Охотники за кладами

«Искатели кладов преимущественно бывают из простого народа, склонного, по неразвитости, к суевериям и предрассудкам», – важно писал в 1896 году один ученый человек. Только того не знал ученый человек, что у нас в России даже цари, князья, вельможи и духовенство занимались «по наущению диавола» отысканием кладов. Кладоискательство на Руси всегда было популярным занятием: несмотря на дурную репутацию кладов, в любителях приключений и просто хищниках у нас никогда недостатка не было.

Упоминания о кладах встречаются уже на первых страницах русской истории. Главный торговый путь Древней Руси – «путь из варяг в греки» – на всем своем протяжении, от Балтийского моря до Черного, отмечен многочисленными кладами VIII–XI веков. Византийские и скандинавские источники говорят, что славяне «скрывали свое имение, как воры», зарывая драгоценности в землю, когда отправлялись на войну.

Об одном из самых ранних фактов кладоискательства на Руси сообщается в Киево-Печерском патерике, составленном в XI веке. Печерский монах Федор увидел во сне видение: в некоем месте зарыт большой клад. Придя в указанное в видении место – в одну из лаврских пещер – он начал копать и наткнулся на клад «латинских сосудов», в которых хранилось «злата и сребра бесчисленное множество». Увидев сокровища, Федор счел, что это черт искушает его богатством, и снова зарыл клад, но уже в другом месте. О находке узнал великий князь киевский Мстислав Святополкович, который приказал схватить монаха и доставить его к себе.

– Верно ли говорят, что ты нашел клад? – спросил князь монаха.

– Да, я нашел клад, и он спрятан мною в пещере, – отвечал Федор.

– А что это за пещера и много ли там, отче, золота, серебра и посуды? – допытывался князь.

– Эта пещера служила кладовой у варягов, и посуда там латинская. Поэтому пещера и ныне зовется варяжской. Золота же и серебра там неисчислимое множество.

Понятно, что простодушный ответ монаха только разжег в князе алчность. Он начал требовать от инока, чтобы тот указал местонахождение сокровищ. Но Федор утверждал, что забыл то место, где закопал клад.

– Вспомнишь! – зловеще пообещал князь и приказал сковать монаха по руками ногам, ввергнуть его в узилище и три дня держать там без хлеба и воды. Но монах упрямо твердил: «Не помню». По приказу князя монаха-кладоискателя жгли на костре, пытали дымом. Другого монаха, Василия, которому Федор открыл тайну клада, князь собственноручно «поразил» стрелой из лука. Оба монаха умерли в мучениях, так и не указав местонахождение клада.

В свое время была высказана гипотеза, что на самом деле князь допытывался у монахов о том, где спрятана монастырская сокровищница, желая поправить за ее счет свои финансовые дела. Как бы то ни было, этот рассказ свидетельствует о том, что клады уже в XI веке вызывали на Руси неподдельный интерес в самых разных слоях общества.

По одной из легенд, на средства, найденные в кладе, будто бы был основан Ростовский Авраамиев монастырь: бес, желая насолить благочестивому старцу Авраамию Ростовскому, материализовался в образ воина и, явившись к великому князю Владимирскому, доложил, что будто бы Авраамий нашел на великокняжеской земле «сосуд медян, в нем множество сосудов златых и поясов златых, и чепей» и что на это сокровище, которому «не можно и цены уставити», Авраамий устроил монашескую обитель. Князь, поверив бесовской выдумке, приказал схватить подвижника и привести к нему, но при дознании у Авраамия из всего имущества оказалась одна власяница.

