В поисках «скарбов»
…В один из июльских дней 1900 года в окрестностях деревни Белки Одесского уезда паслось стадо овец. Пастух, молодой хлопчик лет семнадцати, присел на холмик на склоне горы и собрался закусить. Но тут он заметил, как рядом, в дождевой промоине, что-то блеснуло. Заинтересовавшись, пастушок копнул в этом месте – и наткнулся на целую россыпь мелких серебряных денег…
Позабыв и про овец, и про обед, пастушок начал выкапывать деньги. Набрал их полную шапку. Тем временем предоставленные сами себе овцы забрались в помещичьи хлеба. Явился рассвирепевший объездчик и погнал стадо в помещичью экономию. Спохватившись, пастух бросился вслед и за четыре пригоршни найденного серебра «выкупил» свое стадо назад. Пригнав его в деревню, он похвастался своей находкой перед односельчанами. Однако они не поверили, что это клад – уж больно невзрачными были монетки – «круглые, как шелуха от крупной рыбы». Удрученный пастушок раздал монетки детишкам – играться. А месяца через три, когда толки о кладе дошли до местного любителя древностей Д. Крыжановского, удалось установить, что в руки пастуха попал крупный клад турецких монет 1481–1569 годов. Но к тому времени от клада уцелело только тридцать монеток…
«Эх! Везет дуракам – клад сам в руки дался!» – вздыхали, слушая подобные рассказы, бывалые кладоискатели, впустую ископавшие за свой век немало больших и малых «могыл». А рассказов таких ходило великое множество – и правдивых, и выдуманных, повергая народ в великое смущение. Врут-то про клады много, но вот ведь нашел пастух клад? Факт, нашел. А ну как попробовать? Повезет – не повезет…
…В 1862 году была в селе Николаевке Мариупольского уезда ярмарка. Воловья упряжка медленно тащилась по пыльной деревенской улице мимо хаты «дида» Аврама Волыка. «Дид» сидел на завалинке и, увидев у проезжавшего баклагу с водой, попросил:
– Дай, сынку, напиться!
Напоил.
– От таки люди и заслуживают царствия небесного, и счастье их не минует!
– Счастье как трясця (лихорадка) – на кого хочет, на того и падет.
– Э, нет, ты так, сынку, не говори, – отозвался дед, – ты откуда?
– Из Ольговки.
– Знаешь Капетан-могилу?
– Знаю.
– Так вот: в ней закопано сорок тысяч карбованцев. А на них положено Евангелие, крест и сверху двадцать копеек медных – чтобы клад с места не сходил, а то серебро сходит.
– Скажите, диду, примету: в могиле гроши или около могилы?
– А вот ты знаешь Боткину балку?
– Знаю!
– От могилы до Боткиной балки отмерь сорок сажен – там есть яма. Это один человек из Платоновки копал клад, нашел гроши, да мало. Вот иди туда на Великдень и смотри: где огонь блеснет – там и гроши.
– А что же вы, диду, сынам про то не скажете или сами не выкопаете?
– С сынами-то своими я не в ладах живу. А сам не хочу, так как когда клад закапывали, то крест целовал, и Евангелие, и дал присягу, чтобы поодиночке никому не откапывать.
Попрощался и поехал. Сумел добраться до Капетан-могилы только осенью, перед Покровом. Отмерил от могилы сорок сажен до Боткиной балки – так и есть: яма… Стал дожидаться Пасхи. Накануне собрался, взял большой мешок, кладоискательские снасти: херувимский ладан, четверговую свечу. Пришел, снова отыскал место, очертил вокруг себя круг и сел ждать, читая молитвы. Всю ночь просидел – ничего нет. Так и ушел, несолоно хлебавши, ругая «доброго» деда.
