Глава XXV «Сердце, души половина, прости, скрыла тебя гробова доска »{1}

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XXV

«Сердце, души половина, прости, скрыла тебя гробова доска»{1}

Княгиня N. N., похоронив своего мужа, питала желание увидеть его во сне. На девятый день, легши спать, она вдруг почувствовала, что над нею кто-то как будто носится, и ей понималось внутренне, что это был дух покойного. (Рассказано мне ею самою.)

У Александры Николаевны Левашовой, близкой моей знакомой, скончался муж, Никита Федорович Левашов, страстно ее любивший. Он командовал Иркутским гусарским полком, стоявшим в Царстве Польском. Она отправилась туда и, приближаясь к городу или селению, где он скончался, вышла из кареты и пошла пешком по придорожной аллее вместе со своей спутницей, кажется, дочерью. Вдруг ей послышалось, что перед нею что-то пронеслось, как будто вихрем, и прошепталось имя: «Alexandrine!» Ей могло почудиться, но она уверяла меня, что спутница ее слышала тот же звук{2}.

* * *

Этого рода предметы так для нас отвлеченны, так далеко превышают человеческое понятие, что безрассудно было бы отвергать их возможность. Правда, что доказать возможность эту не менее трудно; но я столько читал и слышал рассказов о людях, являвшихся после смерти, что в мнении моем некоторые из них по крайней мере заслуживают вероятие. Один лейпцигский врач, например, который и теперь еще жив, написал целую книгу под заглавием: «Явление жены моей после смерти». Сколько припомнить могу, явления эти начались тем, что, спустя несколько дней по смерти докторши, страстно любимой мужем, гитара ее, висевшая на стене, сама собою начала издавать звуки, а потом и целые аккорды. Когда доктор приучился к этому необыкновенному явлению, то в один вечер ему послышался голос покойницы… Сначала она произносила только по нескольку слов; спустя немного времени стала с ним разговаривать, а кончилось тем, что и сама показалась. Несмотря, однако ж, на любовь его к покойнице, первое ее появление до чрезвычайности его испугало. Наконец он к тому привык: с нетерпением ожидал ее прихода, разговаривал с нею часто и долго и советовался во всех делах — одним словом, она по-прежнему осталась верным ему другом и сохранила после смерти все те приятные качества, которые украшали ее при жизни, с тою только разницею, что не так уже была капризна. Доктор сообщил о счастии своем нескольким друзьям, которые рассказали о том своим знакомым, — и, таким образом, свидания его с покойною женою сделались известны всему городу. Многие смеялись над ним, иные сожалели, считая его помешанным. Но когда доктор решился громко утверждать, что это точно справедливо, и когда наконец напечатал книгу, где подробно описал явления жены своей, тогда нашлись люди, которые ему поверили. И в самом деле, какую причину мог иметь человек, известный и ученый, обманывать целый свет и подвергать себя насмешкам неверующих, если бы действительно он не имел свиданий с покойницею?{3}

* * *

Осенью 1796 года тяжелая болезнь родителя вызвала отца моего в Туринск. Он поспешил к нему вместе со своею супругою, нежно им любимою, и почти со всеми детьми, и имел горестное утешение лично отдать отцу последний долг, но через несколько дней (26 октября) на возвратном пути из Сибири скончался от желчной горячки в Ирбите, где и погребен у соборной церкви.