Царь Иван Грозный, по рассказу летописца, собственноручно отыскал клад, замурованный в стене новгородского Софийского собора. Прибыв в Новгород, царь «неведомо как уведал казну древнюю, сокровенную», по преданию – скрытую в стене собора его строителем, князем Владимиром, внуком Владимира Святого. Об этом кладе неизвестно было никому, «ниже слухом, ниже писанием», поэтому источник информации о кладе так и остался невыясненным. Царь, приехав ночью в собор, «начал пытать про казну ключаря софийского и пономарей много мучил», но несчастные ничего не ведали о кладе ни сном, ни духом. Не добившись от них толку, царь стал подниматься по лестнице, которая вела «на церковные полати» и наверху, остановившись, вдруг приказал ломать стену. Из замуровки «просыпалось велие сокровище: древние слитки в гривну, и в полтину, и в рубль». «Насыпав» клад в возы, царь отправил его в Москву. Обычай замуровывать клады в стены каменных церквей в Новгороде, вероятно, был весьма распространен, так как известен еще один подобный случай: в 1524 году в стене Пятницкой церкви при ремонтных работах было случайно обнаружено замурованное «сокровище древних рублев новгородских литых 170, а полтин 44».

Особенной страстью к кладоискательству отличалась сестра Петра I, царевна Екатерина Алексеевна. Она держала при себе баб-ворожей, которые по ее приказу якобы видели сны про клады, а потом царевна посылала по их указаниям на те места людей: узнав, что за 220 верст от Москвы, на дворе одного крестьянина, в хлеву, под гнилыми досками, стоит котел денег, царевна послала туда «для взятья кладу» дворцового сторожа, наняв подводы и охрану для вывоза денег. Клад, однако, не нашли. В другой раз царевна отправила приближенных женщин в поисках клада в полночь на кладбище разрывать могилы. При ней состоял некий костромской поп Григорий Елисеев, который хвалился, что может определять местонахождение кладов по имеющимся у него особым «планетным тетрадям». По приказу Петра I все эти «укащики» кладов были подвергнуты сыску и оказались, при ближайшем рассмотрении, обманщиками: сам поп Гришка Елисеев признался, что у него были «планетные тетрадки», и что он «по планетам клады узнает, а царевне говорил обманом, взятки ради».

Подобно печерским монахам и попу Елисееву, не брезговали заниматься поисками кладов и лица духовного звания. Этому весьма способствовало поверье, что при кладоискании желательно присутствие священника, так как клады зарывались со страшными заклятиями и охранялись нечистыми духами. В 1890-х годах, недалеко от деревни Большие Угоры в Костромской губернии, клад собралась рыть целая толпа крестьян во главе со священником, делавшим указания, как надо, благословясь, рыть и брать клад. Потребовалось вмешательство полицейской власти, чтобы разогнать охваченную золотой лихорадкой толпу. А в 1752 году священник села Помаева Буинского уезда Симбирской губернии, Кирилл Михайлов, решил во что бы то ни стало добыть клад, зарытый в овраге между Помаевым и деревней Атяшкиной. Вооружившись крестом и Евангелием от бесовского наваждения, священник, отличавшийся необыкновенной смелостью, отправился на предполагаемое место клада и принялся копать, но страшные привидения так напугали его, что он бежал со страху, забыв на месте и крест, и Евангелие.

Весьма распространенным занятием было кладоискательство в крестьянской среде. Сколько семей разорилось на этом – хозяйство запущено, а все силы брошены на поиск эфемерного клада… Иногда золотая лихорадка охватывала целые деревни и даже несколько селений. Поиск кладовых записей, приметных мест и раскопки самих кладов нередко занимали целый рабочий сезон: вместо того, чтобы пахать и сеять, мужики сбивались в артели до трехсот человек и толпой уходили на поиски кладов. Начисто срывали древние курганы, перекапывали городища, ворочали «приметные камни»… Около 1890 года крестьяне села Ильинского Макарьевского уезда и ближайших деревень решили во что бы то ни стало отыскать клад, на который имелась запись в виде разбойничьего письма. Целую весну пробродили по лесу, отыскивали приметы, ходили к «ворожцу», копали по ночам. Собирались артелями человек по двести, но ничего не нашли. Неудачу объясняли тем, что не было согласия в артели – каждый думал только о своей наживе в ущерб другим.

