лет подкладывал в каждую большую суму с табаком полбутылки спирту. Торговля его процветала. Все это вызывало постоянные ссоры, взаимные жалобы, доносы и кляузы. Нарушители наказывались с чрезвычайной суровостью, особенно бедные. Так, в 1838 году купец Бережнов был лишен права торговли на 10 лет за то, что он выменял у одного чукчи за 10 фунтов табаку оленьи шкуры, не включенные в табель. Шкуры ему были нужны на одежду для его сестры. А в меновом торге на лисиц у него не хватило трех четвертей лисьей шкурки. В 1842 году Мястуков, бедняк, подвергся такому же наказанию на 13 лет за то, что в меновом лисьем торге у него не хватило одной лапы. С другой стороны, купечество, как корпорация, было склонно монополизировать всю торговлю с чукчами именно на ежегодной Анюйской ярмарке, с исключением всех других мест и способов торговли. Так, в 1849 году колымские купцы жаловались на якутского купца Трифонова, желавшего вновь открыть забытый путь на Анадырь и Гижигу. Трифонов был очень предприимчив. Он делал несколько попыток разыскать этот путь. Однажды он, руководясь официальной картой, заблудился и вернулся на Омолон. Дорогой он посещал стойбища чукоч и ламутов, и колымские купцы жаловались властям, что Трифонов нарушает правила Анюйского торга.

В 1859 году такая же жалоба была подана на купца Николая Бережнова его собственными двоюродными братьями: Павлом, Лукой и Гавриилом Бережновыми, и имела немедленное действие. Из колымских архивов можно было бы привести целую серию подобных примеров.

Ранее этого, в 1834 году, нижнеколымские казаки подали жалобу даже на юкагиров с поселка Еломбал на Большом Анюе оттого, что юкагиры, чтобы добыть себе пищу, ковали железо и готовый продукт продавали чукчам. И это было немедленно запрещено.

В 1826 году купечество жаловалось на эти ограничения торговли. Оно обвиняло чиновников в том, что они вносят ограничение в торговлю из своих личных интересов, а сами ведут в то же время значительный торг. В виду таких жалоб Сибирский комитет в 1831 году пытался установить свободную торговлю. Доклад комитета указывает на то, что вследствие ограничений цены на привозные товары являются очень высокими. Так, табак, расцениваемый в Якутске по 18 руб. за пуд, в Верхоянске ценится по 5 руб. за фунт, т. е. более, чем в 10 раз выше якутской цены. Топор расценивался в 10 руб. Замечательно, что разрешение, данное Сибирским комитетом на свободную торговлю, совершенно не имело применения. Напротив того, в 1837 году было повторено запрещение ездить торговцам в поселки и стойбища туземцев.

То же запрещение повторялось еще несколько раз: в 1839, 1840, 1847 годах. Ограничения, очевидно, имели большую силу, чем разрешение свободной торговли.

Реформа Майделя

Такое положение вещей продолжалось до 1859 года, когда Майдель отменил трескинские правила и установил свободную торговлю. В то же самое время Майдель пытался уничтожить так называемые чукотские подарки в обмен за ясак и старался ввести настоящий ясак. Он осуществил это в связи с довольно странной реформой управления в отношении ближайших групп оленных чукоч, между тем как приморские чукчи оставались вне сферы его внимания. Уже в 1869 году он не дал обычных подарков на Анюйской ярмарке даже приморским торговцам в обмен за ясак. Реформа Майделя, как было указано выше, стремилась установить казенные чукотские роды на предмет взимания ясака. Эти роды должны были иметь особых князьцов и верховного вождя всех чукоч, вроде наследственного князя, управляющего целым племенем. Это высокое звание досталось, разумеется, самой богатой оленной семье чукотской страны. Главой этой семьи в Майделевское время был Omrakwurgьn — человек большой личной силы, физической и моральной. Отец его был Jatgьrgьn, а дед — Gelaьrgьn (Евражка). В выписке из дел 1812 года этот "Евражка" называется "Чаунский чукотский тоен" (князец). Qьmьqej по цитированному выше документу 1789 года также назывался "Чаунский чукотский тоен". Западная граница чукоч в это время лежала близ реки Чауна.

Русские власти с самых первых лет старались найти среди чукоч начальников (князьцов), чтобы через их посредство установить влияние на все племя. Но так как чукчи вообще не имели вождей, то русские власти просто обращались к богатым и влиятельным людям и привлекали их подарками, давая им цветные кафтаны, яркие медали и кортики с серебряной отделкой; впрочем, все это на деле не вело ни к чему. Omrakwurgьn унаследовал от своего отца две медали и один кафтан. Самому ему дали тоже несколько знаков отличия, так что сын его Éjgeli, когда одевался в полную парадную форму, вешал на шею пять тяжелых блях из золота и серебра. Omrakwurgьn был по-своему скромен и не хвастался титулом. Но Éjgeli, будучи гораздо простоватее отца, часто имел вполне шутовский вид. Приведу выписку из доклада колымского исправника за 1884 год: "Этот забавный человек пришел ко мне в полном параде и заявил: "Я — чукотский тоён, я — все равно царь".