Но такие неудачи, как ни странно, у некоторых кладоискателей только разжигали азарт. Мечта найти клад превращалась в цель и смысл жизни. Эта мечта иногда даже передавалась по наследству – известны случаи, когда у какого-нибудь искателя сокровищ и отец, и дед и прадед всю жизнь искали клады, но ни одного так и не нашли. У некоторых кладоискательство превращалось в манию, люди бросали свои занятия и годами скитались в поисках сокровищ. «О чем бы вы ни заговорили с таким человеком, – свидетельствует историк-краевед В. И. Гошкевич, – он рассуждает здраво, но ко всему относится как-то безучастно; а затроньте его больное место – заведите речь о кладах – и вы убедитесь, что перед вами несчастный душевнобольной. Он тогда начинает плести нелепости, тут же придумывает самые невероятные рассказы о скрытых в земле сокровищах и не замечает, что лжет самому себе: ему хочется, чтобы создаваемые его фантазией котлы, бочонки и целые погреба с деньгами существовали в действительности и именно там, где он назначил им быть. Если вы ему выскажете сомнение в справедливости его рассказов, он пожалеет о вашем глубоком невежестве, а своих убеждений не изменит». И таких маньяков среди кладоискателей было великое множество. Но ведь их немало и в любой другой сфере деятельности, связанной с добычей легких денег, будь то спекуляции на фондовом рынке, игра в казино или ростовщичество…
В одном из сел Слободской Украины жил мужик, почти совсем забросивший свое хозяйство и целиком посвятивший себя кладоискательству. Твердо уверившись в том, что ему суждено найти клад, он перерыл все окрестные курганы и дошел до такого состояния, что горящие над кладами свечи ему стали мерещиться чуть ли не на каждом углу. Несколько лет прошло в напрасных поисках, а клада все нет как нет. Хозяйство мужика меж тем пошло прахом; жена горюет, бранится, соседи смеются, а кладоискателю все нипочем: мол, не нашел клад в этом году – найду в следующем.
Настала весна. Крестьяне вышли на поля, пашут, сеют, только искатель сокровищ не пашет, не сеет, да и пахать ему не на чем: последнюю пару волов он продал еще осенью. Ходит он по степи меж «могылами» и рассуждает: «Где, интересно, в этом году клад выйдет проветриваться? Не прозевать бы, как в прошлый раз!»
Меж тем завернул к жене кладоискателя кум, поздоровался и спрашивает:
– А что, кума, вы ячмень-то уже посеяли?
– Что ты, кумочек-голубочек, мы еще ни за какое дело не брались: все шкарбы ищем! – ответила баба и с досады завыла, размазывая ладонью слезы по щекам.
– Кумочек-голубочек! – продолжала она, слегка успокоившись – Не знаешь ли ты, чем моему горю пособить, чтоб муж-то мой кинул бы, наконец, это дурачество, да взялся, как другие люди, за хозяйство?
Кум подумал-подумал, да и говорит:
– Ну, кума, коли по правде, так за это дело надо взяться как следует. Теперь до Пасхи недалеко; пусть уж кум шкарбы свои ищет, ты ему не перечь. А уж я устрою так, что он больше не будет шкарбов шукать. Только ты ему ничего не говори, а я уже придумал одну штуку: перестанет кум по ночам «могылы» копать!
Так они потолковали, обо всем условились, и кум пошел искать ее мужа. Повстречавшись, спрашивает:
– А ты, кум, где сегодня был? Пахал или сеял? Чего делал-то?
– Ой, кум, не пахал я и не сеял: никакая работа на ум совсем нейдет.
– Чего ж ты так зажурился?
– Да все клад покоя не дает: как увижу где «могылку», так прямо трясет всего – точно, там клад есть! Вот так каждую «могылку» и копаю.
– И что ж, выкопал чего-нибудь?
– Ничегосеньки не нашел. Эхма!
– Ха, куме, а ты думал, это тебе так: тяп-ляп – и вышел корабль! Нет, брат, погоди! Это дело такое, что треба помудровать вокруг него! Вот когда хочешь послушать меня, так, может, чего и выйдет. Под самый Великдень, как только станут в колокола звонить, так ты пойди – знаешь, под кручей, где кусты, «могылку»?
– Как не знать – знаю, это около обрыва.
– Ну, когда знаешь, то и добре. Возьми у жинки паляницу да грудочку соли, и как придешь на место, раскопай кружком самый верх «могылки», чтобы посередине вроде как сиденьеце такое было. Положи на него паляницу и соль, а сам пойди в кусты, поскидай с себя всю одежду и крест с шеи сними. Я это наверно знаю: кто шкарб хочет взять, тот должен быть, как невинный младенец, в чем мать родила. Только тогда шкарб и объявится! Так ты сиди себе тихохонько в кустах: молитв не читай и не крестись, только слушай. Оно само тебе как-нибудь объявится, или голос подаст, или на верху «могылки» покажется. Вот тогда беги к нему, хватай – да до дому, не оглядываясь!
