2.2.7 Уровни восприятия «своих» и «чужих»

2.2.7 Уровни восприятия «своих» и «чужих»

В качестве обобщения анализа восприятия «своих» и «чужих» в социальной практике древнерусского (эпического) социума можно привести основные параметры принадлежности к «своим» на основании материалов былин.

Для выражения тех или иных форм сопричастности к какой-либо социальной страте и этнической общности служит ритуал в той или иной его форме. Каждому типу толерантности (родства) соответствует определенный тип ритуала. По большому счету, понять кто в обществе свой (для определенной социальной страты и для социума вообще), а кто — чужой, можно только по степени допуска к участию в ритуале.

Можно выделить вхождение в «семью» (род, племя) на основании права крови:

• Семейно-брачных отношений (свадебный пир).

• Родство по причастию (участие в трапезе и питье), (почестной пир).

• Родство по уплате дани (признание «своим», но младшим в роду).

Дань — неравноправное участие в почестном пиру, «накрывание на стол», обслуживание тех, кто пирует.

Существует возможность показать нечто подобное и на основании так называемого права почвы:

• Родство по языку (демонстрация приветствия).

• Родство по вере (демонстрация лояльности и знания обычаев).

• Родство по происхождению (демонстрация знания своих предков).

• Родство по роду занятий (демонстрация способностей — поединок).

Уровней восприятия «своих» и «чужих» в эпосе[574] наблюдается чаще всего два — по признакам внешнего вида и поступкам (визуальный), по языку и всему, что связано с адекватным восприятием «иносказаний» (аудиальный), но в некоторых случаях имеются указания на еще один уровень, рассчитанный на обоняние:

Ишша от пару, пару лошадиного,

Ишша от духу от поганого[575] (указание на запах[576]).

Эпическая личность определяет свое место в социуме в соответствии со сложной нелинейной пространственно-временной системой координат. В первую очередь имеет место горизонтальное определение «своих» и «чужих»:

1) Мужчина.

2) Женщина.

3) Некто (чью принадлежность к мужскому или женскому полу по визуальным и аудиальным признакам определить нельзя — «калика», «поленица» и т. п. могут оказаться с одинаковой вероятностью как мужчиной, так и женщиной).

Можно выделить несколько вертикалей (от низшего звена к высшему) соотнесения человека и общества:

I. Вертикаль «родственных отношений»:

1) Отец, Мать, (семья);

2) Род («коея деревни»[577]);

3) Племя («коего города, коея орды»);

4) Союз племен (киевский, «коея земли»); «Земля», по всей видимости, в ее узком понимании, территория, на которой действует (признается) власть киевского князя). В данном случае уместно вспомнить статью о своде в Русской Правде: «А из своего города в чужую землю свода нет». То есть «чужая» земля — любой другой город, пусть даже и русский;

5) Союз союзов племен (принадлежность к «Земле святорусской» (в которую может входить «Царьград»), либо «неверной», «Земля» в ее широком понимании, то есть, земля на которой действует «вера» (закон)).

II. Вертикаль эпического времени (возраста):

1) «Малый»;

2) «Средний»;

3) «Старой».

III. Вертикаль «кастовости»:

1) Профессия (род занятий);

2) Сословие (Князья, бояре, гости, крестьяне).

IV. Вертикаль «знатности»:

1) Отецкий (сын, дочь);

2) Боярин;

3) Князь.

V. Вертикаль «правоспособности»:

1) Паробок;

2) Слуга (княжеский «чиновник»);

3) Свободный (муж — совершеннолетний, женатый);

4) Господин (боярин, отец).

5) Князь, (светский) или духовный — Владыка Черниговский.

VI. Вертикаль принадлежности к социальным стратам, посещающим «святые места», и по престижности посещения «святых» мест:

1) Церковь и иконы (приход) — локальный престиж;

2) Собор (паства) — престиж в рамках области (княжества);

3) Иерусалим (конфессия) — престиж во всей Русской Земле.

Каждый человек в соответствии с подобной системой координат мог осознавать себя в разной степени «своим» и «чужим» по отношению к представленным категориям социального соответствия.

В максимальной степени «своими» в эпическом (древнерусском) социуме являются князь Владимир и Владыка Черниговский, которые имеют, в силу своих функций, отношение к каждому жителю киевской (эпической) земли. Соответственно, по отношению к ним проявляют толерантность (терпимость, несмотря на проявления недовольства) почти все представители эпического Древнерусского общества.

Толерантность (комплекс вопросов, связанных с общественным восприятием той или иной личности как желательного (терпимого) либо нежелательного элемента повседневной жизни) в социальной практике Древней Руси проявляется, прежде всего, в двух аспектах:

• Взаимодействие социальных страт в Древнерусском обществе.

• Взаимодействие этнических компонентов Древнерусского общества.

Важнейшим аспектом толерантности социальных страт в Древней Руси являются взаимоотношения между властью и оппозицией. Они представлены обычно в двух ипостасях:

1) отношения между князем и членами его дружины;

2) отношения между старшими членами дружины и младшими.

В состав дружины входят выходцы фактически из всех слоев общества, поэтому такие отношения показывают повышение и понижение значимости социальных ролей в жизни общества (влияния представителей различных групп на ситуацию).