Супружеский союз моих родителей был примерный; они жили, как говорится, душа в душу. Мать моя, и без того огорченная недавнею потерею, лишившись теперь неожиданно нежно любимого супруга, оставшись с восемью малолетними детьми, из которых старшему было 13 лет, а младшему один только год, впала в совершенное отчаяние, слегла в постель, не принимая никакой пищи, и только изредка просила пить. Жены ирбитских чиновников, видя ее в таком положении, учредили между собою дежурство и не оставляли ее ни днем ни ночью. Так проходило тринадцать уже дней, как в последний из них, около полуночи, одна из дежурных барышень, сидевши на постланной для нее на полу перине и вязавшая чулок (другая спала подле нее), приказала горничной запереть все двери, начиная с передней, и ложиться спать в комнате перед спальнею, прямо против незатворенных дверей, для того чтобы в случае надобности можно было ее позвать скорее. Горничная исполнила приказание: затворила и защелкнула все двери; но только что, постлав на полу постель свою, хотела прикрыться одеялом, как звук отворившейся двери в третьей комнате, остановил ее: опершись на локоть, она стала прислушиваться. Через несколько минут такой же звук раздался во второй комнате и при ночной тишине достиг слуха барышни, сидевшей на полу в спальне; она оставила чулок и тоже стала внимательно прислушиваться. Наконец щелкнула и последняя дверь, ведущая в комнату, где находилась горничная… И что же? Входит недавно умерший отец мой, медленно шаркая ногами, с поникшею головою и стонами, в том же халате и туфлях, в которых скончался. Дежурная барышня, услышав знакомые ей шаги и стоны, потому что находилась при отце моем в последние два дня его болезни, поспешила, не подымаясь с пола, достать и задернуть откинутый для воздуха полог кровати моей матери, которая не спала и лежала лицом к двери, — но, объятая ужасом, не могла успеть в том. Между тем он вошел с теми же болезненными стонами, с тою же поникшею головою, бледный как полотно и, не обращая ни на кого внимания, сел на стул, стоявший подле двери, в ногах кровати. Мать моя, не заслоненная пологом, в ту же минуту его увидала, но от радости забыв совершенно, что он скончался, воображая его только больным, с живостью спросила: «Что тебе надобно, друг мой?» — и спустила уже ноги, чтобы идти к нему, как неожиданный ответ его: «Подай мне лучше нож!» — ответ, совершенно противный известному образу его мыслей, его высокому религиозному чувству, остановил ее и привел в смущение. Видение встало и, по-прежнему не взглянув ни на кого, медленными шагами удалилось тем же путем. Пришед в себя от охватившего всех оцепенения, дежурившая барышня разбудила свою подругу, и вместе с нею и горничною пошли осматривать двери; все они оказались отворенными!

Событие непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомневающихся во всем сверхъестественном, и невероятное; но ведь оно подтверждается свидетельством трех лиц! Если б видение представилось только одной матери моей, пожалуй, можно бы назвать его следствием расстроенного воображения женщины больной и огорченной, которой все помышления сосредоточены были на понесенной ею потере. Здесь, напротив, являются еще две сторонние женщины, не имеющие подобного настроения, находившиеся в двух разных комнатах, но видевшие и слышавшие одно и то же. Смиримся пред явлениями духовного мира, пока недоступными исследованиям ума человеческого и, по-видимому, совершенно противными законам природы, нам известным. А разве мы вполне их постигли? Разве совсем приподняли покрывало Изиды? Разве животный магнетизм не отверзет уже нам дверей в иную таинственную область той же природы, объемлющей все существующее видимое и невидимое? Разве, наконец, мало исторических и достоверных частных преданий о событиях, подобных случившемуся в Ирбите?{4}

* * *

Если остающийся здесь сохраняет память перешедшего за пределы гроба, почему не полагать, что перешедший за могилу не привязан также какими-нибудь таинственными связями к остающемуся в здешнем мире? Это мысль Виланда, который описал известное, думаю, всем вам происшествие, как одна умирающая хотела проститься с добрым своим другом. Сказав об этом окружавшим смертный одр ее, она закрыла глаза и казалась в бесчувствии. Друг ее, бывший весьма далеко и совершенно ничего не знавший, сидел в это время спокойно в своем кабинете. Вдруг струна на гитаре, висевшей у него на стене, лопнула с таким треском, как будто вся гитара изломалась. Он вздрогнул, взглянул и увидел призрак своей подруги: он стоял перед ним, легкий, воздушный и ласково улыбался. Испуганный друг ужасно обеспокоился, не спал всю ночь, сокрушался и на другой день отправил нарочного, спрашивая, не случилось ли в такой-то день, час и минуту чего-нибудь необыкновенного. Ему пишут, что в этот час и минуту подруга его была при последнем издыхании, хотела проститься с ним и через мгновение потом снова открыла глаза, сильно вздохнула еще раз и умерла{5}.

