8.3. Социальная ценность искусства

Социальные задачи искусства многообразны и разнородны, к тому же они нередко тесно переплетаются с личностными, или персональными, его функциями. Далее будут рассмотрены только некоторые социальные задачи искусства. Речь пойдет об участии искусства в поддержании устойчивости общества путем укрепления доминирующих в нем ценностей — традиций, авторитетов, здравого смысла, идеологии, верований и т.п., и одновременно о значении искусства в стимулировании динамики общества, о роли искусства в расшатывании и обновлении основных ценностей общества. Особое внимание уделяется значению искусства для поддержания равновесия структурных и коммунитарных (общинных) отношений, лежащего в основе устойчивости общества.

Традиционная философия искусства, за исключением, пожалуй, только античной философии искусства, говорила о социальных функциях искусства довольно абстрактно.

Так, И. Тэн писал, что во многих отношениях человек является животным, старающимся защитить себя от влияния природы или от других людей. Человек уже многое сделал в этом плане. Но все же после стольких достижений и трудов он не вышел из своей первичной среды. «Тут-то раскрывается для него жизнь более высокая, жизнь созерцания; его интересуют вечные, изначальные причины, от которых зависит жизнь его и ему подобных, интересуют преобладающие, существенные характеры, управляющие каждой совокупностью вещей и оставляющие свой отпечаток на мельчайших подробностях. Для постижения их перед ним открыты два пути: первый — путь науки, с помощью которой он открывает эти причины и эти основные законы и выражает их точными формулами или абстрактными терминами; второй — путь искусства, с помощью которого эти причины и эти основные законы он выражает уже не в сухих определениях, недоступных толпе и понятных только для нескольких специалистов, а в форме осязательной, обращаясь не только к уму, но и к чувствам, к сердцу самого простого человека. Искусство имеет ту особенность, что оно одновременно возвышенно и общенародно: оно изображает самое высокое, делая его доступным для всех»[226]. Искусство оказывается в этой характеристике своеобразным заменителем науки для широких масс. Оно говорит, в сущности, то же самое, что и наука, но на понятном каждому языке чувственных образов. Никакой конкретики, касающейся социальных задач искусства здесь, конечно, нет.

Искусство и социализация индивида. Современная философия искусства трактует тему социальных функций искусства более развернуто, но все еще недостаточно конкретно.

Искусство всегда обладало политической, репрезентативной функцией, пишет, например, Б. Гройс. Раньше оно репрезентировало господствующие религиозные традиции и авторитарные порядки. Сегодня мы живем в эпоху универсалистской демократии — о современное искусство стало таким же универсалистским и демократичным[227]. Гройс отмечает, что художественная репрезентация коррелирует с репрезентацией политической. При этом художественная репрезентация того, что уже получило политическое признание, обычно воспринимается как тавтологичная, неинтересная и излишняя. В соответствии с современной идеологией искусство должно быть «альтернативным», т.е. оно должно обеспечивать эстетическую репрезентацию там, где отсутствует репрезентация политическая. Гройс сравнивает музеи западных центров с парламентами западных стран. Большие музейные собрания, равно как и большие выставки (Документа, Венецианская биеннале), составляются по тому же принципу, что и любой демократический парламент. Художественная репрезентация следует требованию справедливого представительства различных регионов и одновременно различных политических или художественно-политических партий. Одного немецкого экспрессиониста так же достаточно, как одного американского поп-артиста, но уже с немецким поп-артистом и американским экспрессионистом возникают проблемы.

Сопоставление искусства не с наукой, а с политикой более плодотворно для исследования социальных задач искусства, но все-таки такой анализ должен был бы быть более обстоятельным. Необходим не просто разговор о том, что искусство оказывает определенное влияние на общество, но и выявление форм такого влияния, указание конкретных социальных функций искусства и детальный их анализ.

Общество представляет собой некоторый обширный коллектив, члены которого действуют совместно и связаны между собой тысячами и тысячами нитей. Общество — это определенная взаимосвязь коллективности и индивидуализма, действий человека в составе определенных сообществ и его автономных, индивидуальных действий. Противопоставление друг другу открытого и закрытого обществ не имеет, конечно, в виду умаления важности коллективистических начал в жизни общества: без них общественная, т.е. совместная, жизнь людей невозможна. Умаление коллективистических начал в любом обществе, будь оно закрытым, открытым или промежуточным, чревато разрушением этого общества. Общество представляет собой динамичное равновесие коллективного и индивидуального.

Социальный мир, в котором живут и трудятся люди, активно конструируется ими самими в ходе их социальной деятельности. Это происходит по преимуществу не осознаваемо для них. Но ясно, что в конструировании социального мира не последнюю роль играет искусство. С другой стороны, общество с помощью самых разнообразных средств воспитывает своих членов, формирует из них людей, приспособленных к жизни в определенной социальной среде. Здесь опять-таки не обходится без искусства.

В процессе социализации индивида, включения его в систему социальных связей и отношений центральную роль играют ценности, в том числе ценности, вырабатываемые и отстаиваемые искусством. Процесс социализации представляет собой не что иное, как усвоение человеком ценностей, признанных его средой и тем обществом, к которому он принадлежит, и неотступное, почти автоматическое его следование этим ценностям в своей практической деятельности, и прежде всего во взаимосвязях с другими людьми.

Социализация индивидов, составляющих общество, — необходимая предпосылка его устойчивости, поскольку социализация всегда протекает под знаком основных идеалов конкретного общества, его традиций, предрассудков, стиля мышления, мировосприятия и т.д. В социальнопсихологическом плане социализация означает стремление индивидов вести себя так, чтобы их действия соответствовали признанным социальным стандартам. В ходе социализации индивид обычно не ощущает никакого особого группового давления или принуждения. Иногда даже сам факт выбора групповых ценностей и норм поведения ускользает от внимания человека, расстающегося с какими-то своими прежними ценностями и нормами.

Социальное действие — это действие, учитывающее установки других людей, их цели, убеждения, оценки и т.д. Человек смотрит на реальность своими глазами, но видит ее по преимуществу через призму тех представлений, которые сложились в окружающей его социальной среде, и в частности в искусстве.

