Сердце великана

Нижеследующая норвежская сказка типа АТ 302 («Великан без сердца» или «Смерть Кощея») не претендует на звание «страшилки», но она может помочь нам в исследовании образа тролля (великана).

В сказке «Великан, далеко припрятавший свое сердце» задача Аскеладдена – спасти шестерых принцев и принцесс, обращенных великаном в камень (случайная деталь). По пути в его замок герой оказывает помощь ворону, лососю, волку, причем голодному хищнику он скармливает свою лошадь. Волк рассказывает ему о принцессе, живущей в замке, – она должна вызнать, где великан прячет свое сердце. Дважды великан морочит голову девушке, но ему недостает ума (или мешает чувство) догадаться о ее коварстве. «Далеко-далеко посреди моря есть остров, – признается великан на третий раз, – на острове стоит церковь, а в церкви есть колодец, в том колодце плавает утка, внутри утки лежит яйцо, и вот в том-то яйце и спрятано мое сердце». Волк отвозит Аскеладдена к морю и доплывает с ним на спине до острова. Ворон снимает ключ с церковной башни. Лосось достает яйцо из колодца, куда его обронила утка. Окончание сказки по-человечески жестоко: Аскеладден шантажирует великана, сжимая и разжимая сердце-яйцо, пока тот не соглашается расколдовать принцев и принцесс. После снятия чар герой давит яйцо, и великан умирает. Есть альтернативный исход – герой помещает сердце великана ему в грудь и велит больше не вынимать его. Магия, по обыкновению, сменяется психологией (бессердечность злодея).

Великан, далеко припрятавший свое сердце. Иллюстрация О. Синдинга (1883). Великан превращает людей в камни

Мотив хранения сердца (души, жизни) отдельно от тела достаточно хорошо изучен. Он не ограничен рамками одного сказочного типа, а встречается также в АТ 402 («Царевна-лягушка»), в АТ 552 («Животные-зятья»), в АТ 425A («Амур и Психея»), где жена ищет пропавшего мужа, и в АТ 400, где муж ищет похищенную или исчезнувшую жену (норвежская сказка «Замок Сория Мория»). Мы возьмем наобум несколько сказок разных типов, обратив внимание на личность злодея и на место хранения его жизненной силы.

Исландская сказка «Сигни и принц Хлини» до определенного момента копирует первую часть «Сказки о королевиче Хлинике и о Тоуре крестьянской дочке» за исключением того, что вместо великанши и ее сестры за украденным принцем ухаживают две старые колдуньи (вероятно, те же великанши). Посовещавшись с Сигни, принц не только выклянчивает у похотливых злодеек волшебный предмет (летающую кровать), но и узнает их тайну. Под старым дубом в лесу колдуньи стерегут «яйцо жизни». Кровать планирует с небес прямо на крону дуба, принц выстреливает в яйцо из лука и разбивает его на мелкие кусочки. В другой исландской сказке яйцо с душой великанши заключено в утробе черного быка из преисподней.

Ведьма из немецкой сказки говорит: «Моя жизнь не во мне, а далеко-далеко, в горе, где сокрыто озеро; в озере утка, в утке яйцо, в яйце свет горит – это и есть моя жизнь». В другой сказке из Германии людоед держит свою душу в ларце, стоящем на скале посреди Красного моря. Солдат добывает душу и играет ею в волейбол на глазах у ошеломленного людоеда, пока тот не валится замертво.

Старый колдун из леса прячет свое сердце в птице, а птицу в церкви, запертой железными дверями и обнесенной глубоким рвом. Живущая с ним девушка выведывает у «папочки» секрет и сообщает пришлому юноше. Юноша, схватив птицу и спрятавшись под кроватью, медленно убивает старика, а девушка утирает слезы: «Ах, папочка при смерти! Все-таки у него есть сердце!» Некоторые сказки звучат чересчур по-современному.

В шотландских сказках действует либо русалка, похищающая жену героя, либо великан, с чьей женой сговаривается герой. Жизнь (душа) скрывается в белом олене, вороне и выдре или баране, утке и яйце.

