g. ОТНОШЕНИЕ МЕРКУРИЯ К АСТРОЛОГИИ И К УЧЕНИЮ ОБ АРХОНТАХ

Одним из своих корней своеобразная философия Меркурия, несомненно, уходит в древнюю астрологию и производное от нее учение об архонтах и зонах. С соответствующей планетой Меркурия связывает отношение мистического тождества, обусловленное либо глубокой контаминацией, либо неким духовным тождеством. В первом случае ртуть есть просто планета Меркурий, какой она явлена в земле (таким же образом и золото есть просто Солнце в земле)[162]; во втором случае уже «дух» ртути тождествен соответствующему планетному духу. Оба духа по отдельности или как единый дух персонифицировались и призывались на помощь или заклинались магическими средствами служить в качестве паредра (spiritus familiaris). В алхимической традиции указания для процедур такого рода предлагает харранитский трактат «Clavis maioris sapientiae» Артефия[163]; они согласуются с описаниями инвокаций, упоминаемых Дози и де Геже[164]. Ссылки на подобные процедуры встречаются и в «Liber quartorum»[165]. Параллелью к этому служит рассказ о Демокрите, узнавшем тайну иероглифов от гения планеты Меркурий[166]. Дух Меркурий предстает здесь в роли мистагога, как в «Corpus henneticum» или в сновидениях Зосимы. Ту же роль он играет в примечательном видений из «Aurelia occulta», где является в облике Антропоса, увенчанного звездным венцом[167]. Маленькая звездочка под боком у Солнца, он — дитя последнего и Луны[168]. С другой стороны, он — родитель своих родителей, Solis et Lunae[169]; или, что примерно то же самое, «золото получает свои качества от Меркурия», как замечает в своем трактате Вэй Пу-янь (ок. 142 г. до Р. X.)[170]. (В силу контаминации астрологический миф всегда мыслился также и в химических терминах.) Из-за своей наполовину женской природы Меркурий часто отождествляется с Луной[171] и Венерой[172]. В качестве своей собственной божественной спутницы он легко обращается в богиню любви — точно так же как в качестве Гермеса он итифалличен. Но называли его и «virgo castissima»[173]. Связь ртути с Луной, т. е. серебром, очевидна. Меркурий как OTiA,p(uv, лучезарная планета, подобно Венере появляющаяся на утреннем или вечернем небосклоне под боком у Солнца,— тоже, как и Венера, <рсо сфоро<э, lucifer, Светоносец. Подобно Утренней звезде, только гораздо непосредственнее, он предвещает грядущий рассвет.

Но особенно важно для толкования Меркурия его отношение к Сатурну. Меркурий-старец идентичен Сатурну, и для многих алхимиков, особенно древних, не ртуть, но связанный с Сатурном свинец символизировал первоматерию. В арабском тексте «Turba»[174] ртуть отождествляется с «водою Луны и Сатурна». В «Речениях Белина» Сатурн говорит: «Мой дух — вода, возвращающая гибкость окоченевшим членам братьев моих»[175]. Речь идет о «вечной воде», а это и есть Меркурий. Раймунд Луллий замечает, что «из философского свинца извлекается некое масло золотого цвета»[176]. У Кунрата Меркурий есть «соль» Сатурна[177], или же Сатурн — это просто Меркурий. Сатурн «черпает воду вечную»[178]. Как и Меркурий, Сатурн гермафродит[179]. Сатурн — «старец на горе; в нем природы сочетаются со своим дополнением [четыре первоэлемента], и все это в Сатурне»[180]. То же самое говорится и о Меркурии. Сатурн — отец и исток Меркурия, поэтому последний называется «дитя Сатурново» (Saturnia proles)[181]. Ртуть проистекает из «сердца Сатурна или Сатурном является»[182], а из травы Сатурнии извлекают «светлую воду», и «нет в мире воды и цветка совершеннее»[183]. Это высказывание сэра Джорджа Рипли, Бридлингтонского каноника, представляет собой замечательную параллель к гностическому учению о Кроносе (Сатурне) как некоей «силе цвета воды (•ибатохрогх;)», которая все разрушает, ибо «вода есть разрушение»[184].

Как и планетный дух Меркурия, дух Сатурна «весьма пригоден для сего деяния»[185]. Мы знаем, что одна из манифестаций Меркурия в алхимическом процессе превращения — лев, иногда зеленый, иногда красный. Кунрат называет это превращение «выманиванием льва из пещеры горы Сатурновой»[186]. Лев издавна и прежде всего ассоциировался именно с Сатурном[187]. Он — «Leo de tribirCatholica»[188] (парафраза «leo de tribu David» — аллегории Христа![189]). Кунрат именует Сатурна «львом зеленым и красным»[190]. В гностицизме Сатурн — верховный архонт, львиноголовый Иалдабаоф, «Дитя хаоса»[191]. Но на алхимическом языке «дитя хаоса» — это Меркурий[192].

Связь и тождество с Сатурном важны потому, что последний — не просто maleficus [злодей], но обиталище самого дьявола. Даже будучи первым архонтом и демиургом, он получил в гностицизме не самую лучшую репутацию. Согласно одному каббалистическому источнику, с ним ассоциировался Вельзевул[193]. В «Liber quartorum» он назван «злым» (malus[194]), и еще Милиус утверждает, что Утренняя звезда (Lucifer) упала бы с неба, когда бы Меркурий очистился[195]. Современная (начало XVII в.) рукописная заметка на полях одного из находящихся в моем распоряжении трактатов поясняет термин sulphur (мужской принцип Меркурия[196]) словом «diabolus». Если Меркурий и не сам злой дух как таковой, то по крайней мере несет его в себе, т. е. безразличен в моральном отношении, добр и зол, или, по выражению Кунрата, «beneficus cum bonis, maleficus cum malis»[197] (добр с добрыми, зол со злыми). Но еще точнее сущность его определяется тогда, когда он понимается как процесс, начинающийся злом и кончающийся добром. Одна в литературном отношении довольно жалкая, но колоритная поэма из «Verus Hermes» (1620) следующим образом резюмирует этот процесс:

Младенец я, старик седой,

«Дракон» — зовет меня иной.

В темницу ныне заточен,

Чтоб королем был возрожден.

Меня меч огненный томит,

Мне плоть и кости смерть точит.

Я дух с душой не удержу,

Зловонным ядом исхожу,

Что ворон, черен ныне я —

За грех награда такова.

Лежу во прахе недвижим:

Да вспрянет из Троих Един!

Не покидай, душа, меня,

Чтоб вновь увидел я свет дня,

И свету из себя явил

Того, кто мир бы примирил![198]

В этой поэме Меркурий описывает свое превращение, которое одновременно означает мистическое превращение алхимика (artifex)[199], ибо не только фигура, или символ, Меркурия есть проекция коллективного бессознательного, но и то, что с Меркурием происходит. Это, как легко можно вывести из вышеизложенного, проекция индивидуационного процесса, который, будучи естественным психическим процессом, протекает и без участия сознания. Если же сознание все-таки принимает в нем участие, то процесс всегда сопровождается эмоциями, присущими религиозному переживанию или озарению. В опыте подобных переживаний — корень и причина отождествления Меркурия с Премудростью (Sapientia) и св. Духом. Вполне вероятно поэтому, что еретическое течение, начавшееся с евхитов, павликиан, богомилов и катаров и развивавшее учение о Параклете в духе основателя христианства, получило дальнейшее продолжение в алхимии, частью бессознательно, частью в завуалированном виде[200].