Наиболее сильным мотивом для вытеснения тех мнений и представлений индивида, которые не согласуются с групповыми представлениями, является, как подчеркивает Э. Фромм, боязнь изоляции и остракизма, изгнания из группы. Для человека, насколько он человек, — т.е. насколько он превосходит природу и осознает себя и свою смертность,— чувство полного одиночества и обособленности близко к умопомешательству. Человек как человек боится безумия, а человек как животное боится смерти. Человеку нужно поддерживать отношения с другими людьми, обрести единство с ними, чтобы остаться в здравом уме. Эта потребность быть вместе со всеми другими является сильнейшей страстью, более сильной, чем желание жить. Боязнь изоляции и остракизма заставляет людей вытеснять из сознания то, что является табу, поскольку его осознание означало бы, что человек не такой как все, особый, и значит, он будет изгнан из общества. Поскольку индивид должен закрыть глаза на то, что группа, к которой он принадлежит, объявляет несуществующим, или принять за истину то, что большинство считает истинным, даже если бы его собственные глаза убеждали его в обратном. Для индивида настолько жизненно важна стадность, что стадные взгляды, верования, чувства составляют для него большую реальность, чем то, что подсказывают ему собственные чувства и разум, то, что человек считает правильным, действенным, здравым, — это принятые в данном обществе клише, и все, что не подпадает под это клише, исключается из сознания, остается бессознательным. Нет, пожалуй, ничего такого, во что бы человек не поверил или от чего бы не отказался под угрозой остракизма, будь она внутренней или внешней[228].

Социализация индивида не является каким-то кратким процессом обучения его основам социального поведения. Она начинается с момента рождения человека и продолжается до самой его смерти. Механизмы, используемые в процессе социализации, простираются от обучения родному языку и усвоения традиций своего общества до привития индивиду определенных вкусовых предпочтений и более или менее ясных представлений о господствующей моде.

Анализ процесса социализации сложен и далеко выходит за рамки философии искусства. Здесь важно отметить, что искусство, будучи по самой своей природе социальным явлением, представляет собой одно из необходимых средств превращения человека в полноценного члена исторически конкретного общества. Можно даже сказать, не боясь преувеличения, что искусство является одним из наиболее действенных средств процесса социализации человека, приобщения его к культуре своего народа, к своеобразному видению им окружающего мира.

Искусство и устойчивость общества. Перечислим далее, не претендуя, конечно, на полноту обзора, некоторые из тех механизмов, которые используются обществом для обеспечения своей устойчивости и в процессе социализации составляющих его индивидов.

Обычный, или естественный, язык является одним из наиболее действенных средств приобщения человека к культуре своего народа, к своеобразному видению им окружающего мира. «Если бы не было речи, то не были бы известны ни добро, ни зло, ни истина и ни ложь, ни удовлетворение и ни разочарование. Речь делает возможным понимание всего этого. Размышляйте над речью» («Упанишады»). Естественный язык является полноправным соавтором всех мыслей человека и его дел, притом соав тором, являющимся в известном смысле «классиком», в отношении которого отдельные люди — только «современники».

Источник этого не бросающегося в глаза величия языка и его тайной мудрости в том, что в нем зафиксирован и сосредоточен опыт многих поколений, особый взгляд целого народа на мир. С первых лет детства, втягиваясь в атмосферу родного языка, человек усваивает не только определенный запас слов и грамматических правил. Незаметно для самого себя он впитывает также свою эпоху, как она выразилась в языке, и тот огромный прошлый опыт, который отложился в нем. «Законы действительности запечатлелись в человеческом языке, как только он начал возникать. Мудрость языка настолько же превосходит любой человеческий разум, насколько наше тело лучше ориентируется во всех деталях жизненного процесса, протекающего в нем, чем мы сами» (С. Лем).

Полноценное знание любого языка и свободное владение им невозможно без знакомства с художественной литературой, написанной на этом языке. Знание, которое черпается из прозы или поэзии, связано не только с тем, что они говорят, но и с тем, как они это делают. Не случайно, что вслед за изучением, скажем, русского языка идет изучение русской литературы. Писатель и поэт подвергают испытанию язык, на котором они пишут, делают его более насыщенным и гибким.

Дж. Локк полагал, что поэтические средства являются в лучшем случае просто украшением, но в худшем и более частом случае они снижают возможность достижения подлинного познания. Это странное представление о поэзии упускает в ней самое главное — с ее помощью человек способен узнать такие вещи о себе и о мире, которых он не узнал бы с помощью самой строгой и точной науки. Когнитивная функция не является, однако, для поэзии особенно важной. Существеннее то, что поэзия лучше, чем что-либо иное, способствует естественному погружению в родной язык и такому тонкому и непринужденному его использованию, в результате которого он приобретает особую выразительную силу. Рассуждать о поэзии в терминах знания и незнания — значит упускать в ней самое важное: ее способность раскрывать самые сокровенные тайны языка и даже более того — тайны человека.

Стиль мышления. Каждое общество, как и всякая историческая эпоха, видит мир своими глазами, пользуется своей специфической системой мыслительных координат. Эта система обычно называется стилем мышления. Стиль мышления формируется под воздействием культуры общества и является одним из важных факторов ее воздействия на мышление индивидов. В каждом обществе помимо общего стиля мышления, распространяющегося на всех, кто живет в данной социальной среде, имеются стили мышления в различных частных и узких областях приложения мышления. Социальная природа человека проявляется, в частности, в том, что он принимает как нечто само собой разумеющееся доминирующий в его обществе и в его группе стиль мышления. Эта принимаемая почти без всякого анализа система мыслительных привычек определяет горизонт мышления отдельного индивида, способ постановки им проблем, круг тех решений, которые он способен предложить, и т.д. Человеку только кажется, что его мысль совершенно свободна. В действительности она движется в том достаточно узком коридоре, который задается стилем мышления соответствующего общества и стилем мышления той группы, к которой принадлежит человек. Стиль мышления — это не система четких правил, предписывающих, как следует мыслить. Он расплывчат, неопределенен и имеет во многом образный характер. В формировании стиля мышления обычного человека существенную роль играет вовсе не наука, которую он не знает и к которой не испытывает, как правило, особых симпатий, а искусство, и прежде всего массовое искусство.

