3.1 Анализ эпических представлений о гендерных отношениях, семье и быте

3.1 Анализ эпических представлений о гендерных отношениях, семье и быте

3.1.1 Обозначение половой принадлежности в эпосе

Гендерный аспект социальной практики Древней Руси является на сегодняшний день весьма актуальной темой для изучения. Проблема, затрагиваемая в данном исследовании, очень сложна, многогранна и вряд ли будет воспринята однозначно. Она включает в себя четыре основных вопроса:

• Определение того, какими средствами эпос показывает половую принадлежность.

• Отражение восприятия социальной роли женщины в былинах.

• Отражение восприятия социальной роли мужчины в былинах.

• Отражение восприятия социальной роли семьи в былинах.

Формально в былинах присутствуют, по меньшей мере, три смысловых значения для обозначения человека — бесспорно мужчина, бесспорно женщина и существо не вполне определенного пола, которое может оказаться как мужчиной, так и женщиной. Возникает закономерный вопрос — с чем это связано и каковы причины данного явления?

Наиболее простой пример — поляницы. Слово это явно женского рода, но может употребляться и по отношению к мужчинам, и по отношению к женщинам.

В «Своде русского фольклора» говорится о них примерно следующее:

«Свести все русские былины с поляницами к бродячей легенде об амазонках не представляется возможным. «Поляницы» русского эпоса чрезвычайно оригинальны. Это — степные наездницы и вместе с тем, после сражения с героем, — жены богатырей. Допустить их корневое славянское происхождение едва ли возможно, этому противоречит факт упорной, постоянной борьбы с ними русских героев, хотя нарицательное имя этих наездниц — «поляницы» — славянское.

По-видимому, надо признать женщин-поляниц сарматскими конными воительницами, а наличие славянского названия их означает, что представления о поляницах утвердились в эпическом творчестве до появления в русском языке тюркского слова «богатырь», название женщин-воительниц не изменилось, ибо из живого бытия они уже исчезли».[581]

«Поляница» воспринимается исследователями как «колдунья», «жена из иного мира», победа над такой женой мыслится символом победы патриархата над матриархатом.

«Эпические конфликты той поры объясняются спором отцовского и материнского права[582]».

Все это можно назвать официальной точкой зрения современного эпосоведения. С ней можно было бы согласиться, «поляницы» действительно могут оказаться свидетельством далекого прошлого,[583] даже отголоском забытых контактов с Сарматами, хотя женщины не только у них, но и у большинства варварских народов, находящихся на раннем этапе развития, в частности у Германцев,[584] Монголов[585] и Славян,[586] нередко сражались наравне с мужчинами.

Но, во-первых, в целом ряде случаев «поляницами» в былинах называют всадников вообще, особенно в таких сюжетах, как «богатыри на заставе» и «братья Петровичи». А во-вторых, существуют наименования социальных страт, названия которых в русском героическом эпосе в единственном числе имеют только женский род, например, «Калики перехожие» (множественное число), но «Калика перехожая» (единственное число).

В том же «Своде русского фольклора», в его словаре, имеется упоминание о понятии «напольный богатырь», которое означает — «странствующий в поле богатырь, пребывающий, воюющий в поле[587]». В сборнике С. И. Гуляева имеется весьма характерное типическое место, которое наглядно показывает двойное значение термина «поляница»:

За него ты выйдешь — будешь слыть поляницею»,

За меня выйдешь — будешь слыть царицею.[588]

Исходя из того, что в данной ситуации статус женщины (невесты) несомненно, назван по статусу ее предполагаемого мужа, можно вести речь о том, что Ивана Годиновича — богатыря, Царище-Кощерище считает «поляницею».

Вполне возможно также, что в данном случае мы имеем дело с уменьшительном-ласкательным обращением. Пример: «Оратай-оратаюшка», «Добрынюшка» и т. д.

Очень может быть, конечно, что это своеобразная оговорка, случайное применение сказителями в былинах «общих мест», не характерных для этих сюжетов. Но данному факту есть и иное объяснение: так называемая «поляница» вполне может оказаться обозначением «одежды опальной», которая часто упоминается в эпосе.

По большому счету, одежда в былинах отражает функциональные особенности героя, который ее носит. Так, к примеру, существует «платье каличье», «платье богатырское» и т. п. Вместе с тем она крайне редко несет в себе признаки половой принадлежности. Как правило, они касаются деталей одежды и внешнего вида.