О быте и заботах «охотников за кладами» повествуют дневниковые записи одного из алатырских кладоискателей, посвятившего всю жизнь этому ремеслу:

«Задумал я добыть клад в Большой Яме и пошел в город Саранск к ворожцу; у него переписаны были все клады, где сыскать. Купил вина, подпоил его, и дал он мне писульку, как достать деньги в Кладовых стрелицах. Иду я из Саранска и повстречался мне грамотный человек, писарь не писарь, Бог его знает. “На-ка, мол, батюшка, прочитай что написано в грамотке!” Он прочитал, оглядел меня с головы до ног и разорвал писульку: “Старый, говорит, ты черт, на старости каким ты делом занимаешься, души не жалеешь!” Да как плюнет мне в рожу, и уехал.

Не унялся я этим, пошел рыть клад в Большой Яме. Копал, копал и дошел до камня большущего – тремя лошадьми не своротить. Нет, думаю, видно ему срок не вышел. Только выбираюсь из оврага, вдруг посыпались на меня со всех сторон каменья да красные кирпичи. Я подрал, только подавай Бог ноги! А кладище здесь огромный.

А вот нищий Василий Семеныч доподлинно взял поклажу в селе Красной Поляне, а научил его, как взять, заштатный дьякон: все больше молитвами отчитывал из требника Петра Могилы. За тем требником ездили мы три раза в село Ливу, да дорого просят: сто рублей. Да еще надул подлец Евсейка – лубянишные глаза, а денег обобрал много.

На что был богат Филипп Чистяков – четыре расшивы имел, да и те все прожил на клады. Однако, Бог поможет – весной возьмет малую толику.

Есть у целовальника под горой книга “Немая строка” – по ней вызывать можно».

В воронежских местах прославился кладоискатель-фанатик, который исходил весь край вдоль и поперек, разыскивая клады Кудеяра-атамана, один из которых, по его убеждению, состоял из «60 парных воловьих подвод серебра, 10 пудов золота и целого лотка драгоценных камней». Вокруг этого кладоискателя кормилась целая толпа ловких людей, втридорога сплавлявших ему всевозможные кладовые записи, чертежи, заговоры, «разрыв-траву» и т. д., а также талисманы типа «глины, добытой в полночь с могилы удавленника», которая якобы помогает при добыче кладов. Торговля этим товаром вообще велась довольно бойко, так как спрос на него имелся большой. А один ловкий проходимец, орловский крестьянин Милютин, в 40-х годах XIX столетия сумел организовать сбор народных средств на приобретение разрыв-травы. Сделано это было с потрясающей простотой. Милютин держал трактир, в подполе которого хитроумным способом устроил демонстрацию «зачарованного клада». Клиентура подбиралась из подгулявших в трактире простаков. Милютин высматривал такого персонажа, дошедшего до состояния «уже никакой, но лыко еще вяжет», подсаживался к нему и доверительно начинал рассказывать о том, что у него под избой находится зачарованный клад, «да вот беда – разрыв-травы к нему никак не достать». Трактирщик вел мужика в подпол, там клиент воочию видел «зачарованный» сундук, который никаким способом «взять» невозможно и, соблазненный Милютиным выступить пайщиком при дележе клада, охотно отдавал деньги на приобретение разрыв-травы», которая, как известно, больших денег стоит. Таким образом Милютин решал свои финансовые проблемы на протяжении нескольких лет.

Иногда поиски клада начинались даже не с преданий, не с «кладовых записей», а прямо, что называется, на пустом месте. Шел, например, как-то раз житель города Зубцова по берегу Волги и размышлял: «Ведь город наш Зубцов, сказывают, в старину был очень велик, и были в нем князья, а у этих князей, разумеется, была казна – то где же она теперь находится?» Ясно, где – конечно, зарыта где-то поблизости! С этой, прямо скажем, небесспорной мыслью, он лег спать, и во сне увидел, что «всему городу Зубцову была великая радость… Не могу прямо объяснить, в чем она была, а только над всем городом от радости как будто туман стоял». Поутру этот мыслитель и духовидец явился в городскую управу и заявил, что он намерен найти казну зубцовских князей и тем самым обогатить город. И что же городские власти? Посмеялись? Покрутили пальцем у виска? Удивились? Нет. Они всерьез направили запрос в Тверскую губернскую канцелярию, откуда пришло официальное разрешение на поиски клада. Раскопав несколько курганов в окрестностях города, и ничего не найдя, разочарованный кладоискатель работу прекратил. Впрочем, горожане отнеслись к его начинанию сочувственно и неудачу объясняли тем, что кладоискатель «слова» не знал.