Мировоззрение. Мышление человека носит образнопонятийный характер. Оно определяется не только стилем мышления того общества, в котором он живет, и той социальной и профессиональной группы, в рамках которой протекает его деятельность, но существенно зависит также от того мировоззрения и того мироощущения, которые складываются у человека постепенно и стихийно и определяется по преимуществу его социальной средой. Мировоззрение и мироощущение представляют собой систему представлений об окружающем мире и месте человека, общества и человечества в нем, об отношении человека к миру и к самому себе, а также отвечающие этим представлениям основные жизненные позиции людей, их убеждения, идеалы, принципы деятельности, ценностные ориентации.

Мировоззрение имеет сложный, описательно-оценочный характер и является в значительной мере имплицитным, не артикулированным. Понятию мировоззрения близки понятия «общая картина мира», «мировосприятие», «миросозерцание», «миропонимание».

Важную роль в формировании мировоззрения играет искусство. Мировоззрение систематизирует представления о мире и человеке, вырабатываемые искусством, и устремляется, как и оно, к универсальному, последнему, конечному. В первую очередь искусство дает самые распространенные и самые действенные оценки, субординации ценностей, снабжает нас пониманием основных форм жизни. «Мировоззрение, — говорит М. Шелер, — управляющий всей культурой или одной личностью вид селекции и членения, в котором оно фактически вбирает чистую сущность физических, психических и идеальных вещей независимо от того, как совершается их осознание и даже происходит ли это осознание вообще»[229].

Выявление «чистой сущности» всего того, что окружает человека, и тем более определение того, как он должен действовать в будущем, является одной из важных задач искусства. Только оно способно представить такие «сущности» в образной, доступной каждому или почти каждому человеку форме.

Менталитет. Под ментальным обычно имеется в виду то, что имеет отношение к уму в его функциональном аспекте (восприятие, воображение, память, желание и т.д.) или в его содержательном аспекте (чувственные образы, чувственные данные и другие содержания, наличествующие в уме). Менталитет — это «склад ума», социально-психологические установки, способы восприятия, манера чувствовать и думать. Понятие менталитета утвердилось в интеллектуальной жизни Запада как необходимая поправка к сложившемуся в XVIII—XIX вв. отождествлению сознания с разумом. Менталитет означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций. Менталитет неотделим от самих оснований социальной жизни, и не удивительно, что искусство представляет собой одно из наиболее действенных средств формирования менталитета.

Идеология. Идеология представляет собой принятую в конкретном обществе систему представлений и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к обществу и друг к другу, осмысляются социальные проблемы и конфликты и намечаются цели социальной деятельности. Идеология говорит не только о том, что «есть» в социальной жизни, но и о том, что «должно быть» в ней. В задачи идеологии входят, во-первых, понимание общества и человека и, во-вторых, стандартизация сознания людей, управление ими путем формирования определенного типа их сознания. Идеология имеет, таким образом, два аспекта: мировоззренческий (общее представление об обществе и человеке) и практический (правила мышления и поведения).

Человек всегда ориентирован на смысл. Стремление к поиску и реализации человеком смысла своей жизни некоторые психологи рассматривают как врожденную мотивационную тенденцию, присущую всем людям и являющуюся двигателем поведения и развития личности. Общество, как и человек, также нацелено на смысл. Оно стремится понять смысл своего существования и ощущает фрустрацию или вакуум, если это стремление остается нереализованным. Результатом поиска обществом смысла своего существования и является создаваемая им идеология.

Особенность идеологии как средства упрочнения общества в том, что она не просто вписывает человека в общество, в систему социальных связей, а стремится сделать его приверженцем вполне конкретного общества и противником всякого иного общественного устройства и любой иной идеологии.

Особенно наглядно роль искусства в укреплении господствующей в обществе идеологии проявляется в закрытых обществах, идеология которых сформулирована жестко и однозначно, а всякое отступление от нее наказуемо. В средневековом обществе не только философия, но и искусство являлось «служанкой теологии», одним из важных средств упрочнения господствовавшей тогда религиозной идеологии. В коммунистическом обществе перед искусством прямо ставилась задача эффективно поддерживать коммунистическую идеологию. Эта задача непосредственно включалась в само определение метода коммунистического искусства —социалистического реализма. Социалистический реализм — художественный метод литературы и искусства, представляющий собой эстетическое выражение социалистически осознанной концепции мира и человека, обусловленной эпохой борьбы за установление и созидание социалистического общества. Изображение жизни в свете идеалов социализма обусловливает и содержание, и основные художественно-структурные принципы искусства социалистического реализма[230]. Буржуазная идеология отличается от идеологии коммунистической тем, что складывается стихийно, является несистематичной, расплывчатой и аморфной, не обслуживается особой, направляемой из единого центра группой людей. Внедрение этой идеологии в умы и души людей не является чьей-то профессией. Буржуазная идеология незаметна, почти как тот воздух, которым дышит человек капиталистического общества. Поддержка искусством данного общества своей идеологии гораздо менее заметна, чем поддержка искусством социалистического реализма идеологии коммунистической. И, тем не менее, не только в коммунистическом, но и в капиталистическом обществе одна из ведущих социальных функций искусства — идеологическая, заключающаяся во всемерной поддержке искусством господствующей в обществе идеологии.

Мораль. Особая ценность морали как средства упрочнения общества в том, что от контроля морали невозможно уклониться. Моральная совесть индивида остается с ним даже тогда, когда он находится наедине с собой; угрызения совести способны воздействовать не только на внешне наблюдаемое поведение индивида, но и на самые тайные его мысли и намерения. В этой своей вездесущности мораль сходна с религией. Но если всезнающий и всевидящий бог пребывает вне индивида, то моральный эквивалент бога — совесть — коренится в самом сознании индивида. Мораль — важнейшее орудие человечества, стоящее в одном ряду с естественным языком. Сложившаяся стихийно исторически, мораль существует тысячелетия. В сущности, она столь же стара, как и само человеческое общество. Благодаря чему держится мораль? Судя по всему, не в силу особо веских доводов разума, а в силу многовековой традиции. В создании и поддержании этой традиции существенную роль всегда играло искусство. Оно дает простым «истинам морали» и той традиции, на которую они опираются, яркое, образное, доступное каждому воплощение.