Горячо поблагодарив кума за наставление, кладоискатель пошел домой и с нетерпением стал ожидать праздника Пасхи. За эти дни он, конечно, побывал на указанном месте, все осмотрел – где копать, где сидеть.
Наступила страстная суббота. Вечерело. Раздался протяжный звук церковного колокола – один, второй, третий… Пора. Кладоискатель торопливо собрался и зашагал к заветной «могыле». Быстро окопал ее вершину, положил паляницу с солью, пошел в кусты, торопливо разделся догола, сел и слушает. Тихо, жутко, по спине бегают мурашки от страха и волнения – скоро ли?
Вдруг возле «могылы» заворочалось и заворчало что-то черное. Мужик отчаянно выскочил из кустов, бросился к «могыле», но тут же был сбит с ног и почувствовал, как голое тело опоясал чувствительный удар плети… Что было дальше, он помнил плохо. Под градом обжигающих ударов, кое-как подхватив одежду, он со всех ног кинулся домой.
На другой день к нему зашел кум – похристосоваться. Облобызался с ним и, пряча усмешку, спрашивает:
– Что ж, кум, можно ли тебя поздравлять? Клад-то ходил копать? Нашел?
– Да ходил, ох, пропади моя голова!
– И клад видел?
– Видел!? Я в руках его держал! Да и он меня так подержал – разогнуться не могу, все кости болят. А клад-то этот черный, да скользкий такой – тьфу, одно слово – нечистая сила!
– Вижу кум, это твоя недоля. Кинь ты это дело, а то гляди, попадешь в другой раз – и совсем тебе несдобровать.
С того времени мужик перестал искать клады.
Другая шутка с кладоискателями кончилась не так благополучно.
В канун Пасхи в слободе Нижней Дуванке встретились на улице два крестьянина. Слово за слово – разговорились о том, что в эту ночь являются клады, – так недурно было бы и им попытать счастья. Вот, к примеру, говорят, что на горе, где старое городище, клад видели в виде свечи. Может, рискнуть? Тем более что и клад искать не надо: как всем известно, в эту ночь ежегодно клады сами выходят на поверхность. Потолковали-потолковали и решили в самом деле идти вместе доставать клад.
А их разговор подслушал сосед. Ну, и захотел подшутить над кладоискателями. Взял старое колесо, огарок свечи и прежде их пробрался к городищу. Там он улегся в канавке, прилепил зажженный огарок к ступице колеса и выставил колесо на гребень насыпи.
Вскоре внизу, в ночной мгле, замаячили фигуры кладоискателей. Шутник столкнул колесо вниз. Увидев горящую свечу, мужики сначала обрадовались, но тут заметили, что таинственный огонь с каким-то стуком несется прямо на них. Ужас охватил кладоискателей, и они стремглав бросились вниз, не разбирая дороги. В темноте один из них упал, сломал ногу, и самое печальное, от страха навсегда лишился рассудка…
Искать украинские клады приезжали даже охочие люди из-за границы. Так, в 1872 году прусский подданный Генке официально обратился к русским властям с просьбой разрешить ему поиски клада в казенных лесах Подольской губернии, где будто бы ксендзами (католическими священниками) села Уладовки были спрятаны деньги[6].
Любой спрос рождает предложение. На желающих искать клады всегда находились желающие «помочь» им в этом нелегком деле. Среди последних первенствовали всевозможные знахари, ясновидцы и прочие обладатели «третьего глаза», с ресничками и без. Вытаращив «третий глаз», они за немалую мзду водили за собой толпы доверчивых простаков с заступами и показывали им места, где клады зарыты. Далее все развивалось почти по Ильфу и Петрову: многочасовой труд по добыванию «сокровищ», разочарованное: «Не-е… Это не золото» и свист рассекающего воздух тяжелого предмета, брошенного в удирающего со всех ног «потомственного ясновидца».