В ирландской сказке «Три дочери короля О’Хары» мужа принцессы околдовывает с матримониальной целью весьма любопытный персонаж – королева Страны Юности (Тир на Ног). Птица-помощница инструктирует принцессу: «Никто в Стране Юности не может убить королеву, кроме собственного мужа. В дупле падуба, что растет перед замком, живет баран, в баране утка, в утке находится яйцо, а в яйце ее сердце и жизнь. Никто в Стране Юности не может срубить этот падуб, кроме ее мужа». Узнав тайну королевы, муж взваливает на плечо топор, верного помощника борца с колдовством, и идет прямиком к падубу. Его законная супруга ждет там с заранее припасенными лисой и ястребом. Топор делает свое дело, а хищники – свое.

Остров Тир на Ног известен в кельтской мифологии как страна вечной молодости, в которой обитают прекрасные девы из племени сидов (древнеирландских эльфов). Воины, сошедшиеся с ними, чувствуют себя комфортно и не бродят с топором по острову в поисках подходящего дерева. Несчастья случаются с людьми позднее, когда они возвращаются в мир смертных, как, например, Оссиан, мигом превратившийся из молодого воина в старика. Сказка же сигнализирует об опасности, исходящей от королевы острова.

В другой ирландской сказке единственный способ убить великана – потереть о родимое пятно на его груди яйцо, которое находится в утке, сидящей в запечатанном ларце, спрятанном на дне морском.

В бретонской сказке великан – коллега Синей Бороды, национального героя Бретани, говорит своей седьмой жене: «Никто не в силах мне повредить, если он не раздавит на моей груди яйцо, что у голубя, который в животе зайца, сам же этот заяц в животе волка, а тот в животе моего брата, который живет за много тысяч лиг отсюда». В другой версии жизнь великана заключена в самшитовом дереве, растущем в саду замка, а следовательно, топор вновь пускается в ход.

В португальской сказке одна из трех сестер героя, унесенных животными-зятьями, попадает к чудовищу, выведывает, где оно хранит жизнь (шкатулка, голубь, яйцо), а два других зятя помогают герою добыть желаемое. В назидание всем чудовищам казнь вершится следующим образом: герой разбивает яйцо над головой мужа, покоящейся на коленях супруги-притворщицы.

Принцу из венгерской сказки мало уничтожить ведьму. Ему надо еще выбраться на волю из подземного царства, где она его держит. Поэтому в шкатулке, которую он добыл, убив кабана, зайца и голубя, обнаруживаются целых два чудесных жука. Черный жук содержит в себе могущество ведьмы. Принц сразу приканчивает его, а когда охающая ведьма укладывается в постель, прижимает к ногтю блестящего жука, ответственного за жизнь старухи. Та кричит и стонет, но указывает путь наверх, после чего умирает вместе с жуком.

Околдованный герой греческой сказки может умереть, если догорит пылающая в очаге головня. Его мать прячет тлеющую головню в сундук, а поссорившись с сыном, в минуту помутнения достает ее и сжигает – герой погибает в корчах. В двух других сказках жизнь волшебника (великана) зависит от трех голубей (трех певчих птиц) в брюхе дикого вепря.

Железный мних (монах) из словацкой сказки открывает свою тайну любимой им царевне: «На море каждые семь лет прилетает золотая утка, а в ней золотое яйцо. Кто съест это яйцо, тот получит мою силу и будет все знать!» Иногда яйцом нужно ударить мниха в лоб. В другом случае мниха замещает великан, чья сила в вербе, растущей посреди озера.

В сербской сказке девушка поначалу отсутствует. Дракон уволок двух братьев королевича. Тайну чудовища узнает прислуживающая по дому старушка: «Вся моя сила хранится в Тридевятом королевстве. В центре королевства есть круглое озеро, в озере лежит перламутровый дракон, в драконе – кабан, в кабане – голубь, в голубе – ласточка, а внутри ласточки вся моя сила и есть». В драконах и птицах легко запутаться, и королевичу приходится поднапрячься, чтобы не позабыть всех компонентов. В Тридевятое королевство он приходит, перламутрового дракона из озера извлекает, а обо всем остальном ему напоминает вовремя введенная в сказку королевская дочь. Она периодически подбегает к сражающемуся с драконом королевичу и целует его в лоб. В результате его посещают конструктивные идеи: подкинуть дракона к небу, чтобы он упал и разбился, натравить на кабана гончих, выпустить за голубем сокола. На последнем этапе героя ждет сюрприз, явно добавленный сюда позднее. Ласточка вступает с ним в диалог, просит не убивать ее и объясняет, как вызволить из плена братьев.