Религия. Большую часть человеческой истории одним из наиболее эффективных средств упрочнения общества социализации его индивидов являлась религия. Всякая религия включает определенную систему утверждений (кредо), составляющую в религиозные эпохи ядро господствующего мировоззрения; регламентацию способов поведения, и в частности группового поведения при выполнении религиозных обрядов; особый язык, проникающий и во все другие сферы повседневной коммуникации людей; определенные эмоциональные установки, способные придавать особую окраску всей эмоциональной жизни верующих. Религия предлагает также решения всех сложных проблем человеческого существования: смысл человеческой жизни, предназначение страданий, смерти, любви и т.д. Особая сила религии как средства укрепления единства общества и социализации его членов связана с тем, что боги (или бог в монотеистических религиях) постоянно держат человека в своем поле зрения. Даже оставаясь один, он помнит, что инстанция, способная оценить его поведение и наказать его, если он отступает от системы норм и правил, поддерживаемой религией. Не только любые поступки, но даже все мысли и намерения человека, скрытые от окружающих его людей, не являются тайной для божества. Значение религии как одного из важных механизмов упрочнения общества стало заметно падать только с формированием капитализма.

Капитализм является светским обществом, придерживающимся принципа свободы совести. Радикальный социализм (коммунизм) — атеистичен по своей сути, причем воинственно атеистичен. Сам он является, можно сказать, постиндустриальным аналогом религии, и поэтому не может допустить, чтобы религия конкурировала с ним в сфере мировоззрения, идеологии, характерных форм групповой деятельности, в эмоциональной сфере индивидов и т.д.

В обществах, где религия составляет ядро господствующей идеологии, искусство является необходимым инструментом, обеспечивающим особую действенность религиозных представлений о человеке и мире, воспитания у членов общества пронизанных религией эмоциональных установок. Без поддержки со стороны искусства религия никогда не сумела бы стать «опиумом для народа» (К. Маркс) — средством, облегчающим земную боль, утешающим человека и уводящим его, хотя бы на время, душой и мыслями в иной, более справедливый мир.

Стиль жизни. Несомненна роль искусства в утверждении господствующего в обществе стиля жизни — совокупности тех ценностей и норм, которыми человек каждодневно руководствуется в своем поведении. Стиль жизни не обязательно осознается в полном своем объеме, чаще он представляет собой те незаметные для самого человека очки, через которые он рассматривает свою деятельность и деятельность других людей. Стиль жизни усваивается главным образом не на основе размышления, а в процессе подражания другим, следования традиции, в результате почти неощутимого, но тем более эффективного давления той среды, в которой действует индивид.

Традиции. Очевидно значение искусства в укреплении господствующих в обществе традиций — сложившейся стихийно системы привычек, ритуалов, норм, правил и т.п., которой общество руководствуется в своей деятельности. Наиболее популярные традиции, охватывающие если не всех членов общества, то их подавляющее большинство, как правило, не осознаются теми, кто следует им. Особенно наглядно это проявляется в традиционном обществе, где традициями определяются все сколько-нибудь существенные стороны социальной жизни. Традиции являются формой передачи социальных ценностей и способом воздействия прошлого на настоящее. «Взаимодействие, — говорит Г. Зиммель, — сплетающее индивидов в их совместном бытии, постоянно пересекается с традицией, где определенное содержание переносится одним индивидом на другого, но не вызывает его противодействия. Это превращает общество в подлинно историческое образование: оно уже не только предмет истории, но прошлое еще обладает в нем действенной реальностью, в форме общественной традиции прошедшее становится основанием для определения настоящего. Традиция — поразительное и создающее, собственно говоря, всю культуру и духовную жизнь человечества явление, посредством которого содержание мышления, деятельности, созидания, а также чувствования становится самостоятельным по отношению к своему первоначальному носителю и может передаваться им дальше, как материальный предмет. Это освобождение духовного продукта от его создателя — даже если этот продукт чисто духовен, если он состоит только в учениях, в религиозных идеях, в возможности распространения чувства или в выражениях чувства, — есть подлинное условие роста культуры. Ибо культура прежде всего создает возможность суммирования достижений человечества, ведет к тому, что человек — не только потомок, но и наследник»[231].

В традициях аккумулируется предшествующий опыт успешной деятельности, и они оказываются своеобразным его выражением. С другой стороны, они представляют собой проект и предписание будущего поведения.

Традиция выражает пребывание человека в историческом времени, присутствие в «настоящем» как звене, соединяем прошлое и будущее. Она не является чем-то подобным природной данности, ограничивающей свободу действия и не допускающем критического обсуждения. Традиция — точка пересечения человеческой свободы и человеческой истории.

Образцы. Социальная жизнь невозможна без образцов (идеалов, стандартов и т.п.) — устойчивых, социальных по своему характеру представлений о том, какими должны быть вещи конкретного рассматриваемого рода. На основе принятых в обществе образцов человек оценивает свое поведение и поведение окружающих, распределяет все, что интересует его, по рубрикам «хорошего», «плохого» и «безразличного». Образцы всегда имеют социальный характер, они навязываются индивиду обществом или какой-то его группой. Образцы формируются в ходе человеческой практики и являются своеобразным экстрактом из нее. Можно говорить об особом «мире образцов», но лишь предполагая, что он является всего лишь надстройкой над человеческой деятельностью и тем реальным оцениванием, без которого невозможна последняя.

Система образцов обеспечивает ту основу, опираясь на которые люди выносят свои оценки. Образцы обеспечивают не только конечное единообразие оценок, выносимых входящими в группу или общество индивидами, но и известное единообразие их действий, всегда опирающихся на оценки. Подражание образцу, имитация чужого поведения чаще всего является спонтанной. Имитирующий тип поведения имеет большое значение в социальной жизни. Повторение одного и того же поведения, принятого за образец в данном обществе, не нуждается в обосновании, поскольку образец обладает определенным авторитетом и престижем. Одни образцы предназначены для всеобщего подражания, другие рассчитаны только на узкий круг людей.

Очень часто в качестве образца выступает поведение вымышленных художником людей. Искусство дает прекрасные образцы частного рода: образцы любви к ближнему, любви к жизни, самопожертвования и т.д. Оно предоставляет также образцы поведения людей, взятых во всей совокупности присущих им черт: литературных героев, героев мифа, легенд и т.д.