* * *

Много делает здесь шуму смерть Яковлева. Богатый вдовец, который должен был жениться на Ушаковой… Тогда муж, чтобы успокоить умирающую жену, сказал: «Не тревожься, я даю тебе клятву, и дай Бог мне умереть в тот день, что я подумал бы жениться опять». Таким образом сбылось желание его именно в день, для его свадьбы назначенный. (Из письма А. Я. Булгакова брату. 1831 г.){6}

* * *

Карамзин был женат на первой жене, по фамилии Протасовой. Он любил ее страстно. Она занемогла, не помню, в 1802 или 1803 году, и была уже в отчаянном положении. А Карамзин в это время издавал «Вестник Европы». Сердце его терзалось, глядя на больную, а между тем срочная работа выдачи книжки журнала требовала спокойного духа. В этой борьбе с самим собою однажды, утомленный, заснул он на диване и видит во сне, что его привели к вырытой могиле, а по другую ее сторону стоит Катерина Андреевна и через могилу подает ему руку. Карамзин уверял, а ему можно было поверить, что во всю болезнь жены ему и на память не приходила Катерина Андреевна; да и где же в этом положении было думать о другой женитьбе, особливо такой душе, какая была у Карамзина. Как бы то ни было, но он на ней женился{7}.

* * *

Мария, основательница и игуменья Спасо-Бородинского монастыря, в мире-Маргарита Михайловна Тучкова. Она родилась в начале 1781 года. Отец ее, Михаил Петрович Нарышкин, и мать ее, Варвара Алексеевна (рожденная княжна Волконская), были очень известны и очень любимы в обществе. Девочка обнаруживала с ранних лет природу страстную, нервную и восприимчивую. Все ее впечатления носили характер страсти, и она уступала им безотчетно[44]. Ее манило все прекрасное, все блестящее. В особенности любила она музыку, изучила ее основательно и была одарена замечательным голосом. Увлекало ее также и чтение, она могла просидеть целые дни над книгой.

Двадцати пяти лет она вступила в брак с Александром Алексеевичем Тучковым и зажила полною, счастливою жизнию. Она гордилась красотою мужа, которого сравнивали в тогдашнем обществе с Аполлоном, его храбростью, рыцарскою его доблестью. Когда была объявлена война со Швецией, и Александр Алексеевич собрался в поход, она решилась ехать с ним. Напрасно он сам и семейство пытались напугать ее лишениями и опасностию, которые ей предстояло перенести. «Расстаться с мужем мне еще страшнее», — отвечала она и поехала с ним. Тучков возвратился невредим в Россию и продолжал военную службу. Он стоял со своими полками в Минской губернии. Настал 1812 год, и Александр Алексеевич получил приказание выступить к Смоленску. Маргарита Михайловна была уже матерью; она сама кормила сына, недавно отняла его от груди и любила с тою страстью, которую вносила во все свои привязанности. На этот раз нечего было и думать о том, чтобы следовать за мужем в поход, и было решено, что молодая женщина с сыном поедет в Москву к своим родителям. Она должна была проводить полк до Смоленска и продолжать свой путь. Начались приготовления к отъезду. Тучков боялся, чтоб утварь полковой церкви не попала в руки неприятеля, и просил Маргариту Михайловну увезти ее с собой. Между другими церковными принадлежностями находилась местная икона Нерукотворенного Спаса, которую Александр Алексеевич собственноручно вручил жене.

