Проблемы российской геополитики
Проблемы российской геополитики
Борьба за высшую Правду в мировом масштабе придавала внешней политике псевдосинкретизма совершенно особый метафизический смысл. Люди, ее проводившие, чувствовали себя носителями Правды, что освобождало их от всяких нравственных норм, что, впрочем, не мешало им соединять свое представление о Правде с утилитарными целями, подчас примитивными и узкими.
Высшая Правда, в условиях господства псевдосинкретизма вписывавшаяся в манихейский миф, требовала вражды к Западу. Идея высшей Правды постепенно проникалась утилитаризмом — некоторым неопределенным представлением о необходимости максимизации пользы для нас и максимизации вреда для наших реальных и потенциальных противников. Разумеется, сами критерии пользы и вреда носили случайный характер и не поднимались выше уровня обыденного сознания. Поэтому просчеты во внешней политике стали повседневным делом. Внешнеполитическая тактика позволяла получать маленькие выигрыши, но постоянно вела к проигрышу в главном, вела к ослаблению связей с миром, подрывала интеграцию мира. Если утилитаризм в своих расчетах не в состоянии опереться на реальные тенденции, он неизбежно порывает связь с глубоким ходом истории и поэтому в конечном итоге проигрывает.
«Например, захват Афганистана остался бы просчетом даже в случае быстрого военного решения, так как он является вызовом крепнущему нравственному идеалу человечества, отвергающему вооруженное вторжение одной страны в другую. Это вторжение приводит к проигрышу в главном, оно усиливает военную опасность, ослабляет страну, увеличивая число народов, которые будут ждать удобного момента, чтобы освободиться от оккупации» (фрагмент 1980 года) [17].
Просчетом была довоенная внешняя политика, закрывавшая глаза на агрессивность и авантюризм фашизма, политика, которая уничтожила буферные государства между СССР и Германией и открыла врагу путь в страну, манихейская политика, питаемая враждой к либерализму и приведшая к катастрофе 1941 года.
Из прогноза 1979 года: «Просчетом является современная внешняя политика, которая в определенном смысле — инверсия на довоенную. Она направлена на подготовку к войне в таких масштабах и такими методами, что приводит к росту военной опасности. Внешняя политика, основанная на псевдосинкретизме, неуклонно разрушает сама себя. Можно лишь удивляться тому, насколько утилитарная политика, оценивающая себя как основанную на расчете и анализе реальности, в действительности склонна действовать вопреки ситуации, поддаваться инверсионным силам, инверсионной реакции на прошлые неудачи, действовать по аналогии с прошлыми удачами, не замечая, что мир уже стал другим.
Современный утилитаризм не учитывает, что сила сеет страх во всем мире, а страх не только вызывает ответную подготовку к войне, но и сам по себе является грозной опасностью. Страна, постоянно увеличивающая свой военный наступательный потенциал, страна, которая за последние несколько десятилетий постоянно увеличивала свои территории, зону, занятую войсками, склонная оказывать «братскую помощь», включающую ввод войск, не может не внушать возрастающего страха, а эскалация страха — путь к войне» [18].
Внешняя политика шестого «застойного» этапа поставила страну в изоляцию, превратила ее в глазах всего мира в опасного агрессора. Общий отказ от манихейской идеологии на седьмом этапе привел к отказу от манихейской внешней политики. Это, несомненно, было результатом не только принципиального изменения господствующего нравственного идеала, но и понимания явной невыгодности с точки зрения утилитаризма, безусловного стремления к максимизации пользы «нам» и вреда «им», даже если критерии утилитаризма формируются на основе манихейских представлений. Успех внешней политики на седьмом этапе — свидетельство патологического характера прошлой внешней политики. Тем не менее опасность возвращения к манихейству существует. Эта возможность вытекает из более общей возможности краха господствующего антиманихейского нравственного идеала, что неизбежно вызывает мощную потребность в смене идеологии, в возврате к представлению о существовании различных внешних и внутренних врагов, т. е. создает иную культурную основу для внешней политики. Это может быть новая версия всемирного заговора против России «русофобов», которые окажутся «виноваты» во всех бедах. Не исключен такой поворот в результате внутренних конфликтов, в которые могут оказаться втянуты пограничные, а возможно, и более отдаленные страны. Не исключен и вариант прихода к власти сил с имперскими амбициями, пытающихся поднять племенное сознание до масштабов большого общества. Одним из стимулов этого является катастрофический распад СССР и растущая в результате этого унижения национального чувства обида за непризнанную Правду, за «неблагодарность» и т. д.
Здесь нет, разумеется, автоматизма. Возможен разрыв между оголтелым идеологическим манихейством и относительно спокойной внешней политикой. Опыт прошлого, однако, не свидетельствует в пользу высокой способности правящей элиты на такое опосредованное мышление.
Внешняя политика — не только результат внутренних процессов. Она зависит от партнеров, от их знаний правил, по которым ведется наша внешняя политика. Очевидно, что если партнеры поведут себя таким образом, что сделают манихейскую политику утилитарно невыгодной, т. е., например, слишком дорогой, то это послужит фактором отхода от манихейства утилитарной внешней политики. Внешняя политика до этапа перестройки постоянно колебалась, с одной стороны, между манихейским стремлением предотвратить опасность сближения и, в конечном итоге, перехода к либеральной цивилизации, с другой стороны — достижением того, что в тот момент считалось пользой. Внешняя политика, следуя логике хромающих решений, металась между «принципиальностью» и «реализмом».