Своеобразным образцом является Дон Кихот: ему подражают именно потому, что он был способен самоотверженно следовать избранному им самим образцу.

Наряду с образцами искусство предоставляет также многочисленные, буквально на выбор каждого, антиобразцы, определяющие отталкивающие примеры поведения и тем самым отвращающие от такого поведения.

Не только для действий, но и для всего, с чем регулярно сталкивается человек, будь то свадьбы, похороны, церемонии, объяснения в любви и т.д., в искусстве существуют свои образцы, говорящие о том, какими должны быть события данного рода. Картина И. Босха «Райский сад» дает образец жизни в раю; картина Т. Гейнсборо «Супруги Эндрюс» — образец молодой аристократической семьи, данный на фоне прекрасного пейзажа; «Крестьянская свадьба» Питера Брейгеля Старшего — образец крестьянской свадьбы XVI в. и т.п.

Искусство дает проникающие в самую душу образцы любви, дружбы, симпатии и антипатии, раздора и войны, трагического и повседневного, клятв и обещаний и т.д. до бесконечности. Этим во многом объясняется то, что оно служит эффективным средством понимания индивидом самого себя и общества, а обществом — индивида и самого себя.

Верования. Особую роль играет искусство в укреплении системы верований, принятых в конкретном обществе. Вера обязывает признавать какие-то положения достоверными и доказанными без критики и обсуждения, она всегда субъективна и без поддержки образами искусства вряд ли способна существовать. Затрагивающая не только разум, но и эмоции, вера выражает непосредственное тяготение к тому, что представляется истиной, добром или красотой. В зависимости от способа оправдания веры можно выделить рациональную и нерациональную веру. Последняя служит оправданием самой себе: сам факт веры считается достаточным для ее оправдания. Самодостаточную веру иногда называют «слепой». К примеру, религиозная вера в чудо не требует какого-либо обоснования чуда, помимо самого акта веры в него. Слепая вера особенно нуждается в живом, образном подкреплении, которое способно дать только искусство.

Вряд ли возможно с помощью словесных доводов заставить здравомыслящего человека поверить в то, что перед ним совершенно неожиданно может появиться святой. Однако, созерцая прекрасно написанную и потому звучащую особенно убедительно картину М. В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею», кто-то может поверить даже в это.

Средневековый комментатор Дионисий Картузианец так раскрывает идею, что мрак — это сокровеннейшая сущность бога. «Чем более дух близится к сверхблистающему божественному твоему свету, тем полнее обнаруживаются для него твоя неприступность и непостижимость, и когда он вступает во тьму, то вскоре и совсем исчезают все имена и все знания. Но ведь это и значит для духа узнать тебя: узреть вовсе незримого; и чем яснее зрит он сие, тем более светлым он тебя прозревает. Сподобиться стать этой сверхсветлою тьмою — о том тебя молим, о, преблагословенная Троица, и дабы через незримость и неведение узреть и познать тебя, ибо пребываешь сверх всякого облика и всякого знания. И взору тех лишь являешься, кои, все ощутимое и все постижимое и все сотворенное, равно как и себя самих, преодолев и отринув, во тьму вступили, в ней же истинно пребываешь»[232]. В этом пассаже есть только один явный аргумент, понятный средневековой аудитории, — ссылка на авторитет. В Библии сказано: «И содеял мрак покровом Своим». Но яркость выражения мысли, ее образность, соединяющая вместе несоединимое, могут заставить показаться убедительными и свет, обращающийся во мрак («сверхсветлая тьма»), и отказ от всякого знания («узрение и познание через незримость и неведение»).

«Верую, чтобы понимать», — заявляли в Средние века Августин и Ансельм Кентерберийский. Христианский теолог Тертуллиан силу веры измерял именно несоизмеримостью ее с разумом: легко верить в то, что подтверждается и рассуждением; но нужна особенно сильная вера, чтобы верить в то, что противостоит и противоречит разуму. Только вера способна заставить, по Тертуллиану, принять логически недоказуемое и нелепое: «Сын божий распят; нам не стыдно, ибо полагалось бы стыдиться. И умер сын божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем несообразно. И после погребения он воскрес; это несомненно, ибо невозможно». Прошло уже много веков, но это рассуждение до сих пор некоторым представляется убедительным. Его сила — не в разумных доводах, а в яркости рассуждения, в его красочности. Оно обращено вовсе не к разуму человека, а только к его чувству, и как раз поэтому совершенно не считается с естественным в других случаях требованием внутренней непротиворечивости. Преимущество веры в том, что она крепка и активна, ибо идет из глубин души, охватывает и выражает ее всю, в то время как теоретизирующий разум односторонен, поверхностен и неустойчив. Именно поэтому произведения искусства, также затрагивающие глубины человеческой души, являются одним из наиболее важных способов поддержки веры, причем веры не только религиозной, но и любой веры.

Здравый смысл. Произведения искусства представляют собой важное средство совершенствования здравого смысла — того общего, присущего каждому человеку чувства истины к справедливости, которое он приобретает с жизненным опытом. Здравый смысл в основе своей не является знанием. Скорее, это способ отбора знания, то общее освещение, благодаря которому в знании различаются главное и второстепенное и обрисовываются крайности. Здравый смысл играет особую роль при обсуждении всех проблем, касающихся жизни и деятельности человека. Обращение к здравому смыслу высоко ценилось в античности и шло в русле противопоставления мудрости («софия») и практического знания («фронесис»). Это противопоставление было теоретически разработано Аристотелем и развито его последователями до уровня критики теоретического жизненного идеала. Практическое знание, руководящее поступками человека, — это особый, самостоятельный тип знания. Практическое знание направлено на конкретную ситуацию и требует учета «обстоятельств» в их бесконечном разнообразии. Жизнь не строится исходя из теоретических начал и общих принципов, она конкретна и руководствуется конкретным знанием, оцениваемым с точки зрения здравого смысла.

Здравый смысл, проявляющийся в суждениях о правильном и неправильном, годном и негодном, справедливом и несправедливом, представляет собой одно из ведущих начал человеческой жизни. Она разворачивается не под действием науки, философии или каких-то общих принципов, а под решающим воздействием здравого смысла. Он всегда присутствует в произведениях искусства, отображающих историческое существование человека. Обладатель здравого суждения не просто способен определять особенное с точки зрения общего, но знает, к чему оно действительно относится, т.е. видит вещи с правильной, справедливой, здоровой точки зрения. Авантюрист, правильно рассчитывающий людские слабости и всегда верно выбирающий объект для своих обманов, тем не менее, не является носителем здравого суждения в полном смысле слова.