Другим развлечением «добровольных помощников» кладоискателей были всевозможные «кладовые записи» и «указания». Иногда даже сами шутники не рассчитывали на то разрушительное действие, которое вызывали их шутки. В последних числах февраля 1893 году на берегу Днепровского лимана крестьянин Алексей Рыхфа нашел аптечную бутылку, плотно закупоренную пробкой. В бутылке была написанная карандашем записка следующего содержания: «Я, раб Божий Михаил, прежде чем отойти в царство вечности, желаю все мое состояние передать тебе, нашедшему. Пойди в Херсон; на углу Воронцовской и Эрделевской улиц, против дома Левина стоит фонарь. С правой стороны фонаря (если идти с берега), зарыты мною 9000 рублей серебром. Возьми и владей ими, и помолись за душу раба Божьего Михаила». Рыхфа заявил о своей находке херсонскому губернатору. По распоряжению начальства была немедленно перекрыта улица, вскрыта мостовая в указанном месте, фонарь переставлен на другую сторону улицы, но, естественно, ничего найдено не было. Зато город лихорадило несколько дней.
С другим подобным «приколом» столкнулись добропорядочные бюргеры Фридрих Шпехт, Христиан Донгаузер, Иоганн Юст и Лоренц Тауберг, жители немецкой колонии Старо-Шведской, на берегу Днепра. Устроив в 1898 году экскурсию в находившуюся около колонии пещеру, они обнаружили в ней на стене надпись: «Сдесъ непременно зарыто 4 милиона турецких лир копать вбок на этом месте писал запорозец козак». Много шуму в колонии наделало это открытие. Простодушные немцы собирались уже «копать вбок», но предварительно обратились к губернатору за разрешением. По распоряжению губернатора произведено было полицией дознание и выяснилось, что пещеру ту вырыл в 1885 году немецкий же колонист Петр Альберт в компании со своими приятелями. Они же и нацарапали на стене «таинственную» надпись.
Ну ладно, это все кладоискательские байки. А клады-то? Ведь клады были?
Были, и немало.
В окрестностях города Новогеоргиевска, на берегу реки Тясмина, река вымыла большой клад серебряных монет периода 98–183 годов. Здесь же часто находили клады польских монет XVII–XVIII столетий. Вблизи хутора Михайловского, Золото-Балковской волости, в овраге у колодца в 70-х годах XIX века случайно был найден истлевший мешок с маленькими серебряными турецкими монетками. В 1893 году в селе Дмитровке на площади перед волостным правлением прохожий ковырнул ногой землю и выковырял 30 медных екатерининских пятаков. Место это потом разрыли в присутствии полиции, но больше ничего не нашли. В речке Синюха в 1894 году двумя крестьянками села Торговицы Уманского уезда случайно был найден клад из серебряных золотоордынских и чешских монет XIII–XIV веков. Рассказывают также, что в Рябчуновом яру в сороковых годах XIX столетия воды вымыли клад серебряных талеров. Крестьянин Ивана Гарба припрятал находку в балке при истоке речки Кильтени, в так называемых Коробковых лозах. Подглядел это и стащил деньги другой крестьянин, по фамилии Ткач.
Некоторые местности прослыли в народе в качестве «кладоносных» – с ними молва связывала особенно большое количество преданий о спрятанных сокровищах. И, как правило, эти рассказы рано или поздно подтверждались реальными находками.
«Кладоносным местом» издавна прослыл небольшой подольский городок Хмельник на реке Буг. «Если где и могла сложиться легенда о синих огоньках, горящих в темную черную ночь над кладами, то скорее всего тут, в Хмельнике», – с гордостью писали местные краеведы. Рассказов о спрятанных в земле сокровищах здесь бытовало великое множество, а в конце XIX века в этом старинном городке было найдено сразу несколько кладов. Одной из находок явилась массивная серебряная чаша «с десятью кольцами вокруг и орденами», найденная в деревне Кушелевке под Хмельником. Эта чаша была зарыта у корней старой яблони, от которой к тому времени оставался полусгнивший пень. Судьба находки была печальной: по слухам, чашу, прошедшую через несколько рук, впоследствии перелили в Бердичеве на ложки. Бесследно пропали и два других найденных в конце XIX века клада…
…Две девушки копали однажды на окраине Хмельника большой огород. Вдруг одна из них вскрикнула:
– Ай, гроши!