Горбачев отказался от рассмотрения войны с мировым империализмом как естественного результата раскола мира на лагери социализма и капитализма. Это был отказ от идеи внешнего врага как определяющего фактора всей жизнедеятельности общества, от возможности черпать энергию для интеграции общества в страхе перед мифическим злом, в запугивании общества жупелами империализма, сионизма и иных внешних врагов. Сменилась модель мира, но в итоге расколотое общество лишилось важного интегратора, что снизило массовое признание ценности государственности, способность ее воспроизводства.
Одновременно изменился геополитический взгляд на мир. Манихейская картина мира была проста: весь мир делился на два антагонистических лагеря, готовящихся к очередной смертельной схватке. Между ними могла иметь место промежуточная сфера, части которой следовало различными тайными и явными средствами перетягивать на нашу сторону, чтобы усилить свою позицию перед неизбежной схваткой. Теперь же мир распался на великое множество особых стран и народов. К ним неожиданно присоединились и бывшие республики СССР со своими многочисленными и сложными проблемами и претензиями к России. Здесь нужна была новая внешнеполитическая философия, новый взгляд на геополитику, принципиально отличную от прошлой. Изменилась не только философия, модель мира, но фундаментальные факторы геополитического положения России. Добиваясь суверенитета, руководство России фактически возглавило на республиканском уровне борьбу за ослабление и уничтожение СССР. Составные части СССР из внутренних частей империи превратились для России в «ближнее зарубежье», отношение с элементами которого стало сложной проблемой. Объективно Россия оказалась отодвинута от Запада, от нее в первую очередь отделились западные республики, что усиливало в стране незападнические элементы и вместе с тем парадоксальным образом сочеталось с поворотом внутренней и внешней политики страны к западничеству. Попытка заключить устойчивое соглашение между тремя славянскими государствами, превратить их союз в некий костяк нового содружества окончилась неудачей, так как силы локализма, недостаточная потребность бывших республик друг в друге в условиях активизации локализма, всеобщее стремление каждой из стран, выделившихся из СССР, усилить свои позиции в борьбе за монополию на дефицит противостояли различным формам этого объединения. Между тем хозяйственная дезорганизация, опасность взаимных конфликтов по бесчисленным поводам, отсутствие пригодных и освященных опытом способов разрешения взаимных проблем толкали в противоположную сторону. Но силы локализма, страх перед тем, что руководство России займет место имперского центра, до сих пор стимулируют безоглядный распад, включая разрушение хозяйственных связей.
Оценка современной геополитической ситуации и превращение этой оценки во внешнюю политику при давлении различного рода доктринерских представлений являются важной проблемой. Существует явное стремление ориентировать внешнюю политику на борьбу за возвращение к СССР, что является практически либо маниловской абстрактной мечтой, ностальгией по прежним временем, либо стремлением к ослабленному варианту объединения славянских республик, что также не встречает у них реального отклика.
Важнейшая особенность новой геополитической ситуации заключается в опасности распада страны и в возникновении реального давления на южных границах. Миграционные потоки, которые раньше шли из центра на периферию во всех доступных направлениях, столкнувшись с препятствием, повернули в противоположную сторону. Окончился многовековой процесс колонизации окружающей территории. Не пойдет ли следом миграция страдающих от перенаселения народов?
Сложность реальной внешней политики усиливается сегодня необходимостью выработки определенной внешнеполитической позиции по множеству проблем, возникающих в результате распада СССР. Важнейшая из них — отношение к представителям русскоязычного населения, которые оказались в различных государствах, в различных, подчас конфликтных ситуациях. Всякие попытки притеснения этого населения по языковому и этническому признаку в новых государствах могут иметь и для этих государств, и для общей ситуации крайне негативные, дестабилизирующие последствия. В связи с этим перед Россией стоит сложная задача четкого разделения международного права и защиты этих людей.
Нельзя закрывать глаза и на то, что глубочайший упадок, в котором сегодня находится страна, является важнейшим фактором отношений с внешним миром, так как без нормальных отношений с Западом нет реальных надежд преодоления хозяйственной разрухи. Разумная внешняя политика поэтому должна ориентироваться на страны, которые могли бы в этих трагических для России обстоятельствах оказывать ей максимальную поддержку. Среди таких стран следует указать не в последнюю очередь на Японию, культурно–исторический и экономический потенциал которой, заинтересованность в совместных проектах могут оказаться исключительно важными не только с экономической точки зрения. Большое значение могут иметь отношения с Израилем, так как многие из израильских бизнесменов испытывают ностальгию по России и склонны оказывать поддержку различным проектам. Кроме того, израильские деятели лучше других знают не только то, как решать проблемы в специфических условиях России, — они могут легче других вступать в контакт с нашими предпринимателями и чиновниками.
Сложность положения России в современном мире требует развития связей с разными регионами мира, исключает одностороннюю ориентацию на Запад или на Восток и требует постоянных попыток установления двусторонних связей со всеми странами, в первую очередь с сопредельными, что должно тормозить всякие попытки изоляции.
Важной сферой внешней политики должна явиться попытка создать институциализированные механизмы решения некоторых общих проблем, оставшихся в наследство от бывшего СССР, — от хозяйственных до экологических и борьбы с преступностью. Особенно важным представляется создание механизмов, предотвращающих вооруженные конфликты.
Не следует забывать, что историческое банкротство заставляет нас с величайшим вниманием искать пути решения двоякой задачи: с одной стороны, совершать мучительную работу самоуглубления в диалоге с другими народами; с другой стороны, находить меру между собственной инерцией в использовании своего сложившегося опыта и следованием чужому опыту.