Здравый смысл приложим прежде всего в общественных, практических делах. С его помощью судят, опираясь не на общие предписания разума, а скорее на убедительные примеры. Поэтому решающее значение для него имеет история и опыт жизни. Здравому смыслу нельзя выучить, в нем можно только упражняться. Один из лучших способов такого упражнения — наблюдение за жизнью других людей, как она отражена в искусстве.

Закрытое общество. Социальные функции искусства особенно отчетливо видны в закрытом обществе, где перед искусством прямо ставится задача поддерживать господствующую в обществе идеологию, традиции, образцы и т.д. Идеология такого общества является простой и доступной каждому. А. А. Зиновьев так с иронией излагает элементарное существо коммунистической идеологии: «Полный ибанизм [строй, аналогичный коммунизму] есть общественный строй, обладающий следующими признаками. Здесь нет и быть не может никаких серьезных недостатков. Если здесь и бывают недостатки, то они мелкие и быстро устраняются. Здесь зато имеют место достоинства. В большом количестве. Большие и малые. Причем больших больше, чем малых. Но малых еще больше. Здесь все хорошее достигает неслыханного до сих пор расцвета. Производство мате риальных и духовных ценностей. Сознательность. Нравственность. Государство, политика, право, мораль и прочие надстройки отмирают, но путем такого мощного предварительного укрепления, что... В общем отмирают. Изобилие такое, что всего девать некуда»[233]. Эту донельзя упрощенную идеологию и систему ценностей, представленную в художественных образах и лишенную тем самым своей прямолинейной навязчивости, поддерживает и проводит коммунистическое искусство.

В социалистических странах, пишет Т. Арнольд о коммунистической России и ее последователях, революционные правительства умеют не только возбудить в своих народах необычайный энтузиазм, но и удерживать его на точке высшего напряжения. Применяемый ими метод не является рациональным: это чередование униформ, салютов, марширующих ног и национальных игрищ[234]. «Национальные игрища» должны пониматься широко, так чтобы включать в себя и искусство, прежде всего кино.

Искусство и динамика общества. До сих пор речь шла о роли искусства в поддержании устойчивости общества, об укреплении с помощью искусства тех социальных связей и социальных институтов, которые способствуют такой устойчивости.

Однако всякое общество — это не только устойчивость, но и определенная динамика. С этим связана противоречивость социальных функций искусства. Оно поддерживает существующие мораль, идеологию, верования, традиции, здравый смысл, признанные образцы и т.д. Но одновременно искусство способствует расшатыванию и обновлению имеющихся социальных отношений и институтов.

Р. Барт пишет, что «некоторые избегают постановки вопроса о существе литературы. Но это означает, что существо это предполагается извечным или, если угодно, природным, т.е. что литература представляется как нечто само собой разумеющееся. Но зачем писатели пишут? Разве Расин писал из тех же побуждений, что и Пруст? Не задаваться такими вопросами — значит уже ответить на них, приняв традиционную точку зрения обыденного здравого смысла: писатель пишет просто-напросто ради самовыражения, а существо литературы состоит в “передаче” чувств и страстей. Но стоит коснуться интенционального аспекта человеческого бытия, как подобное объяснение оказывается недостаточным. Оно носит зачаточный характер и опирается на устаревшую философию детерминизма. У литературы нет вневременной сущности, под недавно возникшим названием “литература” скрывается процесс становления весьма отличных друг от друга форм, функций, институтов, причин и намерений, все из которых являются относительными. Тот, кто не отвечает на вопрос, почему писал Расин, т.е. что могла значить литература для человека той эпохи, закрывает себе путь к решению вопроса о том, почему с некоторых пор (после “Федры”) Расин писать перестал. Все взаимосвязано: самая мелкая, самая малозначительная литературная проблема может обрести разгадку в духовном контексте эпохи, отличающегося от нашего нынешнего контекста. Самое простое — предполагать, что соотношение между произведением литературы и реальностью носит характер соответствия: писать — значит лишь воспроизводить, копировать, чем-либо вдохновляться и т.п. Литературное творчество начинается как раз там, где оно подвергает деформации сей предмет»[235].

Искусство — не только средство самовыражения художника и копирования им действительности. Оно задает миру вопросы, расшатывает устойчивые смыслы, верования, идеологию и здравый смысл людей. При этом оно не отвечает на свои же вопросы, оставаясь бесконечно открытым для новых истолкований. В частности, произведение «добропорядочной» литературы никогда не является ни полностью неясным (таинственным или «мистическим»), ни до конца ясным. Оно как бы чревато смыслами — открыто предстает читателю как система означающих, но не дается ему в руки как означаемый объект. Этой «неухватностью» смысла объясняется способность произведения, с одной стороны, задавать миру вопросы (расшатывая устойчивы смыслы, опирающиеся на верования, идеологию и здравый смысл людей), и притом не отвечать на них (ни одно великое произведение не является «догматическим»), а с другой стороны, оно бесконечно открыто для новых расшифровок, поскольку нет причин когда-либо перестать говорить о Расине или

Шекспире (разве что вообще их отбросить, но это тоже способ говорить о них на особом языке). В художественной литературе смысл настойчиво предлагает себя и упорно ускользает. Она представляет собой не что иное, как язык, знаковую систему, существо которой не в сообщении, которое она содержит, а в самой «системности».

Для многих суждений о литературе характерно преувеличенное и вызывающее улыбку доверие: персонаж якобы не имеет никакого права заблуждаться относительно самого себя, относительно своих переживаний, не может лгать самому себе, ему неведомо и понятие фантазии и т.п. «Эта поразительная ясность человеческих существ и их отношений приписывается не только миру художественного вымысла; для адепта критического правдоподобия ясна сама жизнь; как в книгах, так и в самой действительности отношениями между людьми правит один и тот же закон банальности»[236]. Говорят, что нет никаких оснований рассматривать творчество Расина как театр Неволи, поскольку в ней изображается самая расхожая ситуация. Бесполезны и напоминания о том, что в расиновской трагедии на сцену выводятся отношения, основанные на принуждении, ибо власть лежит в основании любого общества. Говорить так — значит слишком уж благодушно относиться к наличию фактора силы в человеческих отношениях. Будучи далеко не столь пресыщенной, литература всегда занималась именно тем, что вскрывала нетерпимый характер банальных ситуаций; ведь литература как раз и есть то самое слово, с помощью которого выявляется фундаментальность банальных отношений, а затем разоблачается их скандальная суть[237].

