Псевдоэкономика

Критики сталинизма, как кажется, сравнительно более снисходительны к индустриализации, чем к коллективизации. Индустриализация, по мнению многих, спасла общество от врагов, открыла путь к прогрессу и т. д. Между тем индустриализация и коллективизация — две стороны одной медали, одного процесса. И судить их следует одним судом. Причина коллективизации глубже, чем превращение продразверстки в постоянно действующую систему. Коллективизация открыла путь попыткам общества сохранить господство натурального хозяйства посредством постоянно углубляющегося нарушения закона соотношения хозяйственных отраслей. Коллективизация и индустриализация во всем обществе далеко зашедшей уравнительности и натуральных отношений в хозяйстве породили неслыханную в истории попытку посредством перманентной экспроприации двинуть вперед техническую цивилизацию, матрицируя технические идеи, образцы, приглашая специалистов «гниющего» Запада. Началось неслыханное насильственное неконтролируемое изъятие ресурсов из сельского хозяйства для осуществления грандиозных планов индустриализации, что должно было создать материальные предпосылки для победы над кривдой в космическом масштабе.

Действительно ли индустриализация создала предпосылки для могущества страны, для царства изобилия? Средства, изъятые из сельского хозяйства, предполагалось использовать для индустриализации, начатой еще в прошлом глобальном периоде. Индустриализация преследовала чисто материальные цели, производство определенного набора товаров. Набор этих товаров определялся не рынком, не спросом, но манихейской предпосылкой, верой в неизбежность столкновения с мировым злом, империализмом, который по своей природе из зависти и корысти на нас обязательно нападет. В качестве второй причины выдвигалась необходимость производства благ для народа, который поддерживал власть в надежде на Царство Божье на земле. Впрочем, до принципиального решения второй задачи дело не доходило, так как и без этого проедались все ресурсы, как человеческие, так и естественные. Индустриализация, следовательно, как и коллективизация, являлась формой развития хозяйства на доэкономической натуральной основе, что органически вытекало из победы крайней уравнительной идеологии в условиях отсутствия рынка. Это развитие шло через постоянно углубляющееся нарушение закона соотношения хозяйственных отраслей, что привело к форсированному развитию псевдоэкономики, которая в результате коллективизации и индустриализации приобрела господствующий характер в хозяйстве. Остатки экономики были уничтожены, оттеснены в сферу базара, теневой экономики.

Система псевдоэкономики развивалась на вне– и доэкономической основе сложного, многоотраслевого расколотого хозяйства, зависимого от синкретического государства. Псевдоэкономика возникает на основе попыток сочетать господство натуральных отношений в хозяйстве с одновременным стремлением к модернизации. Эта система возможна лишь на базе господства архаичной государственной собственности на условия и средства хозяйственной деятельности, что создает основу для принудительного перекачивания ресурсов из одной отрасли в другую (например, от крестьян на строительство ритуальных сооружений). Подобная практика открывала возможность получения ресурсов для модернизации. Этот порядок может функционировать лишь в особых условиях, прежде всего при массовом согласии на передачу государству, чиновникам заботы о людях, функций, которые в экономической системе принадлежат самой личности, при массовом отказе от частной инициативы и согласии на господство тотема в повседневной хозяйственной деятельности. Псевдоэкономика была возможна, лишь если крестьянство не обладало способностью превращать свои специфические интересы в политическое движение, при условии преобладания в массовом сознании стремления к архаичной статичной государственности. Политика индустриализации означала прежде всего превращение крестьянства, не склонного формулировать и защищать определенную государственную политику, в средство получения ресурсов, в чистое средство, лишенное самоценности. (Именно эту особенность крестьянства — основу постигшей его катастрофы в большом обществе — славянофилы в свое время возводили в его достоинство.)

Одним из важнейших последствий патологической перекачки ресурсов было резкое изменение структуры национального дохода. Это можно признать узловым пунктом развития псевдоэкономики. В 1908 году общий фонд заработной платы в промышленности по отношению к создаваемому национальному доходу составил 54,8%, в 1928 году — 58,1%, в 1950 году он снизился до 33,4%. Во всех странах, где велся соответствующий статистический учет, этот показатель был не менее 60—80% [79]. Но это означает углубление одного из важнейших признаков псевдоэкономики как хозяйства высокой сложности, развиваемого на принудительной доэкономической основе. Удельный вес личных доходов граждан в национальном доходе оказался ниже некоторого критического уровня, который позволил бы им через цены служить реальным субъектом товарно–денежных отношений. «Человеческий фактор» вытеснялся из хозяйства. Оно все больше превращалось в некоторый элемент гигантского обмена натуральных вещей по искусственным правилам. Рабочие, как и крестьяне, не обладали средствами для давления на собственника, для изменения форм собственности с тем, чтобы заставить хозяйство быть более эффективным, и с тем, чтобы получать большую долю национального дохода. Но тем самым они лишали себя возможности быть регулятором рынка, обеспечивать реальную связь промышленности и сельского хозяйства, реальную возможность «смычки», оставляя все на откуп авторитарному архаичному принудительному механизму. Эта система несла в себе по крайней мере две мины: отсутствовал механизм, сдерживающий рост издержек, что истощало общество, порождало дистрофию, парализовало возможность реального повышения эффективности; цели, которые диктовались производству, ускользали из–под контроля общества и отдавались на откуп узкой группе, подчас на произвол одного лица, что открывало новые возможности для углубления и расширения раскола.

В этой системе цены играли роль, имеющую мало общего с той, что им обычно приписывалась от имени науки. Они, с точки зрения экономической эффективности использования ресурсов, носили случайный характер, но играли важнейшую роль как средство перекачки ресурсов между отраслями, между высшей властью, мирами среднего уровня (ведомствами, регионами), а также локальными мирами (например, предприятиями). Массовый потребитель с его стихийной сменой потребностей, не укладывающихся в «научно обоснованные нормативы», представляет собой дезорганизующий для этой системы элемент.

Расширение масштабов псевдоэкономики приводило и к изменению социальной структуры общества. Люди бросали разоряемое сельское хозяйство и уходили в другие отрасли, куда перетекали ресурсы. Новая хозяйственная система, медленно подтачивая свои основания, однако, парадоксальным образом прикрепляла к себе все возрастающее количество людей. Люди, приспосабливаясь к системе псевдо, тем самым защищали ее от всяких попыток изменения, не давали обществу повернуть на путь реального экономического развития. Новая патологическая хозяйственная система нашла свою завершенную форму.

Эта социальная патология создала основу для идеологически извращенных продуктов культуры, для низведения науки до уровня архаичных мифов, до уровня массового сознания. Например, процесс натурализации в экономической науке рассматривался как закономерный, необходимо связанный с построением социализма. В социализме видели особую высшую форму безденежного натурального хозяйства. Денежные отношения отрицались, о прибыли «не может быть речи» [80]. Ведущие теоретики Л. Леонтьев, Ш. Турецкий утверждали правомерность тенденции натурализации: «Окончательное исчезновение категории цены, денег, рынка… означает организацию социалистического продуктообмена» [81].

Новая невиданная система хозяйства наступала, неотвратимо и активно воздействовала на все сферы социальных отношений, идеологии.