Я был при встрече Éjgeli с помощником исправника, недавно прибывшим из Якутска и неопытным в местных делах. Éjgeli был совершенно пьян, и его малиновый кафтан был весь испачкан нечистотами. Но когда Éjgeli с трудом произнес свое обычное "Я чукотский царь", то чиновник поспешно вскочил и отдал честь. А затем, когда Éjgeli уходил, он прошел вперед и собственноручно открыл дверь чукотскому величеству. Следуя этому примеру, другие русские часто называли Éjgeli "черным чукотским царем" или "тундренным царем". Я видел другой случай, когда состоятельный русский торговец упал на колени пред этой особой, принося жалобу на некоторых анюйских чукоч, которые просили слишком высокую цену за убитых оленей. Éjgeli ничего не сказал: он не имел никакого влияния на этих чукоч. Другие князьцы, приставленные к новым родам, имели не больше влияния, чем эта основная особа. Через некоторое время все "роды" перемешались. Так называемые родовичи меняли свои места жительства и совершенно забывали эту казенную связь. Я помню, что в 1895 году некий Tolьŋo был сделан помощником тоена Анюйского рода. Он сказал мне вполне рассудительно: "Я теперь тоен и имею этот кортик и пачку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда же девался мой род? Я не могу отыскать никого".

Распространение оленных чукоч и новый ясак

Как повод для введения нового ясака среди оленных чукоч Майдель указывает в своей книге то обстоятельство, что после прекращения войны они медленно, но непрерывно двигались на запад и юг. Во время войны их граница лежала к западу от реки Чауна на верховьях обоих Анюев.

В 30-х годах XIX века их стойбища простирались уже до реки Большой Баранихи, хотя вся эта область с древних времен считалась принадлежащей анюйским юкагирам. В 50-х годах XIX века чукчи продвинулись сперва на Лабуген, а потом на Погинден. Обе эти реки являются притоками Сухого Анюя. Продвижение чукоч связано с исчезновением юкагиров. Последние или вымерли или отступили к Колыме, так как стада диких оленей прекратили свой ежегодный путь через реки Анюй и Колыму. Это, вероятно, зависело от возрастания чукотских стад. Таким образом умиротворение страны оказалось неблагоприятным для более первобытного хозяйства юкагирских охотников и было весьма благоприятно для кочевого хозяйства чукоч, которое было, конечно, выше, чем хозяйство юкагиров, хотя в других отношениях чукчи являлись более примитивным народом. В конце 50-х годов XIX века передовые чукотские стойбища на западе перешли Колыму, а на юге приблизились к реке Омолону. Вся эта территория раньше была занята юкагирами, уже наполовину вымершими. Но чукчи, однако, сознавали, что занятая ими страна принадлежит, в сущности, другим, и считали себя обязанными хотя что-нибудь платить за свои новые пастбища. Майдель утверждает, что он первый дал разрешение чукчам переправиться через Колыму, но это не точно. Часть чукоч переправилась через Колыму еще в 1859 году с разрешения одного из предшественников Майделя. Другая партия чукоч переправилась через Колыму в 1866 году. Что касается ясака, то Майдель имел достаточно здравого смысла, чтобы уничтожить прежнюю норму по красной лисице с души, тем более, что оленным чукчам было трудно добывать лисиц на своей безлесной тундре. Он установил новую норму, дешевую и легко добываемую, — именно по одной оленьей шкуре, обработанной в виде замши. Большое количество такой замши выделывается всеми племенами края: на северном русском наречии она называется "ровдуга". Часть этой ровдуги идет на одежду, другая вывозится в Якутск и раскупается якутами.