В польских сказках персонажем без сердца или души оказывается черт или змей, в болгарских – Червен вятър, душа (сердце) которого находится в яйце на дне морском. Наиболее устойчив персонаж русских сказок – Кощей Бессмертный.

Вот типичное описание местопребывания смерти Кощея: «Моя смерть далече: на море, на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, а в яйце – смерть моя». В некоторых вариантах упоминается еще и игла: «Нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережет». Это самый длинный путь к цели. Иногда овладевший яйцом царевич должен бросить его в лоб Кощею.

Кощей безнадежно влюблен в царевну, он доверяет ей свою тайну даже после того, как она дважды пыталась его убить – спалив в печке метлу и приказав Ивану-царевичу раздавить червя под корнями дуба. Чувствуя приближение смерти, Кощей упрекает вероломную героиню: «Разве не из любви рассказал я тебе, где скрывается моя смерть?» И это законченный злодей русского фольклора, воплощающий в себе хитрость, коварство, неблагодарность! По подсчетам Н. В. Новикова, существует только одна (!) сказка, в которой Кощей может с натяжкой претендовать на положительную роль.

В очень редких случаях место Кощея занимает другой персонаж, например обезумевшая царевна-лягушка (в малоизвестной версии сказки), которая, однако, не умирает, а излечивается после того, как съедает пышечку, испеченную на заветном яйце (аналог операции возвращения сердца в грудь великана). Или змей, принимающий на себя удар камешком, найденным в желтке яйца, которое было в утке, утка – в зайце, заяц – в камне, камень – на острове.

Каковы итоги краткого обзора европейских сказок? Мы имеем дело с пестрой компанией злодеев без сердца и души, среди которых много великанов. Их нет только на востоке Европы, поскольку они там не водятся. Конечно, мы не можем считать великана первичным персонажем. Мотив путешествующего сердца (души) усвоили все кому не лень, даже люди, чьи души покидают тело во время сна. Куда интереснее мотив сознательного хранения сердца (души) вдали от тела, не испытывающего неудобств и не утратившего жизненной энергии.

В связи с этим особое значение приобретают звенья цепи, ведущей к цели. Роль зверей сугубо механическая – они нужны для того, чтобы помощники героя могли себя проявить. Лишь птица служит отголоском древних ассоциаций с душой – она присутствует в каждой второй легенде на этот сюжет. Вода (остров, колодец, морское дно) и дерево по традиции обеспечивают связь между мирами. Ту же функцию выполняет церковь, выглядящая в сказке довольно курьезно. Посещаемое людьми здание расположено на малодоступном острове и заперто на сто замков. Ну а самый популярный элемент – яйцо, которое требуется порой разбить о грудь или голову злодея.

Займемся теперь неевропейскими вариантами сюжета, уходящего корнями в глубокую древность. Мы сразу же столкнемся с неожиданностью: жизнь бога или героя зависит не только от сердца, похищаемого и возвращаемого на место, но и от глаз! В хеттском мифе змей отнимает у бога грозы сердце и глаза. Бог не умирает, но украденное должно быть возвращено, поэтому он рождает сына-человека, который женится на дочери змея и выпрашивает у тестя сердце и глаза отца. С хеттским мифом перекликается сюжет ослепления египетского Гора Сетом и его последующее исцеление богиней Хатор. Во время проведения соответствующих обрядов в статую бога (Осириса в Египте, Будды в Древней Индии) вставляли глаза.

Бог Анубис взвешивает сердце умершего, бог Тот записывает результат, а Амт, «собака Осириса», ждет. Фрагмент папируса Ани со сценами из «Книги мертвых»

О краже глаз, служащих аллегорией души, мы рассуждали в главе о Песочном человеке («Страшные немецкие сказки»), где коснулись феномена второго зрения – новых глаз, даруемых человеку. Та же операция может осуществляться и с сердцем: «Как скоро Саул обратился, чтоб идти от Самуила, Бог дал ему иное сердце…» (1 Цар. 10: 9). Нам известно, какое значение имеют глаза для тролля и как их у него выкрадывают. И вот обнаруживается связь глаз и сердца. Можно ли после этого считать случайным появление в Скандинавии бессердечного великана? Имеет ли двойной смысл фраза о дереве, которое Кощей бережет «как свой глаз»?

