1. Интровертированный мазохизм

1. Интровертированный мазохизм

1.1.0. Одной из сложных проблем при системно-диахроническом изучении культуры второй половины 1920–30-х и 40-х гг. является разграничение тоталитарного искусства и сосуществовавшего с ним (отчасти в подполье, отчасти официально) позднего авангарда.

Обе эти системы были реакцией на раннеавангардистскую психоидеологию. Как и СР, авангард-2 (например, обэриуты) преодолевал установки авангарда-1, пусть и без той гиперкритичности, которая была свойственна здесь тоталитарному искусству.

Что объединяло и что разъединяло — в психическом плане — создателей сталинистской культуры и авангардистов второго поколения? Вот вопрос, на который нам предстоит ответить.

1.1.1. Мазохизм не монолитен в том же смысле, что и садизм. Подобно тому как садист либо заставляет свои объекты страдать, либо, не замечая в них ничего, кроме страдания, сопереживает им, и мазохист может выступать в экстравертированном и в интровертированном обличьях.

Мазохист-экстраверт внутренне опустошен по отношению к некоей внешней инстанции. Чтобы подтверждать конституирующее его характер самопожертвование, мазохист такого рода нуждается во внеположной ему силе — в доминантной женщине, в культурном авторитете, в вожде, возглавляющем массы. Именно экстравертированный мазохизм создает мазохистскую социальность — жизненно необходимую для его функционирования среду, будь то соответствующий эротический клуб или сталинское государство. Мазохист-экстраверт, неспособный обойтись в своем негативном самосохранении без гаранта, обеспечивающего протекание этого процесса, крайне нетерпим к тем, кто не гарантирует ему надежности мазохистской ситуации, т. е. к тем, кто основывает социальность на каких-либо не мазохистских психических принципах.

Интровертированный мазохизм самодостаточен, он представляет собой акт постоянно возобновляющейся автодеперсонализации. Мазохист-интроверт ищет себя и не находит, его авторефлексия беспредметна, ее содержание негативно, она сугубо формальна. Человек подобного психического склада есть субъект себя снимающей авторефлексии. Здесь пролегает рубеж, который отделяет интровертированного мазохиста от квазимазохиста, обращающего садистскую агрессивность на себя. Первый из них персонифицирует страдающее, отменяющее себя в своей бессодержательности, самосознание. Второй же — это самосознание страдающего (ср. хотя бы мотив «наступания на горло собственной песне» в поздней лирике Маяковского). Автоагрессия квазимазохиста усиливает или пробуждает в нем авторефлексию, а не снимает ее.

(Здесь будет уместно одно обобщающее замечание. Оно касается проблемы автоидентичности. Начиная с Дж. Локка, самотождественность личности понимается как ее способность сохранять память о себе:, быть связанной со своим прошлым[598]. Это понимание страдает формализмом. Личность формируется в результате пережитой ею травмы. В известном смысле мы принуждены быть личностями. Верность прошлому оказывается, таким образом, тем, что нам трансцендентно, несмотря на свою имманентность. Отсюда проистекают наши попытки избавиться от самих себя. Так, садизм может превращаться в автосадизм[599]. Личностное не есть застылое, оно эволюционирует. Однако путь этой эволюции предрешен рамками характера, в которых она совершается: чем более мы теряем нашу индивидуальность, тем сильнее проступают в нас черты психотипа, к которому мы принадлежим. Стремление не быть авто-идентичными, свойственное нам в той же мере, что и старание удержать наше личностное начало, делает нас гиперавтоидентичными — равными психотипу, в который мы заключены: Из элемента парадигмы мы превращаемся в самое парадигму.)

Травмой, создающей характер, может быть либо нечто, случающееся с личностями, с которыми сопряжен данный субъект (прежде всего, с его родителями и с ближайшим семейным окружением), либо нечто, происходщее с самим субъектом. Ясно, что внешняя травма побуждает испытавшего ее субъекта к экстравертированности, тогда как внутренняя вызывает фиксированность индивида на самом себе. Противопоставляя экстраверсию и интроверсию, К.-Г. Юнг предложил классификацию, которая применима, по сути дела, к любому характеру (не только к садистскому и мазохистскому, как в наших суждениях). Ибо экстравертированная / интровертированная ориентация личности обусловливается не конкретным содержанием пережитой ребенком травмы, но лишь, тем, где таковая локализована — вне субъекта или внутри него. Что до интровертированного мазохизма, то он может вызываться, среди прочего, начинающейся в раннем возрасте хронической болезнью, которая делает непреодолимое страдание внутренней проблемой субъекта (мы имеем в виду биографию М. М. Бахтина, одного из самых проникновенных выразителей позднеавангардистских веяний).

1.1.2. Авангард-2 был плодом интровертированного мазохистского творчества. Перед тем, как повести об этом речь, следует сделать одну оговорку.