Каждая чукотская семья имеет обычно запас оленьих шкур, и женщины могут постоянно выделать две или три шкуры на белую ровдугу — замшу, и сдать ее в казну. Однако этот ровдужный ясак оказался никуда негодным. Чукотская ровдуга была такого плохого качества, что ее сплошь и рядом отказывались принимать в казну, и возмещать недостачу приходилось Omrakwurgьn'у и прочим чукотским "князьцам". Здесь Майдель снова обнаружил здравый смысл, заменив натуральный ясак денежной платой по рублю за одну штуку ровдуги. Такой платеж является очень низким и особенно в сравнении с тем, что платили другие сибирские народы. Вся сумма ясака, взимаемого с чукоч, равнялась 247 рублям. С этого времени оленные чукчи аккуратно платили эту сумму, хотя все-таки большая часть ее вносилась богатыми князьцами. Вместе с тем оленные чукчи перестали получать подарки в награду за ясак. Майдель также запретил давать ясачные подарки чукотским приморским торговцам. Эта отмена, конечно, укрепилась бы, если бы не упадок Анюйской ярмарки, которую начальство желало непременно поднять. Для этого вскоре после Майделя были опять введены ясачные подарки приморским купцам. Главной причиной упадка торговли и ярмарки было сокращение американской пушнины, поступавшей на колымский рынок. В прежнее время все бобры и куницы и добрая половина лисиц, продаваемых на Колыме, приходили из Америки. С другой стороны, часть табаку и железа попадали на американское побережье и даже далее внутрь страны через посредство чукоч. В недавние годы вся эта пушнина нашла себе дорогу из Аляски в Соединенные Штаты. Немного бобров и куниц, за которые в Азии платили хорошую цену, все еще уходило по прежнему пути, но это уже были меха низшего качества. Даже значительная часть мехов от приморских чукоч и азиатских эскимосов также направилась в Америку через посредство китоловов. "Поворотчики", набрав американских товаров, везли их внутрь страны на оленные стойбища менять на пыжиков и готовую одежду. Таким образом и эта торговля стала отходить от колымских ярмарок.

Общее число приморских поворотчиков, приходивших на Анюйскую ярмарку, которое в прежние времена доходило до полусотни, ныне упало до десятка и даже еще ниже. Тогда власти надумали привлечь чукоч восстановлением ясачных подарков. Это произошло вскоре после Майделя. В 1889 году якутский губернатор Светлицкий сделал распоряжение, чтобы эти подарки даже были увеличены, как последний отчаянный способ воротить приморских посетителей. Каждый, кто приводил с собой товарища, получал право на особое вознаграждение. В конце концов, по этому приказу, каждая доля подарков выросла более чем вдвое. В 1889 году 12 приморских чукоч уплатили ясак на ярмарке и получили за одну, напр., красную лисицу один большой котел, один нож, один наконечник копья, несколько фунтов табаку, бусы, леденец (в кусках), сухари. Ценность подарков была много выше ценности ясака.

В официальных бумагах того времени означенные подарки называются "ответными подарками для чукоч неподвластных России". Такое положение вещей продолжалось до самого последнего времени. Пять-шесть приморских плательщиков являлись ежегодно на ярмарку, привозя с дюжину ясачных лисиц за себя и за отсутствующих друзей, числящихся в списке. Приходили и другие приморские гости и просили занести их тоже в этот ясачный список, затем, чтобы получать такие богатые подарки, но начальство обычно отказывало им, потому что умножать такие ясаки было совершенно не выгодно. Плательщики приезжали на Анюйскую ярмарку без всякой продажной пушнины, только привозили ясак и несколько шкурок на водку. Вся эта сделка превратилась в комедию, лишенную всякого смысла.

В первое трудное время после того, как была уничтожена Анадырская крепость, русские власти в сношениях с чукчами проявляли крайнюю осторожность и благоразумие. Этот подход сохранился и в позднейшее время. Я говорил раньше о столкновении, которое случилось на Анюйской ярмарке в 1895 году. Другой случай произошел на десять лет раньше, в 1884 году. Русский поречанин из Нижнего Колымска, по имени Семен Дружинин, отправился для торга на мыс Шеланский и имел там столкновение с приморскими чукчами из-за тюленьей туши, купленной им на собачий корм. Он заплатил за нее "неправильную цену", и туша была отобрана хозяевами. Дружинин рассердился и заявил, что якутский губернатор явится на Колыму для наказания чукоч и что с этой целью будет привезен порох и свинец на десяти конских вьюках. Чукчи посмеялись над его угрозами, и он прибавил, указывая на небо, где разыгрались "сполоха" (северное сияние) с особенной яркостью: "Видите это пламя, раньше такого не бывало. Бог вас предостерегает. То ваша кровь".

После того возникло целое дело по доносу другого колымчанина, который завидовал Дружинину и расписал эту историю в Нижне-Колымске в весьма преувеличенных чертах. Русские власти пришли в большое смятение. Дружинин был арестован и посажен в тюрьму. Особый курьер был отправлен к якутскому губернатору; другой был направлен к чукотским "князьцам" с формальным торжественным заявлением, что русское правительство не принимало никакого участия в угрозах Дружинина. Исправник даже предлагал чукчам, что, если нужно, он может приехать сам и уверить их в мирных намерениях правительства. Местные русские получили указание, что они не должны давать чукчам ни малейшей причины к недовольству под страхом строгого наказания по законам военного времени. Я не знаю, чем кончилась эта история и действительно ли Дружинина судили военным судом.