Все, что говорится Бартом о художественной литературе, имеет прямое отношение ко всем другим видам искусства. Всякое произведение искусства показывает, что жизнь далеко не так банальна, как это иногда представляется, что искусство заставляет особенно остро ощутить сложность и многоаспектность жизни. Но оно не является прямолинейным и догматичным, не дает простых и ясных рекомендаций, а напротив, отличается «неухватностью», возможностью многообразных его истолкований. Выражение в произведении искусства чувств художника и копирование этим произведением реальности — традиционные и лежащие на поверхности задачи искусства, но это не единственные и чаще всего не главные его задачи.

Искусство и коммунитарные социальные отношения. Особого анализа требует проблема роли искусства в укреплении коммунитарных (общинных) отношений членов общества. Искусство — одно из важных средств уравнивания людей, превращения общества в общину равных.

В любом произведении искусства проводятся многочисленные дифференциации, разделяющие людей по социальным ролям, статусам, должностям и т.д. Но, несмотря на введение всех этих иерархизаций членов общества, функция представления их как в принципе равных друг другу является явно доминирующей.

Социальная жизнь представляет собой процесс, включающий последовательное переживание коммуны (общины) и структуры, равноправия и неравенства.

Структурные отношения можно истолковать как отношения власти или принуждения, если власть определяется как способность одного индивида оказывать давление на другого индивида и изменять его поведение. Структурность, или власть, рассеяна во всем обществе, а не сконцентрирована в рамках правящей элиты, правящего класса и т.п. Отношение принуждения или давления имеет место не только между руководителями и их подчиненными, но и во всех тех случаях, когда в той или иной форме обнаруживается неравенство индивидов, начиная с неравенства их статусов и кончая неравенством их возможностей следовать быстро меняющейся моде.

Коммунитарные отношения, или отношения равенства, особенно отчетливо проявляются в ситуациях перехода: посещение художественной галереи (сообщество зрителей), чтение бестселлера (сообщество его читателей), перемещение в пространстве (пассажиры транспорта), перемена работы (сообщество безработных), выборы органов власти (сообщество избирателей), радикальные социальные реформы и революции (общество в целом) и т.п.

Коммунитарные отношения характерны для религиозных общин, члены которых, готовясь к переходу в иной мир, равны и добровольно подчиняются духовным наставникам. Коммунитарные отношения существуют в ячейках гражданского общества (союзы, ассоциации, клубы), в политических партиях и т.п.

Общество представляет собой как бы две «модели» человеческой взаимосвязанности, накладывающиеся друг на друга и чередующиеся. Первая — это модель общества как структурной, дифференцированной и зачастую иерархической системы политических, правовых и экономических уложений с множеством типов оценок, разделяющих людей по признаку «больше» или «меньше». Вторая модель, особенно отчетливо различимая в переходные периоды (выборы, революции и т.п.), — это общество как неструктурная или рудиментарно структурная, недифференцированная общность равных личностей, подчиняющихся верховной власти ритуальных «вождей».

Особенно отчетливыми проявлениями коммунитарных отношений являются подлинная дружба и любовь. В дружбе и любви индивиды выступают как целостные личности, во всем или почти во всем равные друг другу. «Только в любви и через любовь можно понять другого человека» — это означает, что предпосылкой глубокого понимания являются чисто коммунитарные отношения между людьми, вступающими между собой в контакт.

Структурность — это антикоммунитарность, неравенство индивидов, многообразие их классификаций и противопоставлений по статусу, роли, должности, собственности, полу, одежде и т.д.

Коммунитарные отношения иногда называются связями «горизонтального характера», а структурные отношения — связями «вертикального характера». Фундаментальный контраст между горизонтальными и вертикальными связями вполне очевиден.

Коммунитарные отношения только в редких случаях проявляются в чистом виде. Обычно они переплетаются со структурными отношениями. Например, в среде художников, где все, в общем-то, равны, имеются вместе с тем люди, руководящие художественными объединениями, и те, кто от них зависит, есть знаменитые художники, получающие хорошие заказы, и художники, не пользующиеся известностью и живущие непонятно на что.

Можно сказать, что коммунитарные отношения выражают глубинную сущность человека — единство всех людей, их родовую общность. В известном смысле они фундаментальнее структурных отношений: президент Академии искусств, его жена и терпеливо сидящий в приемной президента начинающий художник являются в первую очередь людьми, существами, принадлежащими к одному виду животных, а уже затем и на этой основе — разными людьми, отличающимися друг от друга своими должностями, ролями и статусами.

Зачем нужно искусство? Социальная жизнь представляет собой сложную динамику равенства и неравенства, коммунитарных и структурных отношений. Если одни из них получают явный перевес над другими, об обществе можно сказать, что оно нездорово. Преувеличение роли структуры ведет к тому, что коммунитарные отношения проявляются извне и против «закона». Преувеличение значения коммунитарных отношений в политических движениях уравнительного типа, как правило, вскоре сменяется деспотизмом, бюрократизацией или другими видами структурного ужесточения.

Одним из противоречий, раскалывающих власть, является соотношение между вертикальным и иерархическим измерением господства и горизонтальным и всеми поддерживаемым измерением желания жить вместе. Может показаться, что власть порождается одним лишь желанием жить вместе. Оно действительно является основой существования политической связи. Но оно не является достаточным условием. При любых взаимодействиях политическая связь формируется в результате разделения на управляемых и управляющих. С одной стороны, такой раскол представляет собой наследие насилия, которое остается даже в глубинах самого правового государства. С другой стороны, вертикальная связь сохраняет за собой, быть может, неустранимую, роль власти в смысле легитимности, унаследованной от прежних властей. На протяжении тысячелетий политическая теология сводилась к обоснованию в божественной обоснованности вертикального отношения господства. Вопрос заключается в том, возможен ли иной «теолого-политический» принцип, который создаст горизонтальное измерение власти и подчинит ему вертикальное измерение господства. Как бы то ни было, задача, которая, вероятно, останется невыполненной, состоит в том, чтобы правильно соединить вертикальное и горизонтальное измерения, господство и власть.