Подцепив лопатой, она выбросила на поверхность целую кучу тускло заблестевших серебряных монет. Изумленные до глубины души, девчата начали копать дальше, при каждом копке выкидывая на поверхность все новые и новые монеты. Они даже в толк не могли взять, что это – сокровище, а только удивленно причитали:
– Гроши! Ай, гроши!
Со всех сторон сбежались крестьяне и наперебой бросились хватать рассыпавшиеся монеты. А девчата, возбужденно хохоча, продолжали выбрасывать из ямы все новые и новые горсти монет. Это напоминало какую-то веселую игру. Прибежал нищий-старик, вытряс из своей торбы собранные корки и сухари, и кинулся вместе со всеми подбирать серебро. Набил полную суму, и, пока никто не опомнился, подхватил свой посошок – и улепетнул так, что только пятки засверкали! «О, дывитеся, куме, як старий почесав!» – хохотали девчата. Тут появился еврей-арендатор, который арендовал этот огород. Размахивая руками, он голосил, что это его земля и его клад, что все, находящееся в земле, – это собственность ее владельца, но спорить было уже не о чем: народ разбежался, а около ямы валялось два-три оброненных в спешке серебряных талера…
В другой раз в одном из дворов Хмельника два крестьянина копали погреб. Вдруг один из копателей схватился за живот и с криками «Ой! Ой! Воды!» повалился на землю. Его перепуганный товарищ опрометью кинулся к колодцу. Вернувшись с водой, он, к удивлению своему, не нашел в яме никого, зато на одной из стенок отчетливо виднелся отпечаток вытащенного из земли жбана или горшка. Тут-то и дошла до мужика «тайна» внезапной болезни товарища: «Эге! Да кум клад нашел!» Бросив на землю манерку с водой, он побежал в хату к приятелю. Но тот выглядел совершенно больным, на все вопросы отнекивался «ничого» да «ничого» и громко стонал: «Ой, не здужаю!» – и конец.
Но, обманув товарища, мнимый «больной» сам оказался обманутым. Найденный клад – целый жбан золотых дукатов, которые выглядели как «желтенькие тоненькие бляшки», «больной» потащил наутро к шинкарке Суре. Та быстренько уверила его, что эти «бляшки» ничего не стоят, но, впрочем, она их, пожалуй, возьмет и готова за каждую «бляшку» наливать ему стакан водки – этими «бляшками» будут ее дети играться. Кум рассудил, что дело выгодное – поди плохо на халяву водки попить! – и, недолго думая, за несколько дней спустил весь свой клад. Сура, заполучив жбан золота, торговлю прикрыла и перебралась в Бердичев, где, по отзывам, зажила «барыней», а хитромудрый кум, протрезвев, отправился докапывать свой погреб…
Множество рассказов ходило о богатствах запорожцев, зарытых у деревни Гданцевки, неподалеку от Кривого Рога. Местный житель в конце XIX столетия рассказывал:
«С лишком 50 лет тому, в дни моей юности, отец мой передал мне завещанное ему моим дедом положительное и верное сведение о скрытом бывшим запорожским войском в земле значительном сокровище. Близ Кривого Рога есть большая могила, называемая Царева. На расстоянии более ста сажен от нее есть указательный знак. От этого знака в сторону, на расстоянии 50 маховых сажен, на ровном поле, вырыта запорожским войском яма, глубиною в 10 сажень. В ней укрыто до 300 пудов золота и серебра – «войсковая скарбница» запорожцев. Там же вырыт погреб, в котором скрыт котел с золотом, весом более десяти пудов. Погреб этот заперт на десять замков и забит диким камнем. Раскапывать вход в этот погреб тяжело; но есть тайный боковой ход. Я обращался к бывшему владельцу земли, г-ну Гельмерсону, и к нынешнему ее владельцу – О. П. Лихману, чтобы они разрешили искать клад на их земле. Г-н Лихман позволил, и в мае 1884 года я принялся за раскопки атаманского котла. Но котла не оказалось…»
Потом этот же клад искал некто Васильев, наслушавшись рассказов о «миллионном» кладе, – и тоже безрезультатно. Еще несколько лет спустя клад искал сын владельца земли, И. О. Лихман, в компании с криворожцами Карпом Проходой и Федором Саенко. Раскопками руководила «ясновидящая» Пелагея Войтова, которая взялась было указывать верное направление, но то ли у нее «третий глаз» запотел, то ли «связь с космосом» неустойчиво работала, только ясновидящая все больше врала. Кладоискатели прокопали курган на глубину до трех сажен, ничего не нашли и работу бросили. Впрочем, знающие люди говорили, что клад непременно есть, только копать его надо в другом месте. В доказательство указывали на местного еврея-корчмаря, который якобы несколько лет назад принял на хранение от крестьянина найденный в курганах кувшин с золотыми монетами, и оттого разбогател.
