39/ Философский постскриптум

39/ Философский постскриптум

«В своей обители монахи отшлифовывают друг друга, как камушки в мешке»

Из наставлений буддистского монастыря

Со времен Гоббса нам известна политическая метафора: естественные тела людей образуют искусственные тела государств и наций. Но и личности, соблазненные иллюзией своей автономии друг от друга, находятся в плену, похоронены в однотипных коконах субъективности, как в ваннах с раствором в «Матрице». Очевидна трагическая обреченность раздутой рыночной конъюнктурой и буржуазной демократией «индивидуальности», которая никогда не была субъектом своего бытия, ибо ее сконструировали другие, окружающие, и, не признав этого, она не может быть счастлива и свободна.

«Обособленная личность» не нужна ни себе, ни другим, уступая малым группам нужных и хорошо знакомых друг другу людей, новым коллективам, которые становятся производителями и проводниками альтернативы. Эта альтернатива и массовой «культурной индустрии», и персональному «экстазу и отчаянию», альтернатива ножницам «личность/ толпа» или «герой/ масса». Решающее сражение сегодня — производство субъективности, а вопрос о власти — это вопрос о том, кто контролирует процесс «означивания», кому и кем дано право и возможность присваивать знакам их актуальные значения и вводить качественные различия между разными группами знаков.

Самыми обсуждаемыми темами интеллектуально-политической полемики последнего полувека были «исчезновение человека» (как иллюзии цельности) и «диктатура кодов», то есть всеобщая зависимость от знаковых систем.

Что может быть противопоставлено «исчезновению человека» и «диктатуре кодов»? С одной стороны, нас ждут любезные консерваторам «большие нарративы», то есть история мира, рассказанная от имени нации, империи, религии, цивилизации, но сегодня они потеряли прежнюю силу, объявлены неадекватными новым технологиям и до смешного обесценились. И потом, это всего лишь замена одних «правящих кодов» другими, более привычными и мифологичными. С другой (и левой) стороны, «человек» может быть переосмыслен и восстановлен в правах только новыми версиями «групповой идентичности», внутри не слишком громоздких сообществ людей, где и преодолевается отчуждение. Новая, добровольно основанная, а не заданная от рождения или продиктованная капитализмом коллективность и есть «поле притяжения», возможность изобретения будущего, нужного нам, а не кому-то, претендующему представлять нас и строить на нас планы. Только такая коллективность делает нас действующим лицом своей собственной истории. Нас одинаково не устраивают и «диктатура кода», то есть постмодернистская капитуляция перед «играми знаков», и данные с рождения «классические» версии идентичности, и либеральный тупик «независимой личности». Выход — неиерархические группы, в которых можно обойтись без делегирования своих прав. Новая субъективность возникает не в гордом одиночестве интеллектуала и не в возврате к «традиционным» ценностям, но в группе людей, совместно занятых чем-то важным, более важным, чем получение и увеличение прибыли.

Освобождающая себя нация, класс, цивилизационный тип, «культурное пространство» — этого оказалось слишком много, объем тела таких моделей препятствует левитации, подтверждающей свободу. Получалась красная диктатура или коричневый рейх.

Обратная крайность, порожденная вышеназванным наблюдением: клинический индивидуализм, переразвитый культ всеобщей «особости», «неповторимости» и «отсутствия общих рецептов», бальзам на душу инфантилов всех времен и народов. Один человек, обособленная личность, деятельная душа, экспериментирующее сознание — этого слишком мало для освободительного проекта.

Надежда на то, что отчуждение будет преодолено гигантскими социальными машинами, породило в истекшем веке тоталитаризм во всех его известных нам вариантах. Ставка на «одинокую бунтующую фигуру», ищущую непередаваемый опыт подлинной экзистенции, слишком многих привела если не к суициду, то, по крайней мере, к психиатру. Тоталитарный оптимизм, меняющий мир в пугающе простую и жестокую сторону, и либеральный пессимизм, вызванный невозможностью в одиночку влиять на качество бытия, — вот Сцилла и Харибда любого освободительного проекта. Выход из этой «вилки» многие искали и продолжают искать в малых коллективах непосредственно знакомых друг с другом людей, объединенных общей, альтернативной мейнстриму историей, переживаниями, открытиями, истолкованиями и символами. Это «новые кланы», о которых писал Тимоти Лири, «партизанские отряды», на создании которых настаивал Маригелла, «автономные зоны», передвижения которых по карте исследовал суфий и анархист Хаким-бей, осознавшие себя «экипажи инопланетных рас», — если верить остроумному этнологу новых племен Адаму Парфрею.

Как тут не вспомнить, что единицей эволюции у биологов считается не особь и не вид, а именно популяция. Да, мутация, необходимая для усиления витальной мощности, для дальнейшего разворачивания возможностей разумной деятельности, случается с одной особью. Но она остается непонятным извращением, иррациональной роскошью природы, если не станет особенностью популяции, совместно действующей группы, достоянием избранного эволюцией коллективного сознания связанных общей деятельностью. У животных такая деятельность имеет основой совместное пропитание. У людей — это творческая деятельность по преображению мира и самих себя как части этого мира.