Магическая сила христианской проповеди любви объясняется в первую очередь тем, что это был призыв к замещению структурных социальных отношений коммунитарными, наиболее ярким выражением которых является любовь.

Сообщество художников — людей, создающих произведения искусства, — является в известном смысле образцом, или парадигмой, коммунитарных отношений. С другой стороны, само искусство, для которого все люди равны, независимо от их богатства, социального положения, особых интеллектуальных способностей и т.д., представляет собой средство упрочения коммунитарных отношений, отношений равенства. Слушатели, присутствующие в консерватории на концерте классической музыки, или те десятки тысяч людей, которые слушают легкую музыку на стадионе, зрители в художественной галерее, многочисленные участники бразильского карнавала и сотни тысяч туристов, собравшихся со всего мира, чтобы насладиться этим карнавалом, — в каждом конкретном случае эти люди равны между собой. Любители серьезной музыки могут высокомерно относится к тем, кто предпочитает легкую музыку. Но те и другие равны в своей любви к музыке. Состоятельные люди, обычно предпочитающие оперу и балет, в этой своей привязанности мало чем отличаются от людей, наслаждающихся стриптизом или пением в баре под довольно легкомысленную и даже плохо слышимую музыку.

Исходя из этого можно дать — но, разумеется, только частичный, — ответ на вопрос: «Зачем нужно искусство?» Этот ответ окажется простым, как и само искусство в его обычных проявлениях, — оно необходимо для объединения людей на основе уравнивания их в том или ином отношении. Искусство — одно из средств, делающих из общества — образования структурного и насквозь пронизанного противопоставлениями одних индивидов другим и, соответственно, неравенством, — коммуну, или общину равных. Но равенство, даваемое искусством, касается только отдельных аспектов человеческой жизни.

Как отмечает Р. Барт, распространяя свои представления посредством целого набора коллективных образов, в том числе и образов современного искусства, буржуазия освящает мнимое отсутствие дифференциации общественных классов. В тот самый момент, когда машинистка с мизерной зарплатой узнает себя в участнице пышной церемонии буржуазного бракосочетания, отречение буржуазии от своего имени полностью достигает своей цели[238]. Идею, что проникновение буржуазных идеалов в разные слои общества,

происходящее не без участия массового искусства, сглаживает классовые противоречия, высказывает и неомарксист Г. Маркузе. Если рабочий и его босс наслаждаются одной и той же телепрограммой и посещают одни и те же курорты, если машинистка загримирована не менее эффективно, чем дочь ее начальника, если негр владеет «кадиллаком» и все они читают одни и те же газеты, то это уподобление указывает не на исчезновение классов, но на то, насколько основное население усваивает потребности и способы их удовлетворения, служащие сохранению истеблишмента[239]. Барт и Маркузе, уделяющие главное внимание критике буржуазного общества, обращают внимание только на негативные, по их мнению, последствия уравнивания членов этого общества.

Искусство — одно из важных средств коммунитаризации общества, связывания его индивидов горизонтальными отношениями равенства.

Преимущество искусства — в его вездесущности: оно пронизывает всю человеческую историю и не исчезает ни в одну эпоху и ни в какой форме общества. Искусство открытого общества существенно отличается от искусства закрытого общества, но искусство есть и там, и там. Существуют многие типы обществ, промежуточных между явно выраженными открытым и закрытым обществами. Но в каждом из промежуточных обществ имеются свои собственные виды искусства.

Разумеется, искусство не только уравнивает людей, но и в определенной мере структурирует их отношения, вносит в эти отношения элементы неравенства. Те, кто тяготеет к современной атональной музыке, могут свысока смотреть на тех, кто до сих пор наслаждается давно устаревшими Бахом и Бетховеном. Любителям серьезной музыки нередко режет слух легкая, эстрадная музыка. Сторонники реализма в живописи могут критично и надменно отзываться о тех, кто предпочитает экспрессионизм и тем более абстракционизм или кубизм.

Искусство представляет собой слишком сложное социальное явление, чтобы его воздействие было однозначным. Любовь к искусству, как и любовь вообще, может не только сглаживать неравенство людей и наглядно демонстрировать все преимущества их равенства, но и разделять людей по их статусам и ролям и тем самым в известной мере структурировать общество.

Однако в искусстве укрепление коммунитарных отношений между людьми явно преобладает над той структуризацией их отношений, которое неизбежно привносит искусство.

Любовь как тема искусства. Характерно, что одной из главных тем — если не самой главной темой — искусства является любовь. Любовь, как она отображается в искусстве, есть любовь в самом широком ее понимании. Она начинается с половой, или эротической, любви, являющейся парадигмой любви вообще, и включает любовь к ближнему, любовь к природе, любовь к славе, к богатству, к коллекционированию, к развлечениям и путешествиям, космическое чувство единства со всем миром и т.д. На окраинах любви стоят пристрастие к сквернословию, влечение к пище и, как говорится в «Камасутре», любовь к верховой езде.

Особый и непреходящий интерес искусства к любви можно объяснить тем, что любовь является наиболее ярким образцом коммунитарных отношений и одним из основных средств их укрепления. К этой же цели со всей очевидностью тяготеет и искусство.

Любовь — парадигма коммунитарности вообще, в том числе и для искусства. В дружбе и тем более в любви индивиды выступают как целостные личности, во всем или почти во всем равные друг другу. «Только в любви и через любовь можно понять другого человека» — это означает, что предпосылкой глубокого понимания являются чисто коммунитарные отношения между людьми, вступающими между собой в контакт.

Любовь — одно из средств, делающих из общества, пронизанного противопоставлением одних индивидов другим и, соответственно, неравенством, общину равных. Но равенство, даваемое любовью, как и равенство людей, предполагаемое искусством, касается только отдельных сторон человеческого существования.

Другая ведущая тема искусства — смерть. Она, как известно, уравнивает людей в еще большей мере, чем любовь.