Приближаясь к Смоленску, остановились в какой-то деревушке, чтобы переночевать. Тучковым была отведена тесная, грязная, удушливая изба, но все рады были возможности немного отдохнуть. Поужинали наскоро и улеглись полуодетые на сене, разостланном по полу. Маргарита Михайловна, утомленная долгим путем, скоро заснула, и ей приснился сон. Она видела висящую пред нею рамку и прочла резко начерченную кровавыми буквами надпись на французском языке: «Ton sort se d?cidera ? Borodino» («Твоя участь решится в Бородине»). Крупные капли крови отделялись от букв и струились по бумаге. Бедная женщина вскрикнула и вскочила с постели. Ее муж и мадам Бувье[45], пробужденные криком, бросились к ней. Она была бледна и дрожала как осенний лист. «Где Бородино? — спросила она мужа, едва переводя дух. — Тебя убьют в Бородине!» «Бородино? — спросил Александр Алексеевич. — Я в первый раз слышу это имя».

И действительно, маленькое Бородинское село было тогда неизвестно.

Утомление преодолело страх, Тучкова легла и заснула. Но ей приснился опять тот же сон: опять та же роковая надпись, обнесенная рамкой, и те же капли крови, которые отделялись медленно, одна за другой, от букв и струились по бумаге. На этот раз она увидела еще стоящих около рамки священника, брата своего Кирилла Михайловича и, наконец, своего отца, держащего на руках маленького ее Колю.

Маргарита Михайловна благополучно доехала до Москвы и оттуда вместе с родителями отправилась в костромское их имение, откуда они посылали на почту в уездный город Кинешму. Молодая женщина пожелала остаться в городе, чтобы иметь возможность получать без замедления известия от мужа, и наняла маленькую квартиру, где поселилась с сыном и мадам Бувье. Наступило 1 сентября, день ее именин. Она отслушала обедню и, вернувшись из церкви, села к столу, задумалась, оперлась руками на стол и опустила голову на руки. Вдруг ее окликнул голос отца. Ей пришло немедленно на мысль, что Михаил Петрович приехал из деревни, чтобы провести с ней этот день, и она подняла голову. Пред ней стоял священник, а рядом с ним ее отец с маленьким Колей на руках. Все страшные подробности ее сна мелькнули мгновенно в ее памяти, одного лишь брата недоставало к дополнению картины. «А Кирилл?» — крикнула она исступленным голосом. Он показался на пороге. «Убит!» — молвила Маргарита Михайловна и лишилась чувств.

Когда она пришла в себя, брат и отец стояли около нее. «Было дано сражение под Бородином», — сказал ей сквозь слезы Кирилл Михайлович.

Он был адъютантом Барклая-де-Толли, спешил в армию и заехал к своим для того только, чтобы сообщить ей горькое известие о смерти мужа. В продолжение нескольких лет Маргарита Михайловна не могла его видеть, чтобы не вспомнить об их встрече в Кинешме, и с ней делалась дурнота при его появлении.

Не скоро пришла в себя Маргарита Михайловна после известия, сообщенного ей братом. Лишь только возвратились ее силы, она поехала на Бородинское поле отыскивать тело мужа. Путешественница, не давши себе времени отдохнуть от тяжелой дороги, послала в Лужецкий монастырь просить священников прийти немедленно на поле битвы, чтобы отслужить панихиду по убиенным, а между тем поехала сама на поле, где, по выражению Ф. Н. Глинки, «лежали трупы, валялись трупы, страшными холмами громоздились трупы». Все увеличивало ужас картины: ночь уже наступила, небо было сумрачно, дул по временам холодный ветер, и воздух был заражен тысячами тлевших тел. По распоряжениям начальства приступили к их сожжению, и на берегах Огника пылали костры, над которыми поднимался в сыром воздухе густой дым. Здесь Маргарита Михайловна опустилась на колени и слушала панихиду по «убиенном боярине Александре и всем воинам, на сем месте убиенным». Когда клир умолк, повторив за диаконом: «Вечная память», — Тучкова встала и спросила, кто поможет ей отыскать тело мужа. На этот подвиг вызвался старый схимник.