Ряд древнегреческих мифов посвящен воскрешению Диониса-Загрея, чье сердце спасла Афина. Сердце человека взвешивается на весах во время суда Осириса (древнеегипетская «Книга мертвых»). Если оно оказывается легче пера (символ истины, олицетворение богини Маат), душа судимого считается оправданной. Если нет – сердце пожирает чудовищная собака Осириса. В шестом судилище китайского царства мертвых Диюй сердца грешников тоже вырезаются и кидаются собакам. Тема взвешивания сердца (души) пришлась ко двору в Европе. Она была переосмыслена в романском искусстве, а в сказке Гауфа «Холодное сердце», если помните, великан Михель хранит в стеклянной банке не свое сердце, а сердце человека, вставив в его грудь камень.

Последняя деталь наводит на размышления. Что находится в груди норвежского великана на месте извлеченного сердца? Сказка об этом умалчивает, но двух персонажей с неживым сердцем мы обязаны упомянуть. Это древнегреческий Танатос (Смерть), у которого «из железа душа и в груди беспощадной – истинно медное сердце»[16], и эддический великан Хрунгнир, имеющий «прославленное сердце – из твердого камня и с тремя острыми выступами» (Язык поэзии).

Мотив хранения сердца звучит в древнеегипетской «Повести о двух братьях», содержащей и воду, и дерево. Бата помещает свое сердце на вершине кедра и заявляет, что он умрет, когда срубят кедр, и оживет, когда сердце опустят в прохладную воду. Фараон, соблазнивший жену Баты, узнает от нее секрет обманутого мужа. Кедр срубают, и Бата умирает, но его старший брат Анупу находит сердце и кладет в миску с холодной водой. Оживший Бата выпивает воду, и сердце возвращается на законное место. Неожиданно получил подтверждение вариант с вкладыванием сердца обратно в грудь великана.

Первоначально демоны охотились за сердцем и глазами бога и человека, а в легендах подобной древнеегипетской их подменяли люди злые и коварные. Трудно сказать, когда именно произошла рокировка, и демон из охотника превратился в жертву.

Чародей из индийской легенды так объясняет свое бессмертие: «Далеко, в тысячах тысяч миль отсюда, есть страна, поросшая густыми лесами. В зарослях посередине круга, обсаженного пальмами, один на другом стоят шесть наполненных водой сосудов; под нижним сосудом есть небольшая клетка, а в ней зеленый попугайчик. Моя жизнь связана с жизнью этого попугайчика – если его убить, умру и я». Добраться до попугайчика крайне сложно из-за полчищ охраняющих его джиннов, но герою удается добыть птицу. Он поступает с ней так же, как будущий естествоиспытатель с мухой: отрывает поочередно крылья и лапы (у чародея отваливаются руки и ноги соответственно) и сворачивает голову.

В другой сказке душа людоеда спрятана в птице, сидящей в клетке на голове у большого толстого змея, опутавшего ветви дерева. Вокруг дерева бродят тигры и медведи, ползают скорпионы и змеи (очевиднейшая аллюзия на Мировое древо). В процессе поэтапного расчленения птицы людоед теряет жизненно важные части тела и умирает в страшных муках. Симпатическая магия в европейских сказках не прижилась – лишь в немногих из них герой сжимает птицу, а не яйцо, – зато чувство морального удовлетворения от мучений врага нашло массу аналогий.

В сиамском или камбоджийском предании рассказывается о сражении между Рамой и Тоссаканом, правителем Цейлона. Попадающие в Тоссакана стрелы не причиняют ему вреда, так как перед началом боя он извлек свой дух, поместил его в коробку и оставил ее на хранение в доме отшельника по имени Огненный Глаз. Один из союзников Рамы отправляется к отшельнику, выдает себя за Тоссакану, и отшельник, ввиду избытка огня испытывающий проблемы со зрением, вручает ему коробку.

Джинн из сказки «Тысячи и одной ночи» уверяет, что положил свою душу «в зоб воробья, а воробья запер в коробочку и положил эту коробочку в шкатулку, а шкатулку положил в семь ларцов, которые положил в глубь семи ящиков, а ящики положил в мраморный сундук и утопил его в этой стороне моря-океана, так как эта сторона далека от стран человеческих и никто из людей не может до нее добраться»[17]. Однако принц Сейф-аль-Мулук с помощью волшебного перстня достает сундук с морского дна и, приученный с детства к игре в матрешки, быстро извлекает воробья.

