Самый большой секрет большевизма

Самый большой секрет большевизма

Определяющее влияние утилитаризма в идеологии означало в конечном итоге, что сама Правда стала предметом утилитарного манипулирования. Как апостол Павел, который с иудеями говорил, как иудей, с эллинами — как эллин, с варварами — как варвар, так и Ленин с каждой из групп населения говорил на ее языке. Как только позволяла общая ситуация, утилитарные принципы открывали возможность для изменения соотношения сил, отказа от компромисса, отступления от ценностей тех или иных сословий якобы во имя высшей Правды. Разномыслие, следовательно, рассматривалось как фактор, который следует, в конечном итоге, использовать как стимул для его ликвидации. Все сводилось к убеждению, что правда едина и единственна.

Выдвижение утилитаризма на первый план среди ипостасей псевдосинкретизма означало, что, хотя принцип монологизма Правды оставался незыблемым, в действительности за этой видимостью шел постоянный поиск компромисса между ипостасями в соответствии с их социальной значимостью, в соответствии с необходимостью в конкретной ситуации решать медиационную задачу. Значит, была возможность в угоду конъюнктурности отойти от версии Правды, которая только что казалась единственно возможной и оставалась таковой после своего изменения.

Тем самым псевдосинкретизм отошел также и от революционного просветительства, признав, что сама высшая Правда нуждается в корректировке массовым сознанием. Партия, денно и нощно приобщая массы к высшей Правде, должна одновременно корректировать, развивать высшую Правду, прислушиваясь к ней в народной жизни. Партия должна была учить народ и одновременно учиться у него. Таким образом, постоянно совершенствовалась возможность решать медиационную задачу. При господстве утилитаризма Правда не могла быть чем–то абсолютным, как это было в синкретизме. Она не могла быть и синонимом научной истины. Содержание Правды стало в известном смысле проблематичным. В этом отходе от синкретизма существенный признак псевдосинкретизма. Правда в псевдосинкретизме стала результатом постоянного утилитарного поиска, решения медиационной задачи, т. е. компромисса между разномыслием и интеграцией, движения от несознательности к Правде в ее высшей форме. Для партии это означало необходимость отстаивать свои ценности на языке ценностей каждой из значимых групп, попавших в сферу «наших».

Значение государственной идеологии прежде всего в том, чтобы неустанно и повседневно формировать для массового сознания комфортную картину мира. Она, с одной стороны, должна опираться на господствующую сегодня форму нравственного идеала, а с другой — направлять массовую воспроизводственную деятельность против дезинтеграции. Накал идеологической деятельности был не просто результатом злой воли тех или иных большевистских лидеров, но свидетельствовал о том, что в расколотом обществе решению указанной двоякой задачи постоянно угрожала опасность несовместимости ее сторон. Тем не менее деятели «идеологического фронта» постоянно пытались строить картину комфортного мира, опираясь на прошлый опыт борцов за Правду, включавший и прямые фальсификации, составление подложных царских грамот [49], призванных вызвать у народа эмоциональный взрыв в «нужном» направлении.

Вся дальнейшая одиссея псевдосинкретизма драматическим образом следовала за массовыми нравственными идеалами, перебирая в определенной последовательности их возможные гибридные комбинации. Возможность и направления этого движения не были разгаданы ни самим основателем псевдосинкретизма, ни его критиками.

Формирование гибридных нравственных идеалов на основе утилитаризма содержало неожиданную возможность: утилитаризм как стремление ради некоторой заданной цели превращать все, включая и нравственные идеалы, в средство не нес в себе какого–то особого пристрастия ни к одному из имевшихся трех идеалов в ущерб другим. Безнравственному владельцу капитала все равно, куда вкладывать деньги: в производство отравляющих газов или лекарств, лишь бы был нужный ему эффект. Появлялась возможность комбинирования нравственных идеалов, включая как тоталитаризм, так и либерализм. Выбор определялся конъюнктурой, а не предвзятыми догмами. Большевистский псевдосинкретизм содержал в себе, кроме трех уровней нравственных идеалов, возможность их соединения посредством трех ипостасей — утилитаризма и через него традиционализма и либерализма.

Из этого следует принципиальное отличие логики большевизма от логики классического марксизма. Ленин действовал по логике конъюнктурного манипулирования. Маркс же в решении стратегических и тактических задач действовал «в зависимости от своих теоретических (философских, политикоэкономических и иных) взглядов» [50], т. е. следовал имманентной логике мысли. Между тем официальная идеология как раз и пыталась доказать, что все ее постоянно меняющиеся идеологемы — это выводы науки и философии. Многие критики ленинизма пытались выделить это теоретическое ядро и обрушить на него огонь критики. Ядром мог быть и марксизм, и «грабь награбленное», и прочее, и прочее. В действительности эта идеология не содержала ничего абсолютного и неизменного, за исключением стремления постоянно решать любыми средствами медиационную задачу, манипулируя идеями, людьми, ресурсами. Любая идея, которая может казаться самоценной, при изменении ситуации забывается в единый миг, а люди, которые принимают ее за чистую монету, подвергаются забвению или исчезают в огне террора. Так погибли и марксисты в партии (если считать, что они реально были), и те, кто осуществлял лозунг «грабь награбленное» (террор включал и попытку уничтожения уголовников: в частности, их топили в баржах), и все остальные, кто следовал некоторой последовательной логике идей, безразлично какой.

Самый большой секрет большевизма, следовательно, заключается в том, что большевики, став правящей партией, выхватывают из окружающей среды и превращают в определяющие для себя различные, практически любые, а значит, и исключающие друг друга идеи, если они обещают решение медиационной задачи, сохранение государственной власти.