Алгоритм толерантности, таким образом, весьма прост — для достижения толерантного отношения к себе субъекту необходимо войти в наибольшее количество «точек соприкосновения» с обществом для образования устойчивых социальных связей. Вместе с тем он сложен, поскольку образование данных (прочных) связей невозможно без наличия соответствующего происхождения, принятия на себя определенных обязательств и участия в характерных для русского общества ритуалах.

Можно отметить характерный пример несовместимости по конфессиональному признаку ряда обычаев народов стран Востока и «Русского» народа:

В соответствии с традицией, многие ритуалы, присущие русскому населению, требуют употребления хмельных напитков (свадьба, похороны, любые праздники), и отказ в их употреблении влечет за собой, по меньшей мере, недоверие.[578]

В соответствии с эпической традицией, любой намек на дань, увечье, обрезание, будет расцениваться русским населением в качестве ритуала порчи, направленного на превращение в неполноценного, младшего, зависимого члена рода.[579]

Аналогично этому в ПВЛ. в сказании о выборе веры летописец отметил мотивацию княжеского отказа принять ислам: «Но се бысть ему нелюбо: обрезание удов и неяденьи мяс свиных, а о питье отнудь, река: Руси веселие есть пити, не можем без того быти[580]».

Таким образом, благодаря наличию данных «точек отталкивания», которые являются взаимными, можно констатировать наличие социального напряжения в древнерусском обществе, непосредственно связанного с обрядовой стороной повседневной и религиозной жизни. Вместе с тем имеются и «точки соприкосновения», не связанные с этими сторонами: толерантность, связанная с умением говорить (по-русски), и толерантность, связанная с традиционным уважением «труда» в любой его форме.

Остальные формы толерантности существуют в Социуме на грани компромисса — толерантность по происхождению, брачным договоренностям (родство по крови) и по причастию.

Вследствие данного обстоятельства можно констатировать существование в эпической социальной практике Древней Руси IX–XIII вв. предпочтительно позитивного образа героев стран Запада и многовариантного, с долей недоверия — образа героев стран Востока.

Представленное положение отражает ситуацию в ее статике, в том окончательном (вневременном) виде, который дошел до нас в составе эпической традиции.

Но толерантность имеет не только метатекст (то, что позволяет наладить мирные взаимоотношения вообще), но и контекст (то, что дает возможность заключить мир в конкретной ситуации). Конкретность (контекст) ситуации подразумевает уже изучение тех особенностей и изменений, которые могут показать относительно временную обусловленность.

Исходя из этих соображений, имеется необходимость рассмотрения эпического контекста образа врага. В данном случае «врагами» предполагаются те герои эпоса, с которыми враждуют «Русские» богатыри.

Для Вольги таким «врагом» является «царь»; для Микулы — горожане-разбойники; для Ильи Муромца — Соловей-разбойник, Подсокольник, Неодолище, Калин-царь; для Добрыни — Змея; для Ивана Годиновича — Царище-Кощерище; для Алеши Поповича — Неодолище, Идолище, Тугарин Змеевич и, кроме того: король «Политовский», «Ляховитский» и абстрактные наименования вроде «Татар поганых», «Чуди» и т. п.

Вместе с тем, есть эпические герои, не имеющие «врагов». У них есть только «противники» (соперники).

У Святогора такими противниками являются Микула и Илья Муромец; у Соловья Будимировича — голый щап Давыд Попов; у Ивана Гостиного сына — Владимир-князь; у Добрыни — Дунай и Алеша Попович; У Алеши Поповича — братья Петровичи; у Ставра и его жены — Владимир-князь; у Данило Ловчанина — Торокашка Заморянин; у Бермяты — Чурило; у Чурилы — Дюк Степанович; у калик — (Опракса-королевична).

Как «враги», так и «противники» эпических героев имеют определенную индивидуальность: в происхождении, в способе действия, в средствах достижения цели, в сфере деятельности. При этом становится отчетливо видно, что конфликты не делятся строго на межэтнические и межконфессиональные, но они имеют либо внешнеполитический, либо социальный характер.

Кроме того, можно отметить неоднородность подхода к тому, кто является «своим», а кто — чужим в освещении ситуации в целом. Это, по всей видимости, связано с тем, какой конфликт стоял на повестке дня:

1. Насаждение «веры» (Илья)

2. Завоевание территории (Вольга)

3. Защита от «разбоя» (Микула, Илья)

4. Заключение мирных договоров на относительно приемлемых условиях — путем брака с иноземными «принцессами», «царевнами», «королевнами» (Дунай, Добрыня)

5. Расправа над непокорными вассалами (Данило Ловчанин, Ставр Годинович, Чурило, Дюк Степанович, Тугарин)

6. Усиление общественной роли определенных социальных страт — «Гостей», «Бояр», «Богатырей», «Калик», «Крестьян», «Князей».

7. Усиление общерусского значения некоторых территорий (Чернигов, Волынь, Галич).

Таким образом, эпическое восприятие «своих» и «чужих» является ситуативным, временным и не имеет однозначного раз и навсегда закрепленного образа.