В монгольской сказке волшебник весьма необдуманно посылает свою душу под видом осы жалить героя в глаз. В татарских поэмах и сказках души богатырей скрыты в птицах, сидящих в золотом ларце, подвешенном за нить к небу, в белой траве, растущей в глубокой яме, в золотом мече и золотой стреле; душа ведьмы Убыр – в семиглавой змее в подошве ее башмака; жизнь демона – в двенадцатиглавом змее, засунутом в мешок. В разгар сражения у демона поехала крыша – он сам сообщил герою о змее в мешке, а потом с интересом наблюдал, как тот отрубает одну за другой двенадцать голов.

В малайской легенде ревнивая царица проведала о душе своей соперницы, заключенной в золотой рыбке. Она приказала отловить рыбку и подвергла девушку изощренным пыткам.

Царь из нигерийской сказки прячет свою душу в маленькой коричневой птичке, сидящей на высоком дереве у дворцовых ворот. В мифе баронга (Южная Африка) жизнь целого клана зависит от одной-единственной кошки. Кошка знает об этом и ведет себя вызывающе. Женщина из клана, назначенная за ней присматривать, уходит работать в поле, а кошка тем временем гадит на одежду ее мужа и сочиняет о нем похабные куплеты. Удивленному мужу, заглянувшему в дом, она презрительно демонстрирует язык. Жена и родственники не успели известить его о причудах любимицы семьи. Он трет глаза и бьется головой о стену, а кошка продолжает распевать куплеты. Тогда муж берет топор и расправляется с подлым демоном. В тот же миг жена отдает концы на полевых работах. Слухи о трагедии расползаются по деревне. Члены семьи бегут к дому кошки, поющей о муже, и, увидев ее разрубленное тело, как подкошенные валятся на пол. К вечеру в комнату набивается весь клан, а на следующее утро поседевший муж отвозит трупы в семейный некрополь.

Североамериканские индейцы квакиутль рассказывают о людоедке, чья жизнь была заключена в ветке болиголова, а индейцы навахо – о девушке, которую один мудрый койот научил превращаться в медведя. О физиологии медведей он поведать не успел – когтистая лапа ученицы застала его врасплох, – поэтому девушка-медведь, отправляясь на битву с врагами, припрятывала не только сердце, но и другие органы, включая селезенку, почему-то казавшуюся ей самой важной.

Мы вновь наблюдаем калейдоскоп персонажей, лишенных сердца (души), но при этом недостает посредников между героем и антигероем, из-за чего поведение антигероя кажется абсурдным – он как будто жаждет умереть. В европейских сказках за редким исключением злодей делится тайной, поддавшись женскому очарованию, но такой психологизм, конечно, не укоренен в древних мифах. Вода, дерево, птица популярны и за пределами Европы и Руси, а вот феномен яйца развития не получил.

Символика яйца противоречива, и на ее основе трудно объяснить интересующий нас сюжет. В космогонических мифах чрезвычайно развит мотив снесенного птицей или плавающего в воде яйца, которое дает жизнь, с одной стороны, вселенной, богам, героям, человеческому роду, с другой – змею, василиску, Смерти и прочим злобным тварям. Яйцо бывает золотым и имеет другие атрибуты, позволяющие уподобить его солнцу. Но символом солнца оно не является, ведь небесные светила тоже образуются благодаря яйцу. Иногда начало творения связано с тем, что яйцо разбивается, раскалывается, взрывается. Народные верования приписывают яйцу животворящую силу. Красные пасхальные яйца дарят плодородие и здоровье. Будучи подкинуты высоко в воздух, они обеспечивают полевым злакам быстрый рост. Пасхальным яйцом глядят по хребту лошади, а первое яйцо, снесенное черной курицей, оставляют в поле в качестве оберега от волков. Яйцо часто используется при пожарах.

Связь яйца с огнем всячески подчеркивали представители мифологической школы. В толковании сюжета о сердце (душе) они зашли так далеко, что приписали страсть к метафорам самому злодею! Их гипотеза опирается на простейшую схему: 1) что-то сокрыто где-то; 2) оно освобождается; 3) кто-то умирает. Понаблюдав вместе с Афанасьевым за природными катаклизмами, великан и Кощей стали выражаться загадками: сундук и камень – это туча, скрывающая до поры до времени «могучие силы грозы»; море и колодец – дождевые ключи; звери и птицы – грозовые облака различной формы; яйцо и камешек – солнце или молния. Разгадавший загадки громовержец шарахает молнией в лоб демону мрака, зимних туманов, стужи и вьюг, или что эффективнее – светит в него солнцем, обращая в камень (вот почему важен великан или тролль), а потом женится на богине летнего плодородия. Но приходит срок, и бессмертный демон возрождается. Сопоставляя яйцо с «громовой стрелой», А. А. Потебня вспоминает славянский обычай бросать яйца через избу для защиты от пожара и от удара молнии.