Бывали примеры, когда крестьяне различных областей подавали прошения о разрешении искать им клады даже на имя царя. К известиям о кладах власти всегда относились серьезно. Местная администрация в этом отношении была даже строже центральной. Кладоискатели, а особенно люди, уже нашедшие клад или только оговоренные в этом, сейчас же задерживались, а иногда даже и заключались в тюрьму, в ожидании ответа из Москвы. Впрочем, перейти к следующей ступени допроса – к пытке, воевода без государева указа обыкновенно не решался.

9 июня 1702 года в Можайскую приказную избу явился местный житель Герасим Васильев и сообщил, что в городе близ торга и двора посадского человека Василия Лукьянова собрались многие люди, роют землю и «ищут денег». Воевода Петр Савелов тотчас поехал к тому месту, где «денег ищут и деньги берут». Оказалось, что извет Герасима Васильева оказался вполне справедливым: в указанном месте воевода нашел сборище разного рода людей, расковыривавших пятачок земли у двора посадского человека Васьки Лукьянова.

Остановив самовольные раскопки, воевода приказал рыть землю случившимся поблизости «служилым людям», которые в присутствии воеводы собрали «денег 16 алтын, а те деньги старинные». Часть денег, найденные раньше, остались на руках у находчиков клада. В ходе дальнейших поисков перерыли весь пятачок «до матерой земли» – на семь аршин поперек, и на два аршина в глубину, и на этом месте нашли «старинных денег и денежек 12 алтын, да в том же месте из земли вынули малый избный жернов. А… окромя тех 12 алтын ничего не сыскали». Неясно, сколько монет было в кладе, но, судя по всему, не более двух сотен.

Схожий случай имел место в Шацке в 1645 году. Здесь до воеводы Бестужева дошел слух, что в Казачьей слободе на Соломенной горе казак Евдоким Карев пахал «под репу» несколько лет не паханную землю и распахал клад старинных серебряных монет. Сбежавшиеся слобожане в мгновение ока растащили рассыпавшийся по пашне клад. Посланные воеводой сыщики по монетке вытрясали клад из жителей слободы, пока наконец не собрали «23 алтына 2 деньги» – около 70 штук. Несмотря на все старания воеводских посланцев, многие попрятали свои находки, жалуясь сыщикам, что, мол, спрятали, да забыли куда – «схоронили те деньги у себя на дворе, и ныне тех денег найти не умеем, и того места не узнаем». Найденные монеты оказались «неведомо какие, нерусского дела», а по предположению воеводы – татарские.

Разрядный приказ в Москве, куда поступали дела о кладах, в большинстве случаев предписывал задержанных отпустить из тюрьмы «от пристава и с порук, и впредь кто станет находить, и у тех не отымать, и им продаж не чинить, а кого заделили при разделе клада, – не обделить».

Внимание властей к поискам кладов можно понять – ведь далеко не всегда эти поиски заканчивались неудачей. Старинный разбойничий клад – «старую поклажу» – нашел в 1664 году на Дону, в районе Воронежа, один казак – «под дубом котел небольшой пивной денег, да на тех деньгах лежат три или четыре бруска литых, неведомо какие, накрыт тот котел сковородою железною». В селе Миренки Симбирской губернии один старик отыскал богатый клад и сумел разбогатеть. А пять лет спустя в село пришел какой-то мужичок и с озабоченным видом стал расспрашивать – не находил ли кто в таком-то месте клада? Понятно, что ему никто ничего не сказал, и мужичок скрылся безвестно…

Как свидетельствуют материалы Костромской ученой архивной комиссии, около сорока крестьян копали клад на берегу Палажного озера, но ничего не нашли, зато их последователю позже удалось найти здесь несколько золотых монет. По «кладовой записи» копали клад у села Петиньева. Нашли серебряную сбрую, какие-то старинные предметы и «костей да черепьев много вырыли». Добился своего и упорный кладоискатель из деревни Ерыкалихи – после долгих поисков ему удалось откопать корчагу серебра, из которой один из членов Костромской ученой архивной комиссии приобрел две серебряные рублевые монеты Петра I и Петра II.