Поленицу удалую и Дружину хоробрую (богатырскую), по всей видимости, героический эпос способен различить лишь на пиру. Даже находящиеся в поле русские богатыри[589] иногда бывают названы «поляницами».[590] Причины этого явления также надо, скорее всего, искать во внешнем сходстве. Так, например, русский богатырь Добрыня, отправляясь в поле:

Одевается Добрыня, снаряжается,

Одевает одежицу военную,

Военную одежицу все опальную.[591]

В то же время при заточении Ставра «в погреба» «надевали на него платье опальное». Когда Настасья (поленица) в былине о женитьбе Владимира, снимает все доспехи, то у нее остается только «епанечка белая».[592]

В сборнике А. Н. Афанасьева, в сюжетах о «Ивашке — белой рубашке»,[593] Ивашке — белой полянице, Ивашке — белом полянине, Ивашке — белой епанче герой получает свое прозвище благодаря характерной одежде — белому савану, или в других случаях — белой епанче.[594] По всей вероятности, «поляница» означает походную форму одежды, мало различавшуюся у разных народов, живущих на границе со степью.

Определение «одежды опальной» в том же словаре этому почти не противоречит: «опальная одежда — худая, плохая, также — дорожная, походная». Но при всем этом поленица в типических местах изображения пира имеет устойчивый эпитет «богатая».

Есть и другой аспект проблемы появления «поляниц» в русских былинах — в тех случаях, когда в центре внимания былины находится женщина, мужчина, как правило, оказывается посрамленным ею. Таковы сюжеты о Добрыне и Маринке, Ставре, Дунае, и т. д. «Поляница» в значении женщины-«богатырки» («богатырка» — статус не столько по роду занятий женщины, сколько по мужу — богатырю) фактически занимает в былине то место, которое обязан занимать богатырь, но исполняет его функции она в типично «женской» манере — мягко и аккуратно, действуя в основном не силой, а хитростью.

Так, например, жена боярина Ставра «вызволяет» мужа из «погреба» у князя Владимира, пройдя те же испытания, что и любой другой богатырь (играя в шашки, стреляя из лука, борясь в поединке с богатырями и т. д.).

Очень вероятно, что здесь имеют место «мужские» варианты былин и «женские» их аналоги. Пример: сюжет о сватовстве Дуная после перемены героя (богатыря) на героиню (богатырку) становится подозрительно похожим на сюжет о Ставре Годиновиче.

Примерно такое же положение можно встретить и в русских волшебных сказках, где «мужскому» варианту сказки «о Кощее» почти полностью соответствует «женский» вариант сказки «Гуси-лебеди», а сказке «Иван крестьянский сын» — «Крошечка-Хаврошечка».

Для полноты картины необходимо отметить, что исследователи связывают некоторые былины с социальными стратами, в которых они предположительно были созданы.

В этой связи можно назвать былину «Сорок калик с каликою», где ситуация показана явно с точки зрения «калик» — паломников, а также былины о гусляре Садко, в которых именно его искусство играть на гуслях помогло ему выйти из практически безвыходных ситуаций.

Исходя из этого, можно предположить, что так называемые «Поляницы» — «женщины-богатырки» могут вообще не иметь с реальными степными наездницами ничего общего, поскольку их появление в былинах может быть связано с «женским вкладом» в поэтику эпоса по аналогии с предполагаемым вкладом в эпическое творчество «скоморохов» и «калик».

Таким образом, «Поляницы», которые наблюдаются при изображении «общих мест» пира, имеют, по меньшей мере, четыре объяснения.

Термин «поляницы» лишь один из многих, отражающих гендерную неопределенность. Изображение внешнего вида людей в материалах русского эпоса содержит также целый ряд интереснейших деталей, показывающих отношение к той информации, которую несет в себе одежда и характерные черты внешности, но при этом значительное внимание уделяется стереотипно воспринимаемому поведению. То есть ожиданиям, социальной роли, которая соотносится с определенной одеждой, придается гораздо большее значение, чем тому, кто эту одежду носит — мужчина или женщина.

Запава опознает в «после» жену боярина Ставра по характерному для женщины поведению:

Она по полу ходит — цастенько ступат,

На лавочку садится — коленцы жмет.[595]

Возникает закономерный вопрос о том, как соотносится гендерная неопределенность эпических терминов, обозначающих социальную группу с описанием одежды и внешнего вида героев?

Эпические представления о значении одежды можно разделить на две части: первая — это ее сакральное значение, вторая — ее социальная значимость.