По гипотезе Дж. Фрэзера, собравшего львиную долю изложенных нами мифов и сказок, принцип отдельно хранящегося сердца (души) отражает веру дикаря в существование множества душ или жизненных центров. Душа человека может помещаться в животном (тотем) или предмете, который дикарь бережет, не уступая сказочному злодею в лукавстве и скрытности. В случае внешней опасности жизни дикаря ничто не угрожает, он спокоен, как богатый европеец, хранящий деньги в банке.

Но ведь в теле дикаря пребывает живое сердце, а не камень или пустота. Иначе он не мог бы жить! Спрятанное сердце является всего лишь дубликатом. Дикарь не погибнет, если животное убить, а предмет уничтожить, но лишится гарантии безопасности. Почему же тогда злодей гибнет? Не ошибся ли ученый, сопоставив человека с волшебным существом?

Без каких-либо доказательств Фрэзер называет естественной мысль о том, что предмет, заключающий в себе жизнь, одновременно несет смерть. Поэтому великана или Кощея убивают, ударив по голове яйцом или камешком. Символику самого предмета Фрэзер не затрагивает.

Б. А. Рыбаков, напротив, чересчур увлекается толкованием предметов и животных, игнорируя факт раздельного существования тела и сердца (души). В основу мироздания академик укладывает яйцо, а местонахождение смерти Кощея соотносит с моделью вселенной. В ней представлены все разделы мира: вода (океан), земля (остров), растения (дуб), звери (заяц), птицы (утка). Амбивалентность яйца оказывается кстати – она свидетельствует о дуалистической сущности мира и об извечной борьбе жизни и смерти, добра и зла, которую ученые так любят откапывать в сказках. Стоит начаться этой борьбе, и пребывание сердца вне тела можно сдавать в архив. Загудят фанфары, застучат барабаны, и человек в содружестве с «живыми силами природы» (помощники) пойдет совершать подвиги и угробит до той поры бессмертное зло.

Вслед за противоборством человечества со злом Рыбаков выявляет генетическую связь Кощея с древнегреческим Аидом (Плутоном), царем подземного мира мертвых. Мертвенность Кощея выводится ученым из этимологии «кощунов», исполняемых на поминках, и из способа расправы с его трупом, сжигаемым на костре с последующим разбрасыванием пепла (в таких сказках Кощей гибнет не от яйца, а от коня). Но, согласно Афанасьеву, фраза «кощуны творить» подразумевает не исполнение погребальных песнопений, а совершение действий, приличествующих колдунам и дьяволу.

Кощей родом с того света[18]. По данным Новикова, в большинстве восточнославянских сказок он предстает вовсе не худым стариком с длинной бородой, а эфемерным существом, которое летает, висит на одном волоске, горит и не сгорает в огне. Кощей, гибнущий от коня и сгорающий на погребальном костре, – несколько иная личность, имеющая отчасти исторические (степняк), отчасти ритуальные (трупосожжение) корни. К сюжету о сердце (душе) она касательства не имеет.

Несомненная заслуга Рыбакова состоит в раскрытии характера смерти Кощея от яйца: «Во всех случаях смерть Кощея предопределена какой-то высшей волшебной силой, а герой является промежуточным звеном». Вот и Аид, пленивший Персефону, вынужден отпускать ее весной и летом на землю не из-за своего поражения или гибели, а волею Зевса и по просьбе Деметры. Добавим сюда шумерский миф об Иштар (Инанне), спустившейся в преисподнюю, чтобы оспорить власть у здешней царицы Эрешкигаль, и с грехом пополам вырвавшейся оттуда благодаря хитроумному вмешательству богов.

Увы, промыслительный характер смерти Кощея академик не увязывает с пребыванием души вне тела. В результате возрастает роль царевны, наследницы Инанны и Персефоны, и сюжет о смерти Кощея вновь оборачивается сезонным циклом: омертвение растительного мира, вызванное уходом в подземный мир его богини, и прекращение сексуальной потребности у людей и животных[19]. При чем же тут сердце (душа) подземного владыки?