В селе Новая Прага Александрийского уезда, как и повсюду, ходило множество легенд о кладах, будто бы зарытых в окрестных курганах. В 1880 году два мужика перепахивали место, ранее бывшее ярмарочной площадью, и плугом выворотили камень, под которым лежало 97 серебряных рублей. А в полуверсте от села, под Николаевским курганом, в 1868 году нашли «железное ведро» с серебряными монетами. По указаниям местной бабы-ворожеи несколько крестьян попытались отыскать и другие сокровища, но откопали только скелет человека на оседланной лошади. На останках всадника были истлевшая шелковая одежда, обшитая позументом, а у ног лежали бронзовые наконечники стрел и медный кувшин.
В селе Сасовке, где тоже ходило много легенд о кладах, старожилы хорошо помнили, как в начале XIX века какие-то «русские бородачи» приезжали в село и тайно вынули клад из большого кургана, стоявшего на южной окраине села, у реки Ингул.
Помещик с. Христофоровки Александрийского уезда со слов стариков даже составил описание кладов, зарытых, по преданиям, в окрестностях села. Среди них было, между прочим, следующее: «В яру стоит берест и дуб над ричкою, на дубу зуб железный, а на бересту крест. Шукай: там яма буде, або лех копаный». Спустя несколько лет, в 1894 году, уже при новом владельце села – Н. Н. Шедевре, старый берест срубили и в его стволе случайно обнаружили рельефный, хорошо видный отпечаток креста, имеющего форму георгиевского или мальтийского, длиной 6,5, а шириной 4 вершка. Сам крест найти не удалось. Было очевидно, что когда-то этот крест врубили в дерево, а затем скрыли куском дерева, которое за много лет срослось со стволом.
Скептики говорят, что почти все клады – это случайные находки. Отчасти это справедливо, но иногда и целенаправленные поиски клада оканчивались большой удачей…
В 1868 году крестьянин Кременной слободы Иван Обоянский, возвратясь с заработков из Ставропольской губернии, явился в волостное правление и объявил следующее: в Ставропольской губернии он работал батраком в семействе некоего старика, очень древнего летами и уже слепого от старости. Тот старик расспрашивал его о месте жительства и, узнав, что Обоянский из Кременной, рассказал, что в Кременских могилах близ села есть клад, оставленный им и его товарищами-разбойниками много лет назад. Этот клад они закопали, когда вынуждены были бежать от посланной против них «военной силы».
Обоянский попросил у начальства дозволения произвести раскопку означенного клада. Ему было обещано разрешение, но только при условии, что 2/3 находки он отдаст в казну. Это кладоискателя не устроило, и он начал копать клад тайно, по ночам. После нескольких дней поисков ему удалось обнаружить старую землянку, сильно осевшую, с накатом из полусгнивших бревен, в которой находились большой медный таз, седло с железными стременами, остов лошади, вероятно, заживо закопанной в землянке, а в углу – большой, из просмоленой ткани, сверток с серебряными и медными монетами…
«Значит, поталанило человеку!» – сказал бы старый кладоискатель, выслушав эту историю. Да, «таланило» немногим. И поневоле посочувствуешь тем энтузиастам-кладоискателям, что, «оставя домы свои», десятками тысяч устремлялись на поиски таинственных «подвалов», уставленных бочками с золотом и серебром. «От трудов праведных не наживешь палат каменных»… Но иногда «палаты каменные» обходятся человеку в такую дорогую цену, что поневоле задумаешься – а стоят ли они того? И не лучше ли время и силы, потраченные на погоню за «даровым» богатством, пустить на «труды праведные»? Впрочем, каждый решает это сам.