СР был сформирован прежде всего мазохистами-экстравертами. Поэтому в сталинистском романе так часто появляется фигура наставника, без которого герой не мог бы реализовать себя или продолжить свою деятельность (таковы: Сталин, поддерживающий в «Счастье» катабазис Воропаева; бывший командир Сергея Тутаринова в «Кавалере Золотой Звезды», одобряющий намерения своего подчиненного; комиссар, дающий пример Мересьеву в «Повести о настоящем человеке», и т. п.[600]). Вместе с тем СР был открыт и для бывших авангардистов первого призыва, отказавшихся от авангардистского прошлого, для автосадистов. В текстах этой группы писателей наставничество нередко имеет негативное значение (студент Володя Сафонов в эренбурговском «Дне втором» наталкивает рабочего Толю Кузьмина на мысль о вредительстве; в «Людях из захолустья» Малышкина, вошедшего в литературу в начале 1920-х гг., журналиста Соустина поучает скрытый враг Калабух; на Вихрова в «Русском лесе» пытается повлиять в марксистском духе бывший агент охранного отделения Грацианский). Для автосадизма, в остальном солидарного с собственно мазохизмом, воздействие на героя извне не может быть ничем иным, кроме дьявольского наущения. Наконец, СР на своей периферии (детская литература, отчасти лирика) допускал в себя также интровертированный мазохизм (ср. хотя бы тексты для детей Хармса и Введенского).

Конфронтация, развертывавшаяся между СР и авангардом-2, была с психологической точки зрения более сложной, чем противостояние экстравертированного и интровертированного мазохизма. СР был психотипологическим конгломератом, в образовании которого участвовали разные виды мазохизма и квазимазохизм. Вразрез с этим авангард-2 создавался исключительно мазохистами-интровертами. В рамках сталинистской культуры они обладали, пусть и не очень значительной, возможностью примкнуть к официальной культуре. Но экстравертированным мазохистам, 9 обратном порядке, путь к неофициальности был заказан.

1.2.1. Если СР революционно отрывался от исторического авангарда, то культура интровертированного мазохизма преодолевала его эволюционно, будучи континуальным завершением раннеавангардистской программы. Поскольку для мазохиста-интроверта отрицание есть событие, совершающееся внутри личности, постольку поздний авангард должен был сопережить, унаследовать раннеавангардистские установки, овнутрить их, прежде чем подвергнуть их негации[601].

Мы уже ссылались на роман Вагинова «Труды и дни Свистонова» (D1.1.1.2.1), в котором процесс литературного творчества представлен — на садистский манер — в виде охоты на людей, похищения личностей из фактической реальности. Однако этим не исчерпывается содержание романа, созданного Вагиновым в период его сотрудничества с обэриутами. «Труды и дни Свистонова» подытоживаются тем, что и сам изображаемый в этом тексте автор становится пленником созданного им художественного произведения, исчезает в качестве действительно существующего лица. По ходу сюжета выведенный Вагиновым автор-садист перевоплощается в индивида, который не в состоянии установить контакт с самим собой как с некоей реальностью, в мазохиста (тема страдающего агрессора запечатлена в фамилии заглавного героя: «Свистонов» = «свист» (звукопроизводство, которое может иметь агрессивную функцию) + «стон»).

Автор в авангарде-2 безместен. Отсюда объясняется предпринятое М. М. Бахтиным понимание романов Достоевского в качестве «полифонических» («Проблемы творчества Достоевского», Ленинград 1929). Согласно концепции М. М. Бахтина (вряд ли верной, но не об этом сейчас речь), Достоевский устранял себя из своих текстов, чтобы предоставить свободу самовыражения сознаниям иным, чем его собственное. Самосознание автора, таким образом, оказывается у М. М. Бахтина иррелевантной величиной. В последнее время идеи М. М. Бахтина все чаще оцениваются как аналогичные сталинизму. Б. Е. Гройс проводит параллель между сталинскими показательными процессами и апологией карнавального «увенчания-развенчания», содержащейся в бахтинской книге о Рабле[602]. Вслед за Б. Е. Гройсом М. К. Рыклин видит в бахтинском карнавале террор, направленный против индивидуального тела[603]. Такой подход к М. М. Бахтину во многом справедлив. Но не нужно забывать о том, что сталинский (экстравертированный) мазохизм предполагал наличие внешнего начала (партийной дисциплины и т. п.), которое развязывает самокритику, поощряет самоликвидацию личности. Между тем для М. М. Бахтина (интровертированного мазохиста) именно личность инициирует отказ от личностного: она становится авторской постольку, поскольку она готова уступить себя ради оправдания чуждого ей сознания (Достоевский) или ради того, чтобы сделать создаваемый ею текст отражением народного праздника, карнавала (Рабле, Гоголь).

1.2.2. Что значит: не найти себя в процессе авторефлексии? В этом случае можно не найти себя, и тогда «я» будет существовать даже и ненайденным, в качестве гипотетической величины. И можно не найти себя, и тогда о «я» нет и речи.

Интровертированный мазохизм породил разные художественные школы.

С одной стороны, он выразился в конструктивизме второй половины 20-х гг. У поэтов ЛЦК (Литературного центра конструктивистов) на передний план выступает субъект, ищущий себя, но терпящий неудачу на этом пути или пока еще не достигший своей цели. В творчестве Сельвинского такого рода личность принимала образы: «попутчика», готового служить советскому строю, который, однако, отталкивал его и доводил до гибели (Полуяров в романе в стихах «Пушторг»); авантюриста, захватывающего на короткое время власть и лишающегося ее (Оконный в драме «Командарм-2»); молодого человека, не успевшего созреть к началу революции и тяготящегося своей безместностью в постреволюционном обществе (стихотворение «Переходники»)[604].

С другой стороны, интровертированный мазохизм стал литературой о невозможности найти никакое «я». Эта психо-логика составила содержание текстов обэриутов («искусство, что ты чувствуешь, / находясь без нас?» — спрашивал Введенский[605]) и близких к ним ленинградских писателей. О ней мы и будем говорить в дальнейшем.