Место, где пал Александр Алексеевич, было приблизительно известно. Один из бородинских воинов, граф Коновницын, друг Нарышкиных, прислал Маргарите Михайловне план поля битвы, где батарея, на которой сражался Тучков[46], была означена около ручья Огника и деревни Семеновской. Кроме того, узнали от солдата Ревельского полка, что у генерала оторвало обе руки, и он упал. Солдаты подняли его, чтобы унести с места сражения, но лишь только они прошли несколько шагов со своею ношей, у него оторвало ноги, и, наконец, ядро, попавшее в грудь, прекратило его страдания.

Отшельник, держа в одной руке факел, а в другой — фиал со святою водою и кропильницей, шел вперед по указанию вдовы. Они останавливались на каждом шагу, прокладывая себе медленно путь между разбросанных тел и отсеченных членов. Старец творил вполголоса молитву и окроплял святою водой убиенных, а она нагибалась к каждому обесчлененному трупу и старалась узнать сквозь признаки тления дорогие для нее черты. Лихорадочная надежда поддерживала ее силы, и во всю ночь продолжалось ее странствование по Бородинскому полю. Наконец она убедилась, что ее усилия напрасны, и возвратилась в отчаянии на квартиру, где оставила сына и верную свою мадам Бувье. Но, преступив через порог комнаты, она упала без чувств, и, когда пришла в себя, с ней сделался сильный нервный припадок.

Несчастной вдове запала в душу мысль посвятить молитве то место, на котором погиб ее муж. Земля трех владельцев соединялась клином там, где стоял его полк, и Тучкова думала купить у каждого его участок для постройки церкви, но они пожертвовали свою землю в пользу благого дела. Император Александр I прислал десять тысяч на основание храма, и Маргарита Михайловна, продав свои бриллианты, чтобы увеличить сумму, приступила немедленно к постройкам. Она любила следить сама за работами и поставила около начатой церкви небольшой домик, или сторожку, как ее называют до сих пор, где помещалась с сыном и мадам Бувье, когда приезжала в Бородино из Москвы или из своего тульского имения. Маленькая четырехугольная церковь поражает простотою своей архитектуры и убранства. На стенах, отделанных под белый мрамор, нет ни украшений, ни даже икон, живопись бронзового иконостаса принадлежит кисти киевских иконописцев.

После удаления неприятеля от наших границ Ревельский полк, почти совершенно истребленный под Бородином, был снова сформирован, и начальник его явился к Маргарите Михайловне, чтобы принять от нее церковную утварь, вверенную ей Александром Алексеевичем. Но вдова не решилась расстаться с иконой Нерукотворенного Спаса, пред которою в последний раз помолилась вместе с мужем; она просила у нового полкового командира позволения оставить ее у себя, обязуясь доставить ему верную с нее копию, он согласился тем охотнее, что иконостас полковой церкви был возобновлен, и образ не подходил под его размер.

Этот образ сделался предметом особенного поклонения и веры Маргариты Михайловны. Пред ликом Спасителя она любила изливать свое горе и учила осиротевшего сына молиться пред ним за убиенного отца. Спасо-Бородинский храм был отстроен и освящен в 1820 году, и она внесла в него сама драгоценную для нее икону, которую поставила над правым клиросом.

Эта церковь — надгробный памятник Тучкову. За алтарем возвышается регулярная насыпь, над ней растет береза, к которой прибита доска с надписью: «На сей батарее убит Александр Алексеевич Тучков, 1812 года, 26 августа». Внутри церкви, налево от входа, стоит белый мраморный крест, на темном его подножии, также из мрамора, вырезаны слова «Помяни, Господи, во царствии Твоем Александра, на брани убиенного». В середине креста — золотое сияние, и пред ним горит постоянно лампада.