Находки были, разумеется, не одинаковы. Иногда весь клад, подобно Шацкому, состоял из небольшого количества серебряных денег «неведомо каких», которые начальство без всяких нумизматических справок авторитетно признавало «татарскими деньгами». Но были случаи, когда находки состояли из весьма древних и очень ценных предметов. Так, в 1673 году в Старой Рязани несколько крестьян нашли «погреб и выняли многую великую казну – серебро литое и золотые плиты и цепи и волоки и прутья золотые, и иную многую казну». По-видимому, это был один из княжеских кладов, зарытых в 1237 году при взятии Рязани Батыем. А в 1626 году в Путивле селитренный мастер Роман Гаврилов и его работники нашли в древнем кургане «золота два прута, да 26 плащей (т. е. пластин), да 9 перстней золотых, и пуговицы, и иные мелкие статьи золотые и серебряные». Сокровище было доставлено в Москву, где было «смотрено и ценено», а потом отдано находчику, Роману Гаврилову, который обратил свою находку на постройку церкви («на церковное строение»). Как полагают, Роман Гаврилов вскрыл богатое захоронение какого-то древнерусского князя или боярина, а золотые «пруты» – не что иное, как шейные гривны, распространенное в IX–XI веках у знатных людей украшение.

Вопреки распространенным в народе легендам о зарытых «сундуках с золотом», известен только один случай, когда подобное сокровище действительно было найдено: в 1985 году в селе Воздвиженское под Сергиевым Посадом, тогда Загорском, из земли были извлечены два плотно окованных железом сундука, в которых находилось около двух тысяч золотых и серебряных монет XVIII века. Интересно, что в этом месте еще до войны было найдено несколько таких же монет. Тогда специалисты предположили, что эти монеты – часть клада какого-то богатого купца. Клад попытались найти, но безуспешно, после чего решили, что это очередной миф. Тем не менее легенда о кладе продолжала бытовать среди местных жителей, будоража воображение деревенских ребятишек, пока при строительстве садово-дачного кооператива не была сделана эта находка… Интересно, что один из сундуков оказался дырявым – через эту дырку, видимо, и вывалились найденные ранее монеты.

О каком-то «сундуке с золотом» рассказывали в Вяземском районе Смоленской, области. По утверждению местных жителей, одна женщина, идя через лес, случайно зацепилась за что-то, и увидела торчащее из земли железное кольцо. С усилием потянув за него, она приподняла вместе с кольцом крышку небольшого сундучка. В сундуке лежали золотые и серебряные монеты, а сверху – золотой крест. Вытащить сундук женщина не смогла и, взяв из него в доказательство несколько монет, пошла домой и сообщила о кладе мужу. Однако сколько потом ни искали это место, найти не смогли.

Основной драгоценный металл найденных кладов – серебро. При этом клады серебряных монет XV–XVII веков могут достигать огромных размеров. Самый большой клад XVII века найден в Вологде – в нем насчитывалось 49 тысяч серебряных копеек. Золото – очень редкая находка. В Москве, самом богатом городе государства, найден только один клад старинных золотых монет (исключая находки, относящиеся к рубежу XIX–XX вв.). Из 44 кладов, найденных до 1917 года в Костромской губернии, только в одном находились золотые монеты – 16 штук. «Крестьянские» же клады XVIII столетия состоят в основном из медных монет, количество которых, впрочем, может быть очень большим. Известны клады меди общим весом в 60–80 кг и более.

Такова реальная картина. Впрочем, кто знает – может быть, все «сундуки с сокровищами» уже выкопаны кладоискателями XVII–XVIII веков. Во всяком случае, в реальности таких кладов они были глубоко убеждены…