И в дальнейшем мотив разъединения тела и души, способ хранения души (принцип матрешки) и факт ее уничтожения рассматривались независимо друг от друга. С. Ю. Неклюдов обратил внимание на суть отделенной (внешней) души, парадоксально сочетающей в себе материальную природу (предметность) и способность к метаморфозам – разнообразие сменяемых обличий, многочисленность трансформаций и даже эффект невидимости. О невидимости свидетельствует поэтапное уменьшение «матрешек» вплоть до иглы, «наименее объемного» предмета. Недаром принцип матрешки применяется в мифах и легендах о пленении нематериальной субстанции – духа. Сначала его сажают в бутылку, бутылку кладут в бочку, бочку опускают в прорубь и т. д. Но в отличие от плененного духа спрятанная душа из сказки наделена материальной природой, а потому смертна – она убегает, прячется и, наконец, уничтожается[20]. Можно ли, однако, считать воду, дерево, церковь, обозначающие границу между мирами, всего лишь средствами для материализации или трансформации внешней души?

По мнению А. К. Байбурина, принцип матрешки служит для изображения смерти, а его наглядными иллюстрациями являются гроб, установленный в доме (склепе, мавзолее), и несколько вложенных друг в друга саркофагов в древнеегипетской традиции. Расчленение птицы и разбивание яйца маркирует вторжение инобытия в упорядоченное пространство живых.

Тор убивает Хрунгнира. Иллюстрация Л. Пича (1865)

В народе принято расчленять подозрительный труп и бить посуду в доме после похорон[21]. Со своей стороны укажу на обряд эвтаназии, в котором применялся каменный шарик (см. «Ужасы французской Бретани»). Камешком ударяли агонизирующего старика по лбу (или прикладывали камешек к голове), отправляя его в лучший мир. Таков и способ умерщвления бессердечного злодея[22]. Все эти трактовки лишний раз подчеркивают значение Смерти, рождающейся из яйца и имеющей медное сердце.

Сказки о великане, Кощее, ведьме и множестве других персонажей, претендующих на бессмертие, но оказывающихся смертными, не могут быть поняты вне представлений о живых мертвецах. Сердце (душа) злодея пребывает там, где ей и положено быть, – в другом мире, а телом владеет некий дух, похваляющийся собственной хитростью. Дух ничего не боится – кому под силу достичь того света и отыскать там душу? Путь туда символизирует цепочка из «матрешек», и герой ее преодолевает. Это типичное путешествие в царство мертвых, описанное в большинстве волшебных сказок. С внесением в сказку христианского элемента (тогда-то и появилась церковь) путешествие за сердцем (душой) грешника стало восприниматься как молитва к Богу. Возник мотив божественного промысла. Душа грешника не уничтожается (нельзя уничтожить душу) и не вселяется обратно в тело, как случалось прежде, но умирает «второй» смертью – в пасти чудовищных собак или в озере огненном (Откр. 20: 14), – после чего посторонний дух покидает мертвое тело.

Первоначально миф о путешествующей душе отражал экстатическую практику колдунов и шаманов, которым грозила опасность со стороны демонов (похищение сердца и глаз) и со стороны других колдунов. Поэтому герой с отсутствующим сердцем вызывал симпатию. В дальнейшем путешествие между мирами было осуждено, а пребывающий в трансе колдун принят за живого мертвеца. Сказка изменилась, и задачей героя стал поиск блуждающей души колдуна и обречение ее на вечную погибель, автоматически влекущее за собой смерть тела, одержимого злым духом. Тело колдуна не могло оказать активное сопротивление борцу с колдовством, и их поединок смотрелся нелепо. Поэтому в сказку был введен посредник (служанка, хранитель), а затем и возлюбленная, чей образ позволил развиться психологизму и эротизму.

Спешу завершить главу о сердце великана, предвидя недовольство читателя. В самом деле, какое отношение имеет ко всему этому скандинавский тролль? Почти никакого! Меня просто увлек интересный сюжет с участием великана. Да, Стурлусон описал великана с каменным сердцем (по сути, без сердца). Да, у тролля похищают глаз, как у древнего бога, а сам тролль – колдун. Но этого недостаточно для придания ему статуса выходца с того света. И все-таки включение тролля в одну компанию с Кощеем и ведьмой знаменательно. Не впервые он наделяется свойствами живого мертвеца!