Мои любимые пластинки

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущий: Игорь Померанцев

20 апреля 2007 года

Петр Вайль. В начале 70-х годов я отбывал срочную службу в советской армии. У меня там был приятель-однополчанин, вильнюсский джазовый пианист Олег Молокоедов. Он, насколько я знаю, и сейчас вполне успешно концертирует. Мы с Олегом много всякого обсуждали, а поскольку это был полк радиоразведки, у нас полно было всякой аппаратуры хорошей, на которой мы не только подслушивали вражеские самолеты и базы, но и, естественно, слушали всякие передачи, и больше всего музыки.

И вот тогда Олег мне дал послушать песню Аструд Жилберту “Девушка с Ипанемы”. Я был совершенно заворожен. Мы тогда очень увлекались французскими экзистенциалистами – Альбером Камю, Сартром, – а про них писали, что у них “нулевой градус письма”. И вот мы, помню, с Олегом решили, что Аструд Жилберту и есть такой аналог этой литературной манеры: она пела как-то совершенно бесстрастно, без модуляций голоса, но это все тебя обволакивало невероятной красотой. Плюс на гитаре играл ее к тому времени муж не муж Жоао Жилберту, а на саксофоне – великолепный Стэн Гетц. Он никогда не входил в число великих саксофонистов, конечно, не достигал высот ни Лестера Янга, ни Чарли Паркера, ни Джона Колтрейна, но звучание его саксофона совершенно изумительное. И вот это сочетание Стэна Гетца и Аструд Жилберту – незабываемо.

Что называется, шли годы. Я попал в конце 80-х в Рио-де-Жанейро. И, естественно, отправился на Ипанему. Это один из трех главных пляжей Рио – Копакабана, Лебон и Ипанема. И пошел в тот ресторан, где была написана эта песня. Это произошло в 62-м, когда композитор Антониу Карлош Жобин со своим другом поэтом Винисиусом Морайсом сидели и вдруг увидели девушку. Они были так поражены ее красотой, что тут же прямо в ресторане на салфетке написали песню: Жобин – ноты, а Морайс – текст. Девушка эта известна, ее зовут Элоиза Пинейру, она потом переехала в Сан-Паулу. Песня, так и названная “Девушка с Ипанемы”, стала известной, ее записал Жобин с Жоао Жилберту.

И тут в студии оказалась довольно случайно Аструд, которая не была певицей, но она знала английский. Они решили: почему не попробовать смешанный вариант – английский и португальский. И именно это выбросило песню в первые ряды хитов и в Северной Америке тоже.

И вот я пошел в этот ресторан, который теперь так и называется – Garota de Ipanema, эта салфетка, увеличенная в десятки раз, висит на стене.

Но и это не конец. В начале 90-х я прочитал в “Нью-Йорк Таймс”, что в Нью-Йорк приезжает Аструд Жилберту. Выступала она в каком-то хорошем джазовом клубе. Я пошел туда. А поскольку это не концерт, в клубах даже с суперзвездами можно пообщаться. После концерта (ей было уже под пятьдесят, но она прекрасно выглядела) я подошел к ней и сказал, что впервые услышал эту ее песню двадцать лет назад, будучи рядовым советской армии. Вы бы видели, как округлились ее глаза, как она хохотала и говорила, что таких поклонников у нее еще не было. Сейчас Аструд Жилберто шестьдесят семь лет, она продолжает петь.

Не знаю, как другие литераторы, но я, когда что-то стучу на компьютере дома, включаю довольно часто музыку. Поскольку я еще и человек с многолетним журналистским опытом, я способен работать в шуме, но не очень это люблю. А музыка не мешает. И вот за очень долгие годы, лет за двадцать пять, я бы сказал, я заметил, что есть одна только мелодия, которая мне не только не мешает, но и стимулирует. Это Вариации Гольдберга Баха. То есть я ставлю и другие вещи Баха – Итальянский концерт, Английскую сюиту, Хорошо темперированный клавир. Но они не помогают, они просто не мешают, а Вариации Гольдберга придают какой-то импульс.

Я знаю и читал о терапевтическом воздействии музыки и думал, что у каждого свое: один на это реагирует, другой – на другое, один на Моцарта, другой на Гайдна. Сравнительно недавно я выяснил, что все не совсем так, что это явление не объективное, а субъективное и направленное.

Вот что имеется в виду. Это замечательная история, имеющая даже отношение к России.

Был такой человек – Герман Карл фон Кейзерлинг. В 33–34-х годах XVIII века он возглавлял Императорскую Академию наук в России, лифляндский барон. В 1737 году он был русским послом при дворе польского короля Августа, а посольство это находилось тогда в Дрездене. Кейзерлинг там окружил себя, как любитель искусств, всякими художественными людьми, и в частности Вильгельмом Фридеманом Бахом, сыном Иоганна Себастьяна. И через него познакомился с самим великим музыкантом. Время от времени они встречались, хотя тот жил в Лейпциге, а Кейзерлинг в Дрездене. Кейзерлинг ездил и в Россию, и к себе домой в Лифляндию.

И вот он возвращался как-то из Лифляндии, остановился в Данциге и пошел к скрипичному мастеру по фамилии Гольдберг – видимо, купить какие-то инструменты. Его сын, десятилетний мальчишка Иоганн Готлиб Гольдберг, сыграл Кейзерлингу что-то на клавесине. Тот пришел в такой восторг, что упросил отца взять мальчишку в Дрезден, отдать его в обучение к прекрасным музыкальным учителям и поселил у себя в доме. А у Кейзерлинга была страшная бессонница, и он просил маленького Гольдберга играть ему на клавесине успокаивающие мелодии.

Это помогало или не помогало. По крайней мере, один раз Кейзерлинг обратился к Иоганну Себастьяну Баху, бывшему у него в гостях, с просьбой сочинить для Гольдберга что-нибудь хорошее, что бы помогало от бессонницы. И Бах написал Вариации Гольдберга, за что получил самый большой гонорар в своей жизни – золотой кубок, наполненный золотыми же луидорами.

Так вот что получается. Оказывается, я пользуюсь лекарством, которое создал Иоганн Себастьян Бах. Это не какое-то объективное явление, а он целенаправленно сочинил, что действует на меня, а может быть, и на других.