Жизнь свою Маргарита Михайловна посвятила памяти мужа и воспитанию ребенка. Она схоронила отца и мать, и с каждою новою утратой росла ее привязанность к сыну. Вечная ее грусть имела на него сильное влияние, и он был не по летам тих и задумчив. Вся обстановка, среди которой рос Коля, усиливала врожденную наклонность к грусти, наследованную им от отца. Он не знал шумных и резвых игр, все его любили за сердечную его мягкость и доброту. Радовалась и не нарадовалась на него мать: Коля был целью ее жизни, единственной ее радостью и постоянной заботой. Она писала для него свои записки, где высказывается вся ее материнская нежность.

Но Промысл Божий судил неутешной вдове похоронить последнее свое сокровище: сын ее заболел от простуды и умер на руках матери[47] {8}.

* * *

21 мая… Вечером мы отправились к генералу Герарду и там сошлись с грузинским князем и с госпожою Тучковой… Вот что она рассказала.

В 1812 году, за три месяца до вторжения французов в Россию, муж ее — генерал Тучков находился вместе с нею в их поместье, в Тульской губернии. В это время ей раз ночью снилось, будто она находится в гостинице в неизвестном ей городе и будто отец ее приходит к ней и говорит ей с печальным выражением лица: «Твоя радость и твое утешение отняты у тебя; он (твой муж) убит под Бородином». Она проснулась тогда в сильном и тревожном беспокойстве, но, зная, что муж ее спит подле нее, она почла все это за обыкновенный сон и старалась снова заснуть; прежнее сновидение, однако, повторилось и сопровождалось таким сильным внутренним волнением, что она долго не могла заснуть. Наконец, тот же сон повторился в третий раз, — и тогда она разбудила своего мужа, рассказала ему все и спросила, что такое Бородино, так как ей прежде никогда не приходилось слышать это название. Муж ее также никогда не слыхал про Бородино, — местечко тогда еще совершенно неизвестное, но скоро затем прославившееся кровавым сражением, которое там происходило. Вместе с отцом своим она напрасно искала этого названия на карте. Тем не менее впечатление, произведенное в душе г-жи Тучковой описанным сном, было очень сильно и ее мучили постоянные опасения; она считала сон свой за предвестие, данное ей Господом для приготовления к великой скорби, среди которой она лишь в милосердии и любви Божией найдет для себя опору. С этого времени взгляды ее на все мирское стали совершенно изменяться; предметы, относящиеся ко спасению, сделались главною целью всех ее забот и стремлений. Она перестала принимать участие в мирских развлечениях, которые она прежде очень любила; она стала предаваться размышлению о том, что Господу угодно сделать с нею, ибо она видела в случившемся не простой сон, а предвестие со стороны Духа Божия об угрожающем ей несчастии.

Главное место военных действий было, между тем, еще далеко; но скоро оно стало быстро приближаться. Когда французы подошли к Москве, генерал Тучков был назначен начальником резервной армии. Однажды утром отец ее неожиданно вошел к ней, держа за руку ее маленького сына, и совершенно так же, как она видела во сне, воскликнул:

— Он убит, убит под Бородином!

Взглянув кругом себя, она увидела, что комната, в которой находится, и окружающие ее предметы совершенно сходны с теми, которые представились ей во сне. Муж ее был в числе многих жертв, погибших в кровавой Бородинской битве. Г-жа Тучкова сообщила нам, что испытанные ею при всем этом впечатления убедили ее, что Бог чрез Духа своего находится во внутреннем общении с человеком и что человек ясно может ощущать в себе это влияние Духа Божия; она присовокупила, что прилагает все усилия, дабы сосредоточить свое внимание на «этом влиянии Духа, открывшемся пред внутренним взором ее души, и этим путем она стала понимать, что такое "поклонение духом"». Обе сестры ее одного с нею настроения; они присутствовали при нашей беседе; сердца наши были сокрушены